— Я верю тебе, князь Олег. Верю, что благо творишь.
Князь кивнул. Прежнее лукавое любопытство во взоре его сменилось оттенком настороженности:
— Ты сказал, «одного из славянских родов». Но как же отыскать этот род?
— Ты зорок, князь. Именно это. Это последнее, что осталось разгадать.
На капище человек в сером пришёл один. Сегодня выпала подходящая ночь. Курган был чёрен, и лысую вершину его осветила полная луна, плывущая в ясном небе. Но не только она одна, покровительница тьмы, Ночная мать, давала сейчас свет. На кургане горел костёр — сакральное пламя не должно гаснуть до конца дней. Белогуб очертил пламя девятиугольной фигурой со стреловидными кусками коры в вершинах. На каждом куске были вырезаны руны, а полости залиты красной краской, смешанной с кровью жертвенных животных и зельем ведьминых трав.
Перед человеком в сером стояла широкая чаша с водой, красной от отблесков огня. Множество оберегов разных славянских родов уже побывали в пламени, но вода пока молчала. Эта необычная девочка, что видела его. Видела сквозь тайный огонь, которым человек в сером умел сжечь восприятие людей. Это могло ничего не значить. И могло значить всё, что угодно. Вот — родилась ещё одна ведунья, ей подчинится ворожба. Он мог бы её многому научить. Если только… вода промолчит и на этот раз.
Человек в сером бросил первый кусок коры в костёр. Чистый ночной воздух тут же наполнился пряными дымами, которые умели пробудить воду.
Плотно сжатые губы волхва разомкнулись, и он тихо, с торжественным благоговением позвал:
— Хозяин Велес!
Поочерёдно бросая в костёр кусочки коры с рунами, он приговаривал:
— Косматый Велес, скотий бог… — следующий стреловидный кусок полетел в огонь, — бог мертвецов и бог колдунов, — ещё один кусок коры брошен в костёр. — Дозволь воде заговорить с тем, кто клялся тебе на золотых браслетах…
Дурман-дымы потянулись над капищем, Белогуб глубоко вздохнул, отправляя в огонь очередной кусок. Когда он заговорил снова, голос его зазвучал повелительно — оттенки рабской покорности, с которыми он начал свою речь, исчезли.
— Ты ж, вода-пророчица, реки всю правду. — Последний кусок коры полетел в костёр. — Под полной луной, матерью Волка, заклинаю тебя и приказываю. — С этими словами волхв извлёк из кожаного мешочка клок шерсти, похищенный им из дома рода Куницы. Глаза его закатились, на миг оставив в глазницах лишь белки, а голос возвысился почти до визга, когда он бросил шерсть в огонь. — Реки здесь всю правду!
Некоторое время ничего не происходило. Лишь дымы стелились над чашей. Скорее всего, вода опять промолчит. Человек в сером даже собрался уходить, но внезапно что-то привлекло его внимание. Там, в завихрении дымов, он успел увидеть нечто. Затем на поверхности воды, красной от пламени, появилась рябь. Волхв вздрогнул — неужели? Но сомнения сейчас отметались, отметались прямо на глазах: содержимое чаши заволновалось, закипело… Вот-вот вода будет готова заговорить. Лицо человека в сером выражало сейчас страх, недоверие и жадное любопытство. Потом остался только страх, тёмный и холодный, как ночные завывания ветра в зимнем лесу.
Он увидел. Увидел то, что хотел. Получил ответ на пугающий вопрос. И ответ этот оказался ещё более пугающим. Лицо человека в сером застыло и побледнело. Там, в красной воде, в багряных всполохах, точно в зеркале, окрашенном подземным пламенем, он увидел конец своего мира. Право, право оказалось древнее пророчество. Варяжский меч, воткнутый в древний курган, дружина Олега, лютая битва и поражение древлянских воинов. Вода заволновалась ещё больше, и теперь взору волхва открылась картина, от которой его сердце сковала тоскливая скорбь. Пожарища, пожарища кругом; повержен кумир косматого бога Велеса, уже подкрадывается огонь к деревянному идолу, а из глаз его выступили кровавые слёзы и текут по щекам скотьего бога, бога волхвов и бога мёртвых. А потом сквозь всю эту картину разрушения и гибели прежних устоев совершенно отчётливо проступила голова куницы. Это был тот самый оберег, клок шерсти от которого похитил человек в сером. Только на сей раз глаза оберега словно были живыми. Они смотрели прямо на волхва, и почудилось тому, что в хищном взгляде зверька он уловил что-то непресекаемое.
— Род Куницы, — хрипло выдавил Белогуб.
Вот и всё — он получил последний ответ. Вопросов больше не осталось. Теперь древнее пророчество полностью разгадано. Но всё же некоторое время на лице волхва ещё читались сомнение и настороженная задумчивость. И даже что-то ещё, словно сожаление, словно тихая печаль по-прежнему стучалась в его сердце. А затем то ли багряные всполохи костра хищными тенями легли на человека в сером, то ли глубокие складки исказили уголки его губ, но на лице волхва впервые появилось что-то новое. Как будто на обрамленное сединами и умытое лунным светом лицо волхва легла на миг глубокая тень, сковав черты в зловещую каменную маску.
— Род Куницы, — хрипло выдохнул Белогуб. — Олег и род Куницы.
Человек в сером покидал капище, ещё более укрепившись духом. Он знал, что ему делать.
Глава 2. Последний день рода Куницы
Ветер странствий — Злая Баба и слепой курий бог — тени сумрачного леса — это не волк! — воины-призраки — ярость лесной охотницы — наша дочь будет жить — белый волк
Это было чудесное утро. От Авося все отстали, потому что готовились к большому летнему празднику. Когда происходит такое, то взрослым не до детей, и Авось сможет вдоволь поиграть. Правда, отец всё же успел пожурить мальчика.
— Авоська, — сказал он, — что ж ты всё со своими лодками возишься?
— Я? Я… вот, — мальчик покраснел и смущённо промямлил, — я вот что-то про ветер понял, отец.
— Про ветер? — с лёгкой укоризной улыбнулся предводитель охотников.
— Да! Если парус на ладье поставить не прямо, а вбок и сделать косым, как край берёзового листа, то даже встречный ветер будет гнать ладью. Можно ходить против ветра. Хочу смастерить…
— Так как же? Так не получится.
— Авось получится! Сейчас смастерю и увижу.
Мать с любовью посмотрела на мальчика, затем позвала играющую с деревянной куклой сестрёнку — девочке недавно сделали татуировку в укромном месте, между спиной и шеей, такую же, как у Авося. Голова куницы — родовой знак: лишь дети вождя имели право на такой. Собственно, татуированная голова куницы — вот и всё привилегии. А доставалось порой поболе, чем многим. Вот и сейчас отец чуть досадливо вздохнул и произнёс:
— Авось, род Куницы всегда жил в лесу. Мы охотники, а лес — наш отец. Да, мы убиваем зверей для пропитания и шкуры берём, но прежде просим прощения у духов животных. Мы дети леса, Авось.
— Я знаю, отец.
— И когда-нибудь ты станешь главой рода.
— Отец, у меня два старших брата, здоровья им. Они лучшие воины и охотники после… — мальчик ещё больше покраснел, — после тебя, отец.
— Хитёр ты, Авось, — произнёс отец, но больше укоризны в его взгляде не было.
И, воодушевившись, мальчик выпалил:
— Милы моему сердцу ладьи, отец! А ещё драккары варягов. Любо мне мир посмотреть.
— Да, и как же ты собираешься? — добродушно усмехнулся вождь. Он уже свыкся с фантазиями сына, во всём остальном мальчик был ладным и смекалистым. Но… было в нём что-то необычное. Такое же, как и в сестрёнке его — единственной девочке в семье вождя.
— Отец! Говорят, князь Олег берёт в дружину не только варягов.
— Князь Олег?! — Теперь уже отец расхохотался в полный голос. — В дружину варягов?!
— Да, отец, — сконфуженно ответил мальчик, но глаза его дерзко блеснули.
Вождь предпочёл этого не заметить и пояснил:
— Он берёт в дружину славных витязей, ратных воинов. Если только ты не такой.
— Я стану таким! Авось возьмут.
— Сын…
— А ещё говорят, что у хазар в услужении люди с чёрными лицами, как зола от костра…
— Что?!
— А у греков за морем — стольный град огромен, за день не пройти, а дома из камня-самоцвета и блестят пуще солнца!
— Авось… Да, сын, есть такой город — Царьградом зовётся. Ходили на него ратники. Ладно… иди, играй. Мы ещё поговорим и про варягов, и про греков.
В общем-то, никакой особой выволочки от отца Авось не получил. Более того, когда он взял свою лодку, чтобы бежать к реке, мать ему ободряюще улыбнулась. Авось в ответ помахал ей рукой. Выйдя за ограду частокола, Авось почему-то почувствовал необходимость обернуться. Словно что-то… Словно какое-то облачко набежало на солнышко. Но всё вроде бы было спокойно. Люди занимались своими делами, готовились к празднику — мирная деревня охотников, а за порогом лежит огромный мир.
Авось ещё раз помахал матери — она так и стояла у резного крыльца. Мама с маленькой сестрёнкой на руках. Такими Авось их и запомнит. Потому что поговорить с отцом «про варягов и про греков» ему уже не удастся.
Авось вышел к реке, весело катившей свои воды к бурным и опасным порогам. Мальчик разулыбался — хоть отец и назвал их «детьми леса», но в деревне говорили, что он, будучи юношей, оказался единственным, кто смог на спор прыгнуть в водопад и остаться невредимым. Сам отец об этом не рассказывал, словно было в этом событии что-то непристойное, неподобающее будущему воину и вождю народа охотников.
Выше по реке находился брод, и на нём очень хорошо бить острогой замешкавшуюся рыбу. Там, у брода, были купальни, и там женщины стирали белье.
Авось поставил свой кораблик на воду, ветерок дул с порогов, но с косым парусом опять что-то не вышло, и ладью прибило к берегу. Может, отец и прав, так ничего и не получится.
На другой стороне реки был запретный и сумрачный лес, простиравшийся до порогов и ещё дальше. До самого горизонта. Говорят, что там живёт Злая Баба. Всех мальчиков племени рано или поздно отцы отводят туда и оставляют одних. Когда-нибудь придёт черёд Авося. Говорят, что некоторые никогда не возвращаются. Ещё говорят, что Злая Баба живёт в тёмном тереме, и стоит он на границе страны мертвецов. Там она варит свой котёл, и в нём плавают человеческие тела. И что не терем это вовсе, а слепой курий бог, и прячет он во влажной тёмной земле свои птичьи лапы. И даже сам косматый бог Велес обходит это место стороной. И только Ярило может беспечно волочиться по запретному лесу. Много чего говорят. Но Авосю нравился Ярило. Почему-то он казался ему весёлым.