Даже с закрытыми глазами я чувствовал, как прерывается твое дыхание. Твое сердцебиение, беспорядочно колотящегося в груди серда, тоже остановилось, и какое-то время мы сидели в неловком молчании.
— Почему нет?
Потому что я не был готов. Потому что, эгоистично, я хотел провести с тобой больше времени, прежде чем Обращу тебя, потому что, как только это произойдет, нас больше не будет — и я отчаянно хотел, чтобы мы были, даже если это будет только на некоторое время.
И еще потому, что мне впервые пришло в голову, что, возможно, выбор стать вампиром должен быть за тобой.
У меня не было выбора, когда я был обращен, и хотя я никогда не оглядывался назад на свое время, которое я провел как человек с сожалением или тоской, мог ли я, по справедливости, предположить, что ты будешь чувствовать то же самое?
Неужели моя совесть позволит мне играть в Бога с твоей жизнью?
Во мне начали борьбу три противоположных желания. Во-первых, мне нужно было спасти тебя. Твоим почкам оставалось всего несколько недель до того, как они откажут, и даже в этот момент я чувствовал, как сильно они стараются работать. Операция по пересадке была довольно обычной, но в твоем случае имела высокий риск осложнений и отторжения органа. Не было никакой гарантии, что это сработает, но если я обращу тебя, то вообще не будет необходимости в операции.
Во-вторых, как насчет моей клятвы Гиппократа? Моей решимости «не навреди»? Превращение живого, дышащего существа в ходячего мертвеца — какой бы благородной ни была причина, по которой я это сделал, — определенно можно отнести к категории причинения вреда. Ты больше не будешь болеть и никогда не состаришься, но ты также переживешь каждого человека, которого ты когда-либо знала или о котором заботилась… снова и снова. Ты никогда не будешь наслаждаться спокойным отдыхом или мириадами вкусов и текстур пищи.
У тебя никогда не будет детей.
И, наконец, — самое мучительное — я просто хотел любить тебя еще немного.
Тебе будет интересно, что именно это означает, но я достаточно скоро поведаю тебе и эту часть нашей с тобой истории. Время никогда не было на нашей стороне, и с этого момента я начал проклинать его.
Когда я открыл глаза, ты смотрела на меня, нахмурив темные брови, и ждала, когда я заговорю.
С серьезным лицом, скрывая эмоции, которые секли меня по сердцу, как тысяча колючих хлыстов, я сказал:
— Не имею привычки убивать людей по воскресеньям. Даже Бог взял один день отдыха.
Это заставило тебя улыбнуться. На твоей щеке появилась ямочка, и я понял, что ты пропустишь этот момент, не требуя лишних объяснений.
Требования будут позже.
Но сейчас ты отпускаешь меня с пресловутого крючка, поддразнивая:
— Ты самый странный вампир, которого я когда-либо встречала.
— А ты, dragă, самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.
Ты поджала губы и поудобнее устроилась на моих коленях, ямочка на твоей щеке стала глубже, когда ты почувствовала, как мое естество напряглось в районе твоей попки.
— Что означает это слово? Dragă? Дракон? Ты называешь меня драконом?
Это слово буквально означало «любимая». Потому что это то, чем ты являешься для меня, и так будет всегда.
Но в ответ на твой вопрос я просто заглянул тебе в глаза и сказал:
— Да. Майко — Леди-Дракон из Японии. Я видел, как ты плюешься огнем, забыла? Ты просто ужасна.
Ты прикоснулась своими губами к моим, запустила пальцы в мои волосы и выгнулась навстречу. Ты пробормотала:
— Тогда ладно. Почему бы тебе не пойти и не принести мне стакан воды, а потом напиться крови из бутылки, чтобы зарядиться энергией.
Я оторвался от созерцания совершенства формы твоего рта и увидел, что в твоих глазах пляшут веселые огоньки.
— Тебе ведь она когда-нибудь понадобится.
Так все и началось. Один день превратился в два, два — в семь, неделя — еще в одну, и мы проводили каждую возможную минуту в объятиях друг друга. Я узнал все секреты твоего тела — как ты могла превратиться в беспомощный крик, когда я щекотал твои ступни, как твое левое колено всегда подскакивало, когда ты утром выскакивала из постели, как каждый квадратный дюйм твоей кожи выглядел, каким был на вкус и запах, ты же узнала все секреты моего прошлого…или, по крайней мере, большинство из них. У меня было несколько секретов, которые я хранил. Один из них, в частности, который может иметь большое значение с точки зрения имевшегося у тебя выбора, стать или не стать вампиром.
Проявив несвойственную мне трусость, я не заговаривал с тобой на эту тему с того самого дня, как ты рассказала мне историю про гадалку. Твои силы таяли с каждой неделей, но я все еще не мог заставить себя говорить об этом.
Я не жалею о своих колебаниях. Трусливо или нет, но это позволило нам провести время вместе, которого я так отчаянно жаждал. И все это время, с каждым поцелуем, объятием и теплом нашего общего смеха, ты терпеливо ждала, когда я убью тебя и исполню проклятие старой гадалки.
Как передать мой восторг и мое несчастье? Ты была сияющей звездой моего существования, единственной вещью, без которой я вдруг не смог бы жить, но, чтобы спасти твою жизнь, я был бы вынужден сделать именно это. После более чем столетия полного одиночества любовь, наконец, нашла меня — как и незаконнорожденный брат любви.
Нищета.
Полагаю, сейчас самое подходящее время рассказать тебе, как я сам стал вампиром.
02:26
Исправительно-трудовой лагерь в арктической части Сибири — не место для слабых.
Впервые я прибыл в Магаданский лагерь на Колыме в разгар зимы, во время ледяной бури, настолько свирепой, что она убила почти всех тридцати восьми других заключенных, которые отправились со мной в Магадан в течение нескольких часов. Земля промерзла, воздух промерз, даже мои ресницы замерзли через несколько мгновений после того, как я покинул сравнительно теплые пределы грузового вагона.
Я сын фермера, крестьянского происхождения, поэтому физически здоров и привык к тяжелой работе. К шести годам я работал в поле, выкапывая картофель и репу голыми руками по десять часов в день. Меня никогда не называли «мягкотелым», но Магадан закалил меня до твердости клинка и дал мне истинное понимание слова «боль».
Я не буду подробно описывать конкретные зверства, которым я там подвергся, за исключением того, что я подвергся насилию, как ни одно разумное существо никогда не должно подвергаться насилию, будучи в здравом уме и твердой памяти. Были бесконечные, застывшие, черные часы, проведенные в безмолвной агонии — кричать от боли означало привлекать нежелательное внимание охранников, — когда я желал смерти каждой клеточкой своего тела, но она не приходила.
Великая Сталинская чистка, кампания политических репрессий, сопровождавшаяся массовыми арестами, тюремными заключениями и казнями всех, кого записывали во врагов государства, — вот что первоначально привело меня в Магадан. В то время я был главным хирургом русской армии, занимал очень важную и заметную должность, и, оглядываясь назад, я должен был понимать, что моя очень громкая критика сталинского режима рано или поздно закончится неприятностями. Или, может быть, я знал, но мне было все равно, или я думал, что освобожден от таких плебейских штучек, как преследования на политической почве. Эта деталь затерялась в водах Леты, но в одном я уверен точно. Я страдал от недуга, который поражает всех во властных структурах — высокомерия.
Это высокомерие и сгубило меня.
Однажды ко мне домой явилась вооруженная милиция из ГУЛАГа и забрала меня. Ни обвинений, ни суда, ни присяжных — меня просто выволокли из дома в халате и тапочках, надели наручники и погрузили в грузовик. Будучи карьеристом, я не имел ни жены, ни детей, и к тому времени оба моих родителя были давно мертвы — мой отец был расстрелян в прошлом году за то, что скрывал от правительства имевшиеся у него излишки зерна, — так что некому было оплакивать мой позорный уход, кроме моей собаки, волкодава по кличке Расстегай, которую я назвал в честь моего любимого лакомства. Он стоял в проеме открытой двери дома и выл до тех пор, пока грузовик не отъехал слишком далеко и его крики не унес с собой ветер.
Я вернулся в дом много лет спустя, после освобождения, но он был разрушен фашистским снарядом во время войны. Я так и не узнал, что случилось с Расстегаем.
Магадан — портовый город, центр огромной и жестокой исправительно-трудовой деятельности ГУЛАГа. Там есть огромные залежи золота, и после изнурительной поездки на поезде по Транссибирской железной дороге и путешествия по Охотскому морю на корабле, условия которого можно было бы иронически назвать «суровыми», меня сразу же по прибытии на золотые прииски поставили работать.
Наш лагерь состоял из четырех больших главных бараков для заключенных, еще двух для охраны, административного здания и огромного склада припасов и продовольствия. Колючая проволока огораживала периметр, а прямо за ним в тундре зияла длинная траншея, которую вырыли сами же заключенные, в которую бросали обнаженные тела убитых и оставляли гнить.
Средняя продолжительность жизни в лагере составляла три месяца. Я прожил три года.
Все охранники, конечно, были злобными, но был один особенно противный тип по фамилии Волков. Он получал огромное удовольствие, мучая самого слабого из пленников, и играл в игру, чтобы посмотреть, сколько зубов он сможет вырвать изо рта человека плоскогубцами, прежде чем тот потеряет сознание от охватившей того агонии. Говорили, что Волков хранил зубы в банке у себя под койкой и проводил долгие арктические ночи, пересчитывая их.
Однако по ночам он делал совсем другое. Правда была еще ужаснее.
По лагерю ходили слухи о следах на телах в траншее. Общее предположение состояло в том, что волки добирались до них, но волков нигде не было видно, и странный способ, которым были обескровлены тела, говорил не о голодном волке, а о существе гораздо более развращенном. Животное жует мясо, чтобы отделить его от кости и съесть. Что бы там ни жевало тела в траншее, оно не снимало с них кожи… он просто кусал трупы, снова и снова, оставляя тела покрытыми к