Брайна накрыла стол, будто для миньяна гостей. От только что сваренной картошки поднимался пар, смешиваясь с запахом жаренного в масле линя, и у всякого, вдыхавшего этот аромат, глаза наполнялись жадным блеском.
Мордхе тяжелой поступью вошел в дом, тщательно умылся, вытер полотенцем лицо и шею, так что они даже покраснели, и сел обедать. Напротив него сидел Борех. Его бледные щеки подзагорели за пару недель, которые он провел в лесу. На щеках и подбородке показалось несколько кудрявых волосков, будто редкие травинки, выросшие на песчаной почве.
— Что стоишь, Зелик? Садись обедать! — обратился Мордхе к счетоводу, рослому мужчине с густыми усами, одетому как управляющий. Он привозил Мордхе прессу два раза в неделю.
Тот робко сел рядом с хозяином, вынул из нагрудного кармана номер «Гацфира»[27], небрежно раскрыл его и стал искоса поглядывать, какое впечатление он производит на окружающих.
Брайна распределяла еду, перекладывая ее из одной тарелки в другую, и то и дело звала:
— Сорка, хватит читать, иди обедать!
— Уже иду! — слышалось из комнаты.
Борех посмотрел в зеркало, висевшее напротив над открытой дверью, и увидел сидящую над книгой Сорку: волосы падают на глаза, она глотает строчку за строчкой, будто спешит дочитать до определенного места. На лице Сорки легкая улыбка. Она становилась все шире, словно рождаясь изнутри, затем исчезала и возвращалась обратно. Борех тоже улыбнулся довольный, что Сорке нравится рассказ. Она стала листать книгу, чтобы посмотреть, далеко ли до конца главы, согнула страницу, на которой остановилась, и одним прыжком оказалась в столовой:
— Как рыба вкусно пахнет!
— Положить тебе серединку? — спросила Брайна.
— Я хочу голову!
— Ты же все испортишь! — Брайна поддела вилкой кусок рыбы. — Ну на, на тебе оба, только обещай все съесть, слышишь?
— Что ты читаешь? — спросил отец.
— По-польски, — ответила она нехотя.
— Что именно?
— Что? — Сорка быстро сообразила, что сказать, и ответила: — Это твоя книга, «Пан Тадеуш».
Сорка тут же поняла, что Бореху известно, что она читает, взглянула на него, почувствовала, что краснеет, обманывая отца, и принялась за еду.
— Достойная книга «Пан Тадеуш», — сказал счетовод, глотая горячую картошку и запивая ее холодным щавелевым супом, довольный, что представилась возможность показать свою начитанность. — Каждое слово на вес золота! Теперь уже не те аристократы, а тогда!.. Когда я читал ее в первый раз, — обратился он к Сорке, — я был вашего возраста! Что я хотел сказать? Да, мне казалось, что я знаком со всеми аристократами, которых он описывает! Я хочу сказать, что был с ними почти знаком! Как он описывает их охоту, лес, споры по поводу зайца, — такое впечатление, будто ты рядом стоишь!
— Однако когда он рассказывает о еврейских обычаях, — отозвался Мордхе, — то начинает спотыкаться, все же нееврей!
— Что ты имеешь в виду? — Сорка раскрыла глаза, удивленная тем, что удалось втянуть отца в беседу.
— Он постоянно пишет, что евреи прикладывают к голове цицит, а не филактерии, — улыбнулся Мордхе. — Это, и правда, мелочь, но лично мне ее достаточно, чтобы относиться к писателю с недоверием.
Сорка хотела продолжить разговор, ей очень нравилось слушать рассуждения отца, однако она постеснялась что-либо говорить в присутствии Бореха. Ей хотелось побыстрее сменить тему, так как она боялась еще больше завраться.
Знакомство с Владеком многое изменило в ее душе. После встречи с ним она могла часами сидеть в своей спальне, вспоминая каждое его слово, придумывая, что она должна была ему сказать и что он бы ей ответил, и так без конца. Вначале Сорка решила обо всем рассказать отцу, чтобы тот знал, что ей не нужен Борех, чтобы он, отец, встретился с родителями Владека. За другого замуж она не выйдет. Но каждый раз, когда Сорка возвращалась домой, она чувствовала, что никогда не заговорит об этом с отцом. Не потому, что не хватит смелости, она просто не хотела, чтобы кто-то знал об их ежедневных встречах с Владеком, словно вся суть заключалась в том, чтобы домашние, и среди них отец, не узнали, что, когда грустно, Сорке есть куда пойти.
Борех догадался, что Сорка с кем-то встречается, она сама ему рассказала, что берет книги у сына их соседа. А когда Борех спросил у какого, Сорка не ответила.
Закончив рыбу, отец поднялся, громко произнес «Бойре нефошес»[28], снял широкий светлый халат и обратился к Сорке:
— Ты уже пообедала? — Не ожидая ответа, он положил руку Бореху на плечо: — Если тебе не лень, Борех, дойди с Зеликом до ольшаника и разметь сто четвертей леса. Возьми маленький топорик.
— Я схожу.
Сорка знала, что отец позовет ее почитать ему газеты, приходившие раз в неделю в лес. После обеда отец отдыхал, а дочь читала ему вслух сообщения со всех концов света, недельные новости о преступлениях и политике.
Мордхе, кряхтя, снял тапочки, растянулся на мягкой оттоманке, положил одну руку под голову, другой поправил длинную бороду, поднес ее поближе к носу, чтобы посмотреть, не пробиваются ли седые волоски, и сказал:
— Ну, читай, доченька!
Сорка взяла «Польский курьер», положила ногу на ногу, устроилась поудобнее и начала:
— «Морское сражение. Эскадрилья японского флота, состоящая из легких и тяжелых крейсеров, напала на русские корабли, и после четырехчасового сражения три русских корабля были потоплены, а остальные обратились в бегство с серьезными повреждениями».
— Ай, хорошо. — Мордхе вытер бороду. — Я всегда говорил, что могущество русского медведя преувеличено, теперь ему грозит поражение в войне с Японией! Ну, читай дальше!
Сорка читала одно сообщение за другим о русско-японской войне. Она видела, как отец закрывает один глаз, затем открывает его снова и повторяет слово, на котором он задремал, чтобы показать дочери, что еще не спит:
— Прямо так? Потопили корабль? Ну, читай! Думаешь, я сплю? Я не сплю!
Вскоре отец закрыл глаза. Он лежал на спине, положив руку на сердце, и громко храпел.
Сорка посидела еще немного, посмотрела, крепко ли отец заснул, и тихо прошла в свою спальню. Она закрылась на замок, вынула шкатулку с украшениями, оставшимися ей от матери, померила тяжелую золотую цепочку и длинные бриллиантовые серьги, доходившие до плеч. Сорка искала, что бы надеть, чтобы казаться красивой при встрече с Владеком, и ей совсем не хотелось думать о том, что через две недели каникулы закончатся и он уедет обратно в Варшаву. Почти каждый день она меняла платья, доставала новые ленты, по-другому причесывала волосы. У Сорки оставалось еще несколько часов до встречи с Владеком, но она уже начала принаряжаться, перебрала много шелковых чулок и так увлеклась, что представила себя одной из героинь «Homo sapiens»[29], который Владек дал ей почитать. Теперь она готовится уехать вместе с Фальком и собирает вещи. В дверь стучат, она открывает. Жених, хромой художник, заходит в комнату. Он очень похож на Бореха, но хромает на одну ногу.
— Куда собираешься? — побледнев, спрашивает он.
— Я уезжаю.
— Одна? — спрашивает он снова, разбрасывая длинные шелковые чулки.
— Нет, я еду с Фальком.
— А, с Фальком, с моим другом? Я совсем забыл! Значит, ты едешь с Фальком и наденешь коричневые шелковые чулки, вот эти? Чулки, в которых ты была на нашей помолвке?
Сорка смотрит, как чулки расползаются под его пальцами и исчезают. Она вздрогнула и оглянулась. Никого в комнате не было. Устав, она присела. Ей хотелось, чтобы сейчас пришел Владек и постучал в окно, тогда она откроет и впустит его в комнату. Сорка закусила губу, зажмурила глаза и перестала фантазировать.
Она решила, что нужно помыться, чтобы не выглядеть деревенской девушкой, которая пришла на свидание со своим парнем. Сорка принялась делать себе разные прически. Это ей быстро надоело. Она бросилась на кровать, закрыла глаза и увидела себя с Владеком в Варшаве. Сорка представила его друга Мотека, о котором Владек ей так много рассказывал. Она не хотела об этом думать, но словно ножи, которые всегда возвращаются обратно к фокуснику, куда бы он их ни кинул, Соркины мысли вновь привели ее к Мотеку, который забирает ее у Владека, ходит за ней по пятам, плачет и угрожает свести счеты с жизнью. Вдруг приходят вести о самоубийстве Владека, и Сорке передают его последнее письмо.
Сорка почувствовала себя мерзко. Такие мысли не должны приходить ей в голову. Она открыла книгу, начала читать, но не смогла, почувствовав, как та же история снова начинает крутиться у нее в голове, отдалась на волю фантазии и так пролежала в спальне несколько часов.
Вечером Сорка очнулась, повесила обратно в шкаф все приготовленные платья, надела белый полосатый костюм с голубым воротником, достала нитку жемчуга, обернула ее вокруг шеи, схватила светлый шелковый зонт и вышла из дома.
Сорка направилась через лес. Лес был редким и тянулся до самого холма. Орешник переплелся, путая ветви и не пропуская свет. В лесу стемнело, и Сорка чувствовала себя словно в прохладном погребе. Дойдя до ольшаника, она встретила Бореха с маленьким топориком в руке, который используют для разметки леса. Сорка растерялась и остановилась.
— Куда ты идешь?
Ей не хотелось признаваться. Сорка открыла рот, и у нее вырвалось:
— Иду посмотреть, как сдирают кору с деревьев.
— Крестьяне уже давно разошлись по домам. — Борех странно, будто улыбаясь, взглянул на Сорку.
— В самом деле? — растерялась Сорка, понимая, что Борех обо всем догадался. — Тогда я пойду к Марьяне. Она же спит в бараке, да? Я обещала ей прийти.
— Что ты так нарядилась?
— Я нарядилась? — Сорка, притворно улыбаясь, оглядела свой наряд. — Я, кажется, всегда так хожу.
— Если хочешь, я тебя доведу, — сказал, Борех и робко взглянул на нее.
— Боишься, что потеряюсь?