[445] была сделана попытка отклонить весь проект. Застрельщиком явился на этот раз представитель Гродненской губернии Скирмунт. Но было уже ясно, что идти назад с этим делом не приходится. Поговорили, конечно, и довольно долго, но, в конце концов, проект был принят и вошел в Общее собрание с поправками, направленными даже к большему его обострению, к повышению налоговых ставок[446]. В это время особенно стали повторять крылатое слово графа В.Н. Коковцова о необходимости, по обстоятельствам времени, налоговой беспощадности. Какая, однако, добрая была эта беспощадность по сравнению с тем, что было потом. Доклад дела в Государственном совете был поручен мне. Но до этого так и не дошло: 25 января 1916 г. я был назначен государственным контролером, и доклад передан был проф[ессору] А.В. Васильеву. Опасаясь, как бы со стороны правительства защита в Общем собрании не оказалась слишком слабою, я просил поручить ее мне, П.Л. Барк даже просил меня об этом. Сперва было еще заседание Совета министров, где был поставлен вопрос о том, будет ли правительство отстаивать проект в Государственном совете. Некоторые члены Совета министров готовы были отказаться от него даже в этой последней стадии его прохождения. Слышались все старые погудки, даже не на новый, а на старый лад, что подоходный налог есть уступка левым партиям, что это социалистическая реформа и т. п. Пришлось и тут спорить. В конце концов, было все-таки решено, что идти назад уже поздно, хотя некоторые члены Совета министров, бывшие одновременно и членами Государственного совета, не хотели приезжать в заседания последнего, чтобы не быть вынужденными голосовать за налог против своего убеждения[447]. В Общем собрании Государственного совета проект прошел с гораздо бόльшими затруднениями, нежели в Думе[448]. Правые выставили оппонентом самого И.Г. Щегловитова, который ссылками на социалистических писателей старался доказать, что налог этот есть одно из ярких выражений социалистической доктрины[449]. Были и другие ораторы против налога. Но в его защиту выступили гораздо более блестящие сторонники. Особенно решающее значение имела, бесспорно, великолепная речь гр[афа] В.Н. Коковцова; она прямо решила дело[450]. Прекрасно говорили М.М. Ковалевский, князь Е.Н. Трубецкой, А.Ф. Кони, которого я еще до заседания просил выступить[451]. Я не привожу содержания всех этих речей, прежде всего потому, что плохо их помню, а затем, при стенограммах, их всегда можно найти и прочесть[452]. Здесь, как ранее в Финансовой комиссии по поводу бюджета, граф В.Н. Коковцов говорил о налоговой беспощадности и ее необходимости в условиях военного времени. По поддержанному им предложению прошло повышение ставок для крупных доходов до 12½%. На заседаниях в императорской ложе все время присутствовал великий князь Николай Михайлович.
Вопрос о переходе к постатейному чтению был решен в одном заседании, а затем, помнится, еще два заседания были посвящены рассмотрению проекта по статьям. Здесь тоже оказались большие трудности. Особенный спор вызвал вопрос о привлечении к налогу юридических лиц, т. е. главным образом акционерных компаний. Против этого с блестящей речью выступил В.И. Гурко, но безуспешно. В конце концов, с некоторыми несущественными изменениями, кроме повышения окладов, дело прошло и передано было в согласительную комиссию[453]. Но и там соглашение состоялось по всем пунктам, и, таким образом, весною 1916 г., т. е. через одиннадцать лет после приступа к разработке, закон о подоходном налоге[454] получил, наконец, высочайшее утверждение[455].
История прохождения его в наших законодательных учреждениях очень поучительна и характерна. Ведь подоходный налог был крупными буквами написан на знамени Первой Государственной думы, не говоря уже о Второй. Однако ни в Третьей, ни в Четвертой Думе кадетская партия, так поддерживавшая эту идею, не проявила решительно никакой энергии, чтобы ускорить дело и двинуть его вперед[456]. Восклицаний была масса, но содействия никакого. Напротив, во всех почти налоговых вопросах эта партия оказывалась в оппозиции, потому что эти вопросы слишком затрагивали ее материальные интересы. В подоходном налоге более, чем в каком-либо другом вопросе, выяснилась слабая способность народного представительства стать на общегосударственную точку зрения. Я убежден, что не будь войны, никогда этот налог не увидал бы света. Правые партии высказывались против него собственно потому, что это был один из лозунгов левых. Но и здесь, как и у кадетов, не было искренности, а главным образом – себялюбивая защита личных интересов. Правые не могли не понимать совершенно ясно, что для кадетов подоходный налог – простая вывеска, которую они вовсе и не предполагали осуществить на деле. Это, напр[имер], отлично усвоил Н.Е. Марков 2-й, который в налоговых вопросах всегда подзадоривал кадетов своим радикализмом, отлично зная, что они так далеко не пойдут. Что касается характеристики подоходного налога как меры социалистической, то здесь, мне кажется, я и печатно, и в Думе, и в Совете опроверг это заблуждение. Подоходный налог есть средство защиты от социализации имуществ; теперь, после того, как мы дожили до большевизма, это не может уже подлежать никакому сомнению. Ведь подоходный налог предполагает непременно и неизбежно собственность, дающую доход; а коммунизм и социализм ее отрицают. Поэтому подоходный налог является компромиссом, при котором сохранение принципа частной собственности и капиталистического строя обеспечивается при одновременном удовлетворении требований справедливого распределения налогового бремени сообразно имущественной состоятельности каждого. Коммунистический же строй в налогах вообще не нуждается, так как все имущество, все капиталы при этом строе национализируются. Народное представительство, которое правильно понимало бы свою обязанность поддержания существующего экономического строя, должно было бы всегда идти навстречу таким реформам, как подоходный налог. Но против этого выступали классовые интересы и неизвестно на чем построенная надежда, что можно будет еще просуществовать и так. И вот, благодаря этой узкой точке зрения, не только в налоговой, но и в других областях экономической жизни, мы теперь и дожили до полного разрушения индивидуалистического строя, восстановление которого потребует совершенно исключительных усилий и жертв.
Само собою разумеется, нет той истины, которая, при ничем не ограниченном ее проведении, не могла бы довести до абсурда. Если увеличить ставки подоходного налога до бесконечности, то можно уничтожить всякую собственность. Но это же не аргумент против подоходного налога, а против злоупотребления принципом прогрессивного обложения. Этого не поняло после Февральской революции Временное правительство и его министр финансов А.И. Шингарев: они полагали, что налог, как бы он велик ни был, остается все-таки налогом, и забывали элементарное правило, что объект обложения не должен подвергаться уничтожению. В силу этого оклады подоходного налога и добавочного к нему дополнительного налога были доведены до 60 %, а для промышленных предприятий, вместе с обложением военной прибыли, до 90 %. А так как доход исчислялся по размерам его в 1916 г., то зачастую обложение дохода 1917 [г.] превышало значительно 100 %, т. е. поглощало весь доход и часть капитала[457]. Разрушая объект, такое обложение разрушало самого себя. Это было, конечно, на руку социалистам, так как в таком размере налог являлся не гарантиею существующего экономического строя, а способом его разрушения. Большевикам, впрочем, и этого оказалось мало: они теперь проводят всевозможные нормы национализации собственности, после чего им уже никаких налогов не понадобится[458]. К этому они, как известно, и стремятся, а слепые вожди слепых, кадеты, попав в правительство, оказали им самое усердное содействие, разрушив ту систему подоходного обложения, которую сами защищали.
Третий этаж податной системы в западноевропейских странах – в Германии и в Англии – образуют в последнее время налоги имущественные. Они являются до известной степени коррективом к подоходному налогу, устанавливая более высокое обложение так называемых фундированных доходов, т. е. доходов от имущества, в противоположность доходам от личного заработка. В Пруссии, а затем и в некоторых других германских государствах, в этой роли явился дополнительный имущественный налог, заменивший в этом смысле реальные налоги, переданные местному самоуправлению. Другую форму обложения имуществ составили налоги с наследств и с прироста ценности. Этими налогами настигается та часть имущества, которая нормально не подлежит иным видам обложения. В частности, наследственный налог является могущественным способом поверки показаний, сделанных для подоходного налога: здесь, при открытии наследства, обнаруживаются нередко скрытые плательщиками при декларациях по подоходному налогу источники доходов.
Таким образом, третьей областью, где открывалась возможность дальнейших преобразований, могли быть налоги имущественные и наследственные. Я думал, однако, да остаюсь при этом убеждении и сейчас, что для введения у нас имущественного налога время еще не наступило: это дело не столь близкого будущего. Во-первых, нет и надобности в этом налоге для более высокого обложения фундированных доходов, пока у нас существует в бюджете реальное обложение: земель, домов, промыслов и капиталов. А во-вторых, оценка имуществ по их ценности, а не доходности, представляет чрезвычайные затруднения, а ведь мы до сих пор не выполнили оценки земель по их доходности, которая несравненно легче. Наши профессора-финансисты вроде П.П. Гензеля убеждены, что это очень все просто, и уверили в этом Временное правительство, которое включило имущественный налог в свою податную программу