.
Все это я говорю вовсе не для прославления старого режима: были в нем огромные дефекты, от которых он, к сожалению, и пал. Но нельзя все-таки замалчивать правду.
Глава 3ВОСПОМИНАНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ СОВЕТЕ И ЕГО КАНЦЕЛЯРИИ В НАЧАЛЕ 1900-Х ГГ
Государственная канцелярия, подобно Канцелярии Комитета министров, но в значительно большем масштабе, распадалась на чинов черной и белой кости. К первой относились экспедиция в каждом отделении, во главе которой стоял экспедитор с помощниками; на них лежала вся формальная часть – рассылка бумаг, переписка, считка и т. п. Так же, как и в Комитете, должность экспедитора была пределом вожделений чинов черной кости, экспедитор достигал высших чинов и звезд и относился покровительственно к молодости белой кости своего отделения. Экспедиция вообще считала начальством только своего статс-секретаря[292]. Среди экспедиторов были знаменитости, вроде Коновалова, в экспедициях были даже династии, от отца к сыну служившие в Канцелярии. Чины белой кости были, конечно, все с высшим образованием и из хорошего круга. Статс-секретари, ведавшие отделениями, по департаментам Совета, были в большинстве люди на возрасте, так как должность их в служебной иерархии была довольно высокая – она числилась в III классе наравне с товарищами министров, но, конечно, далеко не имела того значения: в сущности, статс-секретари по своим функциям были очень близки к начальникам отделений в канцелярии Комитета министров; только масштаб был больше, да и характер дел был иной. Обязанности статс-секретаря заключались в заведовании делами того департамента, при котором он состоял, с полною за них ответственностью. Все прочие чины отделения были простыми исполнителями, работавшими под его руководством. Но, в отличие от Комитета министров, журналы в первой руке писал не сам статс-секретарь, а по более сложным делам – помощники статс-секретаря, а по прочим – более молодые делопроизводители. Так как, однако, отвечал за все статс-секретарь лично, то ему приходилось тщательно рассматривать, а иногда и коренным образом переделывать работу своих сотрудников. Самые журналы департаментов Государственного совета носили существенно иной характер, чем в Комитете министров. Там рассматривались дела высшего управления, и журналы, не являясь в большинстве случаев источником толкования законов и редко получая распространение, имели, если можно так выразиться, характер драматический: речь каждого говорившего по мало-мальски серьезному делу приводилась от его лица. К этому побуждало и то обстоятельство, что журналы Комитета поступали непосредственно к Государю, и каждому говорившему было желательно обратить на свою речь высочайшее внимание. Журналы Государственного совета, особенно журналы департаментов, имели иное свойство: они, прежде всего, на личное усмотрение Государя непосредственно не шли; с другой стороны, эти журналы должны были служить главным источником толкования законов администрацией, судами, Сенатом и частными лицами. Тут, следовательно, важно было не то, кто высказал то или иное мнение, а необходимо было с возможною определенностью выразить мотивы того или иного постановления закона. При таких условиях драматическая форма была бы совершенно неуместной. Поэтому журналы излагались безлично, и только если было разногласие, то приводились мнения большинства и меньшинства, с указанием лишь на полях имен тех особ, которые к ним принадлежали. По общему правилу, принятому также и в Комитете министров, мнение, которое разделял председатель (большинства или меньшинства – безразлично), помещалось всегда на втором месте, начинаясь сакраментальной фразой: «А председатель и согласные с ним столько-то особ полагали». Побудительная к этому причина заключалась, надо полагать, в том, что последнее прочитанное мнение производит наибольшее впечатление. Первая часть журнала, где помещалось краткое изложение министерского представления, называлась почему-то «колбасой»: ее писали, даже заранее, более молодые чины Канцелярии. Затем шли общие суждения и, наконец, замечания по отдельным статьям законопроекта; в конце журнала было заключение, т. е. переделанный департаментом законопроект. Так как дела Государственного совета были часто очень сложные, то никаких сроков для составления журналов, как это было в Комитете министров, не назначалось вовсе. Крупные журналы, иногда в 200 и более печатных страниц, писались и отделывались месяцами. Но в общем с мелкими законопроектами работы было так много, что ощущалась такая же страда, как в Комитете. Каждый день приходилось заниматься до поздней ночи, для меня – тем более, что приходилось еще учиться стилю Государственной канцелярии, которая очень им гордилась, противопоставляя его поверхностному будто бы изложению журналов Комитета министров[293]. Дело облегчалось для статс-секретарей тем, что помощники их были, в общем, люди очень солидные и опытные.
Журналы департаментов, по окончательном их изготовлении и переделке статс-секретарем, шли на просмотр товарища государственного секретаря и самого государственного секретаря, которые вносили в них очень мало своего, особенно последний. Вообще, должность государственного секретаря была в деловом отношении синекурою: на нем лежала больше политика, разговоры с членами Совета, их умиротворение и соглашение, если они очень разошлись, но дела у него было очень мало. Прибавьте к этому четырехмесячный вакант, прекрасную казенную квартиру на Литейном проспекте и почти министерское содержание: можно было жить и не умирать. Но честолюбцы рвались на министерские посты.
После просмотра журналов государственным секретарем и председателем департамента их рассылали членам Совета, бывшим в данном заседании. От некоторых получались пространные и многочисленные замечания, которые приходилось примирять: это была немалая обязанность статс-секретаря. И, наконец, по подписании членами, журнал поступал в Общее собрание Совета[294]. Заседания Общего собрания были очень торжественные, всегда в малых мундирах[295]. Речи были здесь редки, почти исключительно по делам, вызвавшим разногласие в департаментах, после чего подлежащим статс-секретарем изготовлялся журнал, как бы он ни был сложен, непременно к следующему дню. Конечно, многое при этом извлекалось из департаментского журнала, действовали ножницы и клей; но приходилось многое и прибавлять, так что писание таких журналов в одну ночь требовало немало усилий.
К Государю поступали не журналы, а извлечения из них, так называемые «мемории», которые на основании журналов изготовлялись в отделении, ведавшем делами Общего собрания. Эта работа носила исключительно формальный характер.
Кроме составления журналов на обязанности статс-секретарей лежало подготовление дел к докладу и доклад их председателям департаментов. В заседаниях дела докладывались также статс-секретарями, но этот доклад, как и в Комитете министров, сводился к прочтению заголовков дел. Разного рода справки рассылались до заседания. Доклад дел по Общему собранию председателю Государственного совета лежал на государственном секретаре.
Таков был, в общих чертах, род работы и ход дел в Государственной канцелярии. Что касается самых заседаний, то они редко происходили по одному департаменту; по очень значительному числу дел образовывались соединенные заседания двух, трех и даже всех четырех департаментов, причем председательствовал председатель того департамента, которому принадлежало по существу рассматриваемое дело, и докладывал статс-секретарь этого департамента. Департамент промышленности, наук и торговли[296], куда я был назначен статс-секретарем, незадолго перед тем был выделен из Департамента государственной экономии, который раньше, кроме чисто финансовых дел, ведал и некоторые законодательные вопросы. Странное название – Департамент промышленности, наук и торговли – причем науки оказались неожиданно между промышленностью и торговлею, было результатом какой-то случайности. Председателем его был бывший управляющий Морским министерством генерал-адъютант адмирал Николай Матвеевич Чихачев. Я застал его там уже на закате его деятельности, хотя он еще прожил немало лет: старик был, видимо, крепкий. В прежней деятельности своей, как я слышал, особенно еще до управления Министерством, стоя во главе Русского общества пароходства и торговли[297], Н.М. Чихачев отличался большой практической сметкой и энергией. Она, во всяком случае, помогла ему составить очень крупное состояние. Но всего этого в Государственном совете заметно уже не было. При первом же моем представлении ему он мне откровенно заявил, что в гражданских делах мало осведомлен. Эта мысль, видимо, его подавляла, и, опасаясь попасть впросак, он сам избегал высказываться в департаменте. В силу этого мои еженедельные у него доклады носили довольно академический характер: он очень внимательно выслушивал меня, прочитывал все справки, представлявшиеся ему Канцелярией, почти всегда соглашался с их направлением, но затем крайне редко поддерживал их в заседании. Вообще, руководить прениями Н.М. Чихачев был не в состоянии или не желал: они шли по воле Божьей, все говорили, кому что вздумается, и потому много лишнего; конечно, в результате что-то всегда выходило, но все же было желательно видеть со стороны председателя несколько бóльшую инициативу, тем более что и по уму, и по практическому, жизненному опыту Н.М. Чихачев мог проявить гораздо больше самостоятельности. В общем, это был очень симпатичный, добрый старик, относившийся к Канцелярии в высшей степени любезно и предупредительно, и я очень сожалел, когда мне пришлось через несколько месяцев от него уйти. Членов в нашем департаменте было восемь. Разделить их можно было на две категории: одни – большинство – были люди старой закваски, другие – относительная молодежь – составляли оппозицию. К первой группе относились все старые генералы. На первое место я поставлю бывшего иркутского генерал-губернатора А.Д. Горемыкина, редко порядочного и достойного старика, высказывавшегося преимущественно по делам, имевшим какое-либо отношение к Восточной Сибири. Другой генерал – Махотин – быв[ший] начальник военно-учебных заведений – никогда не произносил ни одного слова. Когда я, после назначения статс-секретарем, приехал к нему, он откровенно мне сказал, что с большим интересом прислушивается к мнению дельных членов Совета и присоединяется к тем, которые, как ему кажется, правильнее, но самостоятельно высказываться воздерживается. К той же категории следует отнести почтенного инженер-генерала Н.П. Петрова, бывшего товарища министра путей сообщения. Но это был генерал особого сорта: он служил больше по гражданско