С того мгновения, как я покинул наш народ, все тысячи миль, которые я прошёл, всё то, что я узнал, все раскопанные мною секреты – всё это никогда не делалось ради меня. Не совсем. Как я уже сказал отцу, не я был героем сказки и не он.
Оказывается, все пройденные мной испытания были ради того, чтобы я мог предложить своей сестре выбор, показать ей путь, видимый только из-за границ мира, в котором мы выросли. Все наши с ней разговоры, когда она с помощью выслеживающих чар появлялась передо мной в луже воды или на клочке песка и слушала мои заявления о тайнах, какие я разузнал о нашем народе, о землях и культурах за пределами нашего дома… Шелла всегда разрывалась между простыми истинами, руководившими нами с самого детства, и другими, куда более неприятными – их открытие избавило меня от наивности; между отцом, которому она так сильно хотела подражать, и братом, которого, несмотря на все его многочисленные недостатки, всё-таки любила.
Она всегда избегала выбора, наверняка зная, что он её ждёт, оттягивая неизбежный момент, либо она безоглядно бросит вызов отцу, либо будет наблюдать, как я умираю.
Два пути – для нации, для семьи. Для самой могущественной молодой женщины в мире, просто желавшей, чтобы её отец и брат любили друг друга, как она любила их обоих. Две судьбы, совершенно несовместимые.
Теперь время истекло.
Я почувствовал, как ноги мои начинают подкашиваться, а сознание рушится. Я попытался сделать вдох, но безуспешно, и понял, что зашёл так далеко, что у меня остановилось сердце. Из последних гаснущих сил я протянул руку к отцу, и остаток воздуха в груди позволил мне произнести волшебное слово в тот миг, когда взрыв потряс воздух вокруг нас:
– Та-дам.
Город теней.
Почему мы должны верить, что мёртвые томятся в неглубоких могилах под землёй? Разве не каждое здание отбрасывает собственную тень? Возможно, именно в такие места в конце концов пускают тех, для кого город живых больше не подходит.
Глава 66. Серый Проход
Я всегда подозревал, что Серый Проход – туманный нижний мир между жизнью и загробным существованием, где умерших джен-теп встречают предки, чтобы судить, – чепуха. Басня. Последние напоминания о временах, когда мы ещё верили в утешительные суеверия.
Поэтому я был весьма удивлён, обнаружив, что стою там, в почти полной темноте, не мешающей, однако, прекрасно видеть, перед старухой, чьи черты были мне незнакомы, хотя я не сомневался, что должен её помнить, учитывая, что она сделала со мной много лет назад.
– Привет, бабушка, – поздоровался я.
Она улыбнулась – не очень приятной улыбкой, надо сказать. Скорее разочарованной ухмылкой.
– Значит, догадался, кто я такая. Большое дело. Думаешь, кто-нибудь ещё из твоих предков стал бы тратить время на то, чтобы прийти и поприветствовать тебя?
Она шагнула ближе.
– Ну же, мальчик. Покажи, что способен на большее.
«Арта превис, – подумал я. – В последнее время все, кажется, хотят одного: испытать мой арта превис».
– Ну… – начал я, поглядев сперва на чёрный океан вдалеке, а после – на осколки оникса у себя под ногами. – Я почти уверен, что узнаю эту паршивую канализационную трубу.
Серентия – бабушка, в детстве обручившая меня с Чёрной Тенью, – пожала плечами.
– Едва ли это можно назвать великим умозаключением.
– И ты не призрак и не какой-нибудь дух, провожающий меня в загробную жизнь.
– Очевидно, – ухмыльнулась она, хотя в уголках её губ появился намёк на более искреннюю улыбку.
Я постучал пальцем по меткам Чёрной Тени вокруг своего левого глаза, хотя не почувствовал своих прикосновений.
– Когда ты обручила меня с Тенью, ты вложила в меня частичку самой себя.
Она фыркнула.
– Теперь ты просто высасываешь догадки из пальца. Докажи это.
– Энигматизм. Способность заглядывать в чужие тайны. Ему полагалось открываться, когда я задаю правильные вопросы. Только, по моему опыту, он был слегка… неуравновешенным.
– Осторожнее, мальчик. Лучше не зли меня.
«Теперь я вижу, в кого у Ке-хеопса такой характер».
– Как будто мне не всё равно, – сказал я. – Ты даже не настоящая. Моя бабушка – пусть она гниёт в том аду, в который её ввергли её дела – запечатлела частичку своей души где-то в глубине моего сознания. Своего рода… механизм.
Призрак Серентии неубедительно продемонстрировал равнодушие.
– О? И зачем ей это понадобилось?
Я подошёл так близко, что разглядел тонкие морщинки вокруг глаз, пятна на коже, изношенной временем. Серентия казалась такой же реальной, как и любой другой виденный мной человек, но, когда вы провернули столько афер, сколько провернул я, вы узнаёте: чем убедительней что-то выглядит, тем меньше следует в это верить.
– Моя бабушка узнала о прошлом нашего народа, – ответил я. – Об истреблении медеков, о захвате Оазисов. Держу пари, не только об этом. Мне говорили, она была умной женщиной.
– И красивой, – добавило призрачное видение, поглаживая длинные седые спутанные волосы.
– Думаю, она догадалась, что наш народ в беде; то, как мы пестуем свои родословные ради магии, вся наша одержимость ею постепенно разрушит образ жизни джен-теп – вместе с остальным континентом.
Призрак покачал головой.
– Остальной континент? Думаешь, меня волнует кучка дароменских варваров или фанатиков Берабеска? А гитабрийцы! Не заставляй меня говорить о них. Предки, нам давным-давно следовало стереть их с лица земли. Нет, парень, я верна джен-теп до мозга костей. Именно нашу культуру я хотела спасти. Не загнившие, мелкие её частицы, заметь, но…
Она поколебалась, потом повернулась и махнула рукой в сторону ониксового ландшафта. Осколки поднялись, образуя здания, святилища магов, плавающие в воздухе сигилы, выстраивающиеся в сложные эзотерические геометрические фигуры, на которые приятно было посмотреть.
– Магия может быть удивительной. Но куда легче обращается к тёмным делам, чем к более светлым целям.
– Тогда почему ты ничего не сделала? – спросил я, возвысив голос – отчаянно и довольно неуважительно. – Ты была могущественным магом. Тебе доверяли. Тобой восхищались. Почему ты не…
– Вдовствующей магичкой тоже восхищались, мальчик. Посмотри, во что она превратилась – собственный муж наложил на неё оковы разума на триста лет. Позаботился о том, чтобы оковы не исчезли даже после его смерти.
Бабушка покачала головой.
– Нет. Моё поколение не могло решить эту проблему. И поколение твоего отца тоже. Слишком уж мы увязли в прошлом, в мифах о нашей славе.
– Тогда почему ты выбрала не Шеллу? Это ведь у неё есть сила.
– Именно.
Я ждал, пока бабушка объяснит. А не дождавшись, сказал:
– Ты же знаешь, что не ответила на мой вопрос, верно?
– Даже когда Шелла была ребёнком, в ней был виден необузданный магический потенциал. Она была такой… идеальной. Идеальный ребёнок джен-теп, которому предстояло стать самым могущественным магом за много поколений. Но сила (и это для тебя бесплатный урок, мальчик), сила без смирения похожа на стрелу, которая уничтожает всё на своём пути, пронзая одну жизнь за другой, пока в самом конце не вернётся, чтобы убить выпустившего её лучника.
Тут призрак моей бабушки протянул руку и коснулся моей щеки так нежно, что я опешил.
– Мне нравилось смотреть на тебя, когда ты был мальчиком. Так решительно настроенный стать магом, какими были твои отец и мать… И всё-таки, по-моему, даже тогда некая часть тебя должна была чувствовать, что этого никогда не случится. О, возможно, тебе удалось бы пройти испытания дже-теп и стать каким-нибудь младшим магом. Световиком, если бы ты зажёг татуировки железа и огня; а скорее всего, жалким выдыхателем благодаря своей татуировке дыхания. Тогда ты никогда не нашёл бы радости, Келлен, не больше, чем если бы исполнил своё самое сокровенное желание и сделался лорд-магом. Вместо этого ты стал кем-то гораздо более… интересным.
– Изгнанным метким магом?
– Метким магом. Изгоем. Аргоси. Обманщиком. Но что важнее всего – ты стал тем, кто, как я уже начала с отчаянием думать, навсегда исчез из нашего народа.
– А именно?
Она потрепала меня по щеке.
– Порядочным человеком.
Я поразмыслил над её словами. Не самый высокий титул, который я когда-либо слышал, но ничего, переживу.
Или нет.
– И что теперь будет? – спросил я.
Призрачная Серентия пожала плечами.
– Будущее нашего народа зависит от Ша-маат. Тот маленький гамбит, который ты провернул, сработал. Она разнесла твоего отца в пух и прах – молнией, ни больше, ни меньше.
Глядя на меня, она приподняла бровь.
– У тебя и вправду тяга к театральности, не так ли? Всякие глупости типа: «Смотри, как я творю своё могущественное заклинание» – в ожидании, пока твоя сестра, наконец, сделает выбор.
– Я всегда подумывал стать бродячим актёром, когда всё закончится.
Она скорчила гримасу.
– Грязная профессия. Как бы то ни было, Ша-маат теперь назовёт себя Верховным магом. Она не может позволить себе поступить иначе. Она видела, каким стал её отец, а он был человеком, которым она восхищалась больше всего на свете. Она не даст ни одному из тех придурков взять бразды правления в свои руки.
Серентия улыбнулась.
– Так что радуйся. Ты остановил войну, спас свой народ и, хотя никто не собирается петь о тебе песни, неплохо проявил себя для меткого мага с одной татуировкой.
Она повернулась, словно собираясь уходить, и я наконец-то набрался смелости задать вопрос, которого до сих пор избегал:
– А что насчёт меня? Я мёртв?
Она остановилась и снова повернулась ко мне.
– В основном.
– В основном?
– Ну, скажем так, железная магия отца чуть не убила тебя, а трюк с попыткой оживить магию огня в твоей татуировке, чтобы доказать Шелле, что ты готов покончить с собой, пытаясь это сделать, привёл тебя к концу пути. В любом случае – ты действительно хочешь жить? Мне кажется, ты ведёшь там довольно паршивую жизнь изгоя, и вряд ли она станет лучше, учитывая врагов, которых ты нажил. Кроме того, ты же знаешь, что мир не нуждается в обманщике после того, как разыгран последний трюк, верно? Как только всё уладится, люди вроде нас только путаются под ногами.