— Опять Шефер?
— Опять Шефер. К черту, зачем они засунули меня в эту проклятую комиссию по расследованию?
— Чак, вы не можете это забыть? Вы знаете флот так же хорошо, как и я. Посмотрите на это с другой стороны. Сколько человек гибнет, когда тонет корабль?
— Конечно.
— Чак…
— Да?
— Не расстраивайтесь.
— Не буду. — Он внезапно рассмеялся.
— Что такое?
— Мэри. Я просто подумал о Мэри.
— Моей приятельнице?
— Нет. Другой Мэри. Ты не она — но я тебя все равно поцелую.
— Чак…
Он обнял ее, она секунду сопротивлялась, пока его губы не нашли ее. А затем она затрепетала в кольце его объятий и ответила на поцелуй.
— Мы с тобой будем часто видеться, — сказал он.
— Я…
— Да, будем. Так что можешь привыкать к тому, как я целуюсь.
У нее перехватило дыхание, и она сказала очень тихо:
— Я уже привыкла.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мастерс услышал сигнал подъема по внутреннему радио на следующее утро, но это не подняло его с постели. Он услышал, как Лепаж заворчал, просыпаясь на койке напротив. Мастерс уткнулся лицом в перегородку и положил на голову подушку. Лепаж топтался в поисках ботинок, и Мастерс в сотый раз выругался про себя, какого черта они подселили к нему этого идиота. Человек не должен шуметь по утрам. Человек должен возвращаться к жизни медленно. Он не должен суетиться, пока жизнь не шлепнет его по лицу, как мокрая макрель.
Что, черт возьми, он там делает?
Мастерс услышал бряцанье бляхи и еще какой-то звук, который не сразу узнал.
Когда он понял, что это такое, он испытал большое искушение запустить подушкой в пустую башку Лепажа. Этот чертов осел заправлял постель!
— Эй, Мастерс, — позвал Лепаж. — Просыпайся, Мастерс, подъем.
Мастерс притворился мертвым. Может быть, если он будет лежать без движения и не дыша, Лепаж оставит его в покое. Может быть, он уйдет. Может быть, он выйдет на палубу и прыгнет за борт.
— Эй, Мастерс, — заорал Лепаж. — Давай вставай. Подъем! Опоздаешь на завтрак.
Укрывшись подушкой и одеялом, Мастерс пробормотал:
— Лепаж, ты чертов осел.
— Проснулся? — спросил Лепаж, вероятно, услышав невнятное бормотание.
Мастерс задержал дыхание.
— Ты проснулся? — повторил Лепаж.
— Да, черт возьми, я проснулся, — завопил Мастерс. — В этом грохоте даже покойник проснулся бы.
— Послушай, Чак, я думал, ты хочешь завтракать.
— Я не хочу завтракать.
— Ну, откуда я знал.
— Я ничего не хочу. Я хочу только тишины. Полной тишины. Я просто хочу немного поспать.
— Тяжелая была ночка?
— Я не хочу разводить дискуссию, — терпеливо сказал Мастерс. — Я хочу спать. Иди, Лепаж. Иди и ешь свой завтрак. Можешь съесть и мою порцию. Ешь, пока не наешься. Ешь, пока не лопнешь. Только убирайся отсюда и оставь меня в покое.
— Ну, хорошо, Чак. Я думал, если ты хочешь…
— Это приказ, — зарычал Мастерс.
— Есть, сэр, — ответил Лепаж. Он торопливо пошел к зашторенной двери.
Мастерс сурово улыбнулся и снова перевернулся на спину. Он закрыл глаза и попытался снова вернуть сон. Но все было бесполезно, он проснулся. Еще один чертов день маячит на горизонте. Но что-то было не так…
Джейн. Джейн Дворак.
Имя всплыло у него в памяти, он неожиданно вспомнил все, что случилось накануне ночью, и невольная улыбка засветилась у него на лице. Хорошая девушка. Действительно хорошая девушка, одна из самых хороших, которых он когда-либо встречал. Интересно, он пообещал позвонить ей сегодня?
Он не помнил. Но он ей позвонит независимо от того, обещал или нет. Как только он сможет сойти на берег. Тогда, подумал он, нужно вставать.
Он опустил ноги на пол и лениво почесал грудь. Широко зевнул, вытянул мускулистые руки над головой и вздохнул.
Его форма, брошенная на спинку металлического стула, была безнадежно измята. Он неожиданно вспомнил, сколько скотча влил в себя накануне. Влил, именно влил. Он забеспокоился, нормально ли вел себя с Джейн. Да, он был уверен, что все было как надо. С такой девушкой непросто. Не каждый день знакомишься с такой девушкой.
Он улыбнулся и натянул серые брюки. Подошел к раковине и начал умываться. Он яростно драил зубы, вычищая привкус вчерашнего скотча. А Лепаж когда-нибудь моется, поинтересовался он про себя. Мне кажется, что все, что он делает, так это только ест. Когда-нибудь я все ему выскажу. И заставлю вымыться.
Но не сейчас. Не прямо сейчас. Прямо сейчас я отправлюсь в кают-компанию, где набью себе брюхо тем дерьмом, которое они называют завтраком. Затем перекличка, а затем я свалю с этой плавучей посудины и позвоню в госпиталь. Может быть, Джейн согласится встретится со мной сегодня вечером.
В кают-компании он сел между Рейнольдсом и Карлуччи и подождал, пока официант возьмет у него заказ. Этим утром подавали яйца. Он выбрал яичницу-болтушку и попросил, чтобы ему немедленно подали чашку кофе, которую и выпил в ту же секунду, как ее принесли.
— Как самочувствие? — спросил Рейнольдс.
— Замечательно, — ответил Мастерс. — А у тебя?
— Паршиво. Я всегда чувствую себя паршиво. Но по-моему, вчера ты тоже не особенно веселился.
— Это было вчера, а сегодня я чувствую себя замечательно.
— Ты, что ли, забыл о всех этих трупах?
— Эй, — сказал Карлуччи. — Чем ты заслужил блины, Майк? — Он взглянул на тарелку Рейнольдса, а затем посмотрел на свою яичницу.
— Я помощник капитана и привык к привилегиям.
— Не хочешь поделиться? — спросил Карлуччи.
— Лучше доедай свои яйца, — ответил Рейнольдс.
— А где сегодня Старик? — спросил Мастерс.
— Думаю, спит. Ты что, когда-то видел его за завтраком?
— Никогда. Я просто надеялся, что он вывалился за борт.
— Ты слишком суров к нему, — серьезно сказал Рейнольдс. — Ему хватает головной боли.
— Даже теперь, когда ФБР разобралось с этим гнусным скандалом? Я думал, его заботы позади.
— Как ты умудрился стать офицером, Чак? — спросил Рейнольдс.
— С помощью подхалимажа.
— Хватит, ребята, — сказал Карлуччи, принимаясь за свои яйца с явным отвращением на лице.
— Нет, серьезно, — повторил Рейнольдс.
— Серьезно? По правде говоря, я хотел стать фебеэровцем. Я…
— Не трепись.
— Честное слово. Я завалил экзамен. Поганый был денек, — грустно сказал Мастерс. — Но, охваченный идеей попасть на государственную службу, я пошел на флот. Мне сразу же присвоили офицерское звание. Вот и вся история, Майк… — А вот и моя яичница. — Он взял у официанта тарелку и начал есть.
Взглянув туда, где сидел Лепаж, он поразился количеству пищи, которое тот умудрялся запихать себе в рот и проглотить, видимо, не пережевывая.
Рейнольдс и Карлуччи ушли до того, как он закончил есть.
Он заказал еще чашку кофе и пил его и курил, пока боцман не объявил о перекличке. Он допил оставшийся кофе, раздавил в пепельнице окурок и вышел из кают-компании.
Люди которых он встречал сегодня, казались ему счастливее. Корабль был замечательной штукой. Настоящее маленькое сообщество. Тесное сообщество людей, живущих в ужасно узких каютах. Вы находите в радиолокационной рубке мертвую медсестру, и запах трупа, естественно, распространяется по всему кораблю. Люди не любят жить рядом с трупами. И никому не улыбается мысль о том, что убийца бродит где-то рядом по палубам-улицам их города-корабля. Никому не нравится эта мысль. Шефер положил конец замешательству команды, Шефер, который якобы прыгнул за борт. Вместе с ним исчез и запах трупа. Город избавился от убийцы.
Команда, думающая одинаково, возможно, сейчас любила Шефера больше, чем тогда, когда он был жив. Шефер поднял завесу. Он избавил их от ограничений. Они могли ходить по девкам. Они могли посещать дешевые, тускло освещенные танцплощадки. Или могли просаживать свое жалованье в многочисленных тирах. Они могли сделать себе татуировки или заказать себе костюм. Или тратить свое время и деньги многими другими способами, которые по-настоящему не приносили большого удовольствия.
Но перестанут ли они когда-нибудь сомневаться в том, что Шефер на самом деле задушил сестру? Интересуется ли когда-нибудь обычный гражданин методами полиции? Если насильник держит в страхе всю округу, а полиция заявляет, что они его поймали, продолжают ли люди проводить ночи без сна? Нет, они чувствуют облегчение.
Команда тоже чувствовала облегчение. Кругом были улыбки. Посвистывание. Матросы ругались всегда, но сегодня особенно забористо. Все, как прежде.
Почти.
Все не могло быть, как прежде, если кто-то, Джоунс или Дэниелс, был убийцей. Все не могло быть, как прежде, если это так.
И всем, кроме меня, наплевать, подумал Мастерс.
Чарльз Стентон Мастерс, защитник невинных, поборник справедливости.
Чарльз Стентон Мастерс, идиот первого класса.
Не надо было мне вообще с постели вставать сегодня.
Коломбо, старшина первого класса, протянул Мастерсу список для переклички. Он был высоким и худым и всегда выходил на перекличку ясноглазым и улыбающимся. Мастерс завидовал его свежему виду. У него самого по утрам так не получалось. Отделение связи, состоящее из радистов, операторов радара и гидроакустической установки, сигнальных и еще вдобавок старшин-рулевых, выстраивалось каждое утро на пятачке между кормовым спальным отсеком и поручнями. Они стояли лицом к морю и неизменно смотрели мутным взором. Мастерс и Коломбо стояли лицом к ним. Иногда по утрам, когда Мастерс маялся похмельем так, что не мог читать список, Коломбо его заменял. У Коломбо никогда не было похмелья.
Неподалеку от них, между кормовыми орудиями, выстроился орудийный расчет. Сейчас повсюду на корабле матросы стояли перед своими офицерами, проводящими перекличку.
В дополнение к перекличке офицер обычно сообщал своим подчиненным разную информацию, касающуюся распорядка дня на корабле. Например, он говорил им, что в полдень будет проверка или он хотел, чтобы все в его подразделении сегодня подстриглись. Или что в 15.00 будут выдавать жалованье. Или что все должны сидеть на корабле, потому что в радиолокационной рубке нашли мертвую медсестру. Что-нибудь в этом роде. Ибо жизнь моряка — это не только подъем утром и выполнение своих обязанностей. На корабле есть люди, которые подробно объясняют тебе, как их нужно выполнят