енных средств. Эта система, помимо уравнительности обложения в разных частях страны, послужила бы очень серьезною спайкою всего государственного организма. Вообще, нисколько не отрицая необходимости известной автономии местной жизни, так как регулировать все из центра невозможно и даже вредно, я полагаю, что, наряду с такою автономиею, должны существовать и элементы государственной спайки, поддерживающие единство и нераздельность государства. Такими элементами являются общность гражданских и уголовных законов, одинаковость судоустройства и судопроизводства, общие начала податного обложения, общий строй школьной организации, хотя бы и допускающей местные особенности. Не говорю уже об общей воинской повинности, общей монетной системе, таможенном объединении и единстве внешнего представительства: эти элементы необходимы даже при федеративном устройстве. Я думаю поэтому, что в таком государстве как Россия оценки предметов обложения должны производиться правительственными органами, конечно, с участием местных сил; и не государственные налоги должны разверстываться по местным оценкам, а, наоборот, местные налоги должны составлять добавку (centimes additionnels[392]) к государственным. Эта мысль не была, однако, окончательно договорена комиссиею А.А. Рихтера. Из всех ее трудов силу закона получили только Правила об оценке недвижимых имуществ[393]. Но оценка была поручена не правительственным органам, руководимым из центра, а земским учреждениям и за их счет. Те усмотрели в попытке произвести новые оценки две опасности: во-первых, ограничение своей самостоятельности и, во-вторых, угрозу увеличения государственного обложения по новым оценкам. Сразу же началась обструкция, и до 1899 г. почти ничего сделано не было. Тогда попробовали внести в дело кое-какие поправки: улучшили самую организацию оценочных учреждений и дали по одному миллиону рублей в год пособия из казны[394]. Но и это ни к чему не повело: оценки продолжали идти донельзя медленно, потому что корень зла заключался в самом поручении дела земским учреждениям. Следовало бы попросту взять оценочное дело всецело в руки государства, а затем, когда оценка была бы закончена, сделать ее обязательною и для местного обложения. Но рассчитывать на проведение такого проекта через Государственную думу было совершенно невозможно: если земства медлили с оценками, опасаясь повышения сборов, то они, с другой стороны, не желали выпускать их из своих рук, так как боялись именно того, что казна окончит эти оценки гораздо быстрее. Поэтому надо было ожидать, что протесты против передачи оценочного дела в руки правительства будут самые решительные. Мы внесли ввиду этого законопроект о том, чтобы улучшить самые основания правил об оценках и одновременно установить крайний срок для их окончания – шесть лет; в случае невыполнения работы к этому сроку все оценочное дело переходило бы в руки податной администрации, и оценки производились бы ее распоряжением[395]. Но и этот законопроект так и остался не рассмотренным Государственною думою, а потому переход к окладной системе земского обложения до сих пор не состоялся. Пока что мы проектировали пересмотреть губернские оклады налога для его раскладки, благодаря чему сумма налога более чем удваивалась, но все-таки была незначительна – 30 с небольшим миллионов на всю Россию. Но и этот проект до войны не был рассмотрен[396]: только уже по случаю войны это увеличение было прямо приведено в исполнение[397]. Так тяжело шло дело реформы нашего поземельного обложения. Земские деятели постоянно ссылались на то, что земля – главный источник земского обложения. Они настаивали даже на полной уступке и государственного поземельного налога земствам. Вопрос об этом подымался издавна. Министры финансов смотрели очень пренебрежительно на этот налог, дававший до 1906 г. едва 9 милл[ионов] руб[лей]. Был проект передать его земским учреждениям на 10 лет со специальною целью производства мелиоративных работ. Это был бы очень серьезный ущерб для всей системы прямого государственного обложения и лишило бы навсегда надежды на возможность реформы поземельного налога, раз этот налог был бы всецело отдан земствам без всякого участия финансовых органов государства в его распределении и взимании. К счастью, это не состоялось; но все же именно сопротивление земств, т. е., в конце концов, землевладельцев, мешало до сих пор какому бы то ни было прогрессу в этой области.
Третий, притом наиболее крупный член в группе наших реальных налогов – это налог промысловый. Он всегда сосредоточивал на себе наибольшее внимание, потому что был самым доходным. Я уже говорил, что для акционерных предприятий этот налог имел характер сугубо подоходного: его оклады возрастали прогрессивно в зависимости от высоты прибыльности предприятий. В других своих частях промысловый налог имел гораздо менее совершенные формы. Мы очень много потрудились над его пересмотром. Главным спорным вопросом явилась здесь отмена патентного налога. С этого, собственно, началось все преобразование. Когда в 1898 г. издано было новое положение о промысловом налоге[398], то постановлено было через пять лет пересмотреть таблицу окладов патентного сбора. Этого сделать вовремя не удалось, а затем выяснилось, что и во всем положении – много дефектов, которые надо так или иначе исправить[399]. Когда мы приступили к этому исправлению, то не могли не заметить, что именно патентный сбор составляет, прежде всего, какой-то пережиток, который, в связи с подоходным характером всего налога вообще, придает ему уродливый характер: если сборы, исчислявшиеся по прибылям, росли по мере роста прибылей, то патентный сбор, благодаря своей неподвижности, облагал выше как раз менее прибыльные предприятия. Здесь неравномерность была прямо поразительная.
Мы решились поэтому поставить ребром вопрос о совершенной отмене патентного сбора для всех вообще предприятий, кроме таких мелких заведений, для которых невозможно исчислить ни оборотов, ни прибылей. Но тут пришлось встретить самую жестокую оппозицию и притом одновременно с двух сторон: промышленников и торговцев – с одной, и членов финансового управления – с другой. Последние, в лице многих, даже скажу, большинства управляющих казенными палатами и податных инспекторов, возражали с чисто финансовой точки зрения: что обращение патентного сбора в окладной с прибылей не будет обеспечивать правильного его поступления; что каждый торговец и промышленник охотно выбирает патент, чтобы иметь право торговли или производства промысла, и выбирает его до наступления года; что, наконец, определение класса или разряда предприятия много проще и для фиска, и для плательщика, нежели исчисление прибылей.
Собран был съезд представителей промышленности и торговли для обсуждения проекта. Это было весною 1908 г.[400] Съехалась громадная масса народа со всех концов России, значительно более 100 человек. Здесь обнаружилось в особенности ярко, как трудно проводить податные реформы. В первые дни промышленники и торговцы объединились непроницаемою стеною под водительством москвичей: Г.А. Крестовникова и других. Крупные промышленники ни за что не хотели идти на отмену патентного сбора, который для них был совершенно нечувствителен. Мелкие же, которых они собрали до заседания, подчинились крупным, увлекаясь, главным образом, наружным удобством патентного сбора: тем, что не приходилось исчислять для него оборотов и прибылей, а также опасением повышения платежей, которым, главным образом, и пугали их крупные промышленники. Споры были настолько горячи, что Г.А. Крестовников позволил себе даже резкие выпады против Г.М. Курило, так что мне пришлось пригласить его к порядку; он на это обиделся и перестал ездить в заседания. В пользу отмены патента высказалось только два представителя мелкой торговли. Тогда я сделал перерыв в сессии совещания, чтобы дать обдумать этот вопрос на местах. Прием оказался целесообразным: по возвращении на совещание два сторонника отмены патента приобрели больше адептов, а когда я сделал еще перерыв, то на третьей сессии их оказалось еще больше. Конечно, мы, со своей стороны, приняли все меры, чтобы разъяснить колеблющимся те соображения, которыми мы руководились. Но все-таки число сторонников отмены патента было еще далеко от большинства. Тогда, чувствуя, что в Петербурге влияние крупной промышленности слишком сильно, я, после окончания сессии, направил вопрос об отмене патента на заключение местных учреждений по промышленности и торговле: биржевых комитетов[401], разных съездов и т. п. Результат оказался успешным: голоса разделились на этот раз поровну, и мотивы, приведенные сторонниками отмены в их отзывах, были очень сильны. Надо еще прибавить, что в Петербурге противники реформы находили сильную поддержку в Министерстве торговли, которое неизменно держалось взглядов крупных промышленников.
Когда таким образом мы получили достаточные по этому предмету материалы, то вопрос пошел уже о разногласии между министерствами финансов и торговли. Для окончательного его разрешения было образовано особое маленькое совещание под председательством государственного контролера П.А. Харитонова. Здесь участвовали сами министры. П.А. Харитонов стал определенно на нашу сторону. Министерство торговли хотело было подтасовать наши материалы: оно помимо нас само стало собирать отзывы торгово-промышленных организаций и доказывало, будто большинство против отмены патента. Однако этот образ действия, предпринятый даже без ведома самого министра торговли В.И. Тимирязева, был признан неприличным, и эти данные были оставлены без внимания. Таким образом, мы вошли в Государственную думу с уже согласованным предположением об отмене патентного сбора с заменою его окладным в размере 6 % с прибылей.