Пенелопа нахмурилась.
– Интересно, что она имела в виду?
– Даже не представляю. Сразу после этого она пошла спать, поэтому я ничего не спросила.
А затем я бросилась на вашего сына и совершенно забыла про Прешес. Я отвернулась, чувствуя, как по шее поднимается жар.
Отец Колина встал и принялся ходить из стороны в сторону, засунув руки в карманы. Я вспомнила, как в институте Колин делал точно так же. Говорил, что это помогает ему думать.
– Как, еще раз, было имя? Которое называла Прешес? – спросил Джеймс. – Алек?
– Алекс. Думаю, она говорила об Александре Грофе, я видела его имя в подписях на фотографиях в «Татлере». Их несколько раз фотографировали рядом с Прешес на светских мероприятиях. И на свадьбе Софии он тоже присутствовал.
Джеймс, молчаливо размышляя, медленно кивнул. Я изучала его, в очередной раз задаваясь вопросом, что же в нем так знакомо мне.
– Есть какие-нибудь мысли по его поводу?
Я покачала головой.
– У нее был достаточно большой круг общения, так что, наверное, кто-то из ее «свиты», как говорили раньше.
Пенелопа оторвала взгляд от журнала, который перелистывала.
– Не помню, чтобы Ева когда-нибудь упоминала его, так что он мог быть каким-нибудь непрошеным поклонником. По журналам со сплетнями не всегда можно понять, кто на самом деле друг.
– Это правда, – сказала я. – Хотя, если он не такой уж и важный, почему он стал последней связной мыслью Прешес перед обмороком?
– Очень хороший вопрос, – согласилась Пенелопа. – И завтра мы над ним поразмышляем, после того как хорошенько выспимся.
– Думаю, вы правы. У меня такой туман в голове, что ощущаю себя мухой, застрявшей в коровьей лепешке. – Я встала, смутно понимая, что Колин едва сдерживает смех, а его родители во все глаза смотрят на меня. – Только обещайте сразу же позвонить.
Пенелопа тоже поднялась и поцеловала меня в щеку. Затем повернулась к сыну.
– Колин, пожалуйста, позаботься, чтобы Мэдди добралась домой в целости и сохранности.
– Я в полном порядке, – произнесла я. – Если тебе нужно встречаться с друзьями или еще что, я прекрасно доберусь сама.
Я всю ночь избегала взгляда Колина, бесконечно проигрывая в голове события предыдущего вечера. Я даже чуть не позвонила тете Кэсси за советом, несколько раз тянулась к телефону, но отговаривала себя. Потому что она сказала бы мне то, что я уже знаю, – я запуталась, не желаю отпускать свое самопожертвование и твердую уверенность в том, что исход моей жизни известен и мне отведено определенное количество лет. Хотя она бы сформулировала это другими словами. Просто назвала бы меня идиоткой.
Колин уже направлялся к выходу. Не желая спора в обществе Пенелопы и Джеймса, я попрощалась и вышла вслед в прохладный весенний вечер.
– Ты не обязана разговаривать со мной, если не хочешь, – сказал он, двигаясь вперед с засунутыми в карманы руками и высматривая такси.
Я потерла ладонями обнаженные руки. Днем, когда мы торопились поскорее отвезти Прешес в больницу, и я была в блузке без рукавов, было теплее.
– Вот, держи, – сказал Колин, стянув с себя свитер и передав его мне. – Я помню, что ты всегда мерзла и у тебя никогда не было подходящей одежды. Должно быть, это американская черта.
Под свитером у него оказалась рубашка с длинным рукавом, так что я не чувствовала себя виноватой, забирая свитер.
– Скорее, южная черта, – поправила я. Я натянула свитер, чувствуя обнаженной кожей тепло его тела, улавливая его свежий мыльный аромат, впитавшийся в шерсть. Я поборола в себе желание зарыться носом в свитер и сделать глубокий вдох. Рукава были слишком длинными, и я оставила их болтаться. – Может, пешком доберемся? – спросила я. – Я вымоталась, но тут не так далеко. Мне нужно немного проветриться.
– Ну да, а то из коровьей лепешки сложновато выбраться.
Я шутливо ткнула его в ребра, а он театрально застонал от боли.
– Конечно, – произнес он, идя в ногу рядом со мной по направлению к Мэрилебон-Роуд.
Мы шли в тишине, пока я дышала полной грудью, стараясь успокоить свои мысли. Я любила пурпурное лондонское небо в ясные вечера, когда сияние города создавало на горизонте багровый ореол. Но над Риджентс-Парком, где не было искусственного освещения, я могла увидеть звезды.
– Думаешь, с ней все будет в порядке? – спросила я, наконец озвучив мысль, не дававшую мне покоя с того момента, как мы отвезли Прешес в больницу.
– Ей уже почти сто лет, Мэдисон. Не исключено, что просто пришло ее время. И поверь, мне так же тяжело произносить это, как и тебе – слышать.
Я кивнула, проглотив ком в горле.
– Она сказала мне, что уехала во Францию, чтобы убежать от своих призраков. И что долгая жизнь – это наказание ей. Не знаю, как это понимать.
Я почувствовала на себе его взгляд, но не повернула головы.
– И я не понимаю. Никогда не слышал, чтобы она это говорила.
– Не удивлюсь, если все эти воспоминания отразились на ее здоровье.
– Арабелла сказала то же самое.
Мимо проехал автомобиль, из открытого заднего окна донесся звук оркестра, но тут же стих, когда машина понеслась дальше.
– Ты согласен? – спросила я.
– Нет. На самом деле мне кажется, что бабушке стало легче. Это катарсис. Ты, кажется, стала ее новой целью, которую нужно достичь, пока она жива.
На этот раз я все же взглянула на него.
– Как я могла стать ее целью?
– Ну, представь, что ты всю жизнь несешь какое-то бремя, что-то такое, за что тебе необходимо прощение. И собираешься забрать его с собой в могилу. И вдруг, когда ты уже решила, что слишком поздно, ты видишь возможность сбросить с себя это бремя. И, возможно, облегчить принятие смерти.
– Но она могла выбрать кого угодно, тебя или Арабеллу, например.
– Согласен. Но, может, она выбрала тебя, потому что вы с ней кровные родственники. Или она просто увидела возможность помочь кому-то избежать тех же ошибок, которые сделала сама.
Я остановилась и повернулась к нему.
– Давай-ка здесь и остановимся. Думала там что-то Прешес или не думала, предположений делать не нужно. Ты почти ничего обо мне не знаешь.
Прохладный ветерок взъерошил Колину челку, придав ему мальчишеский вид. Беззащитный.
– Я знаю, что ты гораздо больше, чем сама о себе думаешь.
Я отвернулась и продолжила идти, на этот раз быстрее.
– Это мы обсуждать сейчас не будем.
– Ну, тогда попозже?
Я горячо замотала головой.
– Нет.
– Хорошо. А можем мы поговорить о чем-нибудь другом? Нам идти еще восемь кварталов.
– Зависит от того, о чем говорить.
– Я не успел тебе сказать из-за всего, что случилось с бабушкой, про Гиацинт Понсонби. Мама получила известие от нее насчет Грэма. Мы нашли его после сорокового года.
Я сбавила шаг.
– И? Где он был? Чем занимался?
– Тебе нужен его официальный титул или то, что он на самом деле делал?
– А есть разница?
– Есть небольшая. После того как Грэма подбили над Ла-Маншем, ранения не позволили ему вернуться в Королевские ВВС, поэтому он получил должность в Министерстве обороны. Его назначили работать в отдел картографии Военного кабинета сэра Уинстона Черчилля, в подземный бункер.
– Как это? Разве можно без чьей-то помощи перескочить из авиации сразу на такую должность?
– Ну, он из аристократов, но в целом ты права. Никто не может «получить работу» в Министерстве обороны без послужного списка. Или, как ты сказала, «без чьей-то помощи». Видимо, у моего двоюродного деда было и то, и другое. Гиацинт, храни ее Господь, кое-что разузнала о его жизни до войны. Она выяснила, что он читал на персидском и арабском в Церкви Христа в Оксфорде – видимо, был профессионалом в иностранных языках; в его правительственном досье говорится, что он знал как минимум шесть языков, в том числе немецкий. – Произнеся последние слова, он приподнял бровь. – Также он обучался пилотированию в Оксфорде – в качестве хобби, полагаю. После Оксфорда он поступил в Дипломатический корпус, и его направили в Бирму. За границей он тоже летал. Его летный опыт означал, что он мог перешагнуть через некоторые основные требования к обучению в Королевских ВВС. Он вылетел на свою первую операцию – в разведку, а не в воздушный бой – в декабре тридцать девятого, а поступил в ВВС в июле того же года.
– Умный или быстро обучаемый? – спросила я.
– Скорее всего и то, и то. Мы же с ним все-таки родственники.
Я сжала губы, чтобы не рассмеяться, и закатила глаза.
– Это была его официальная должность. Но какова же была его настоящая роль после сорокового?
Он повернулся ко мне и ухмыльнулся.
– То, что мы и подозревали.
Я встала посередине безлюдного тротуара, заставив остановиться Колина.
– Да ну! МИ-6? Как Джеймс Бонд?
– Близко. МИ-5. Грубо говоря, МИ-6 – это шпионы за рубежом, а агенты МИ-5 выискивали шпионов здесь, в Англии. И, так сказать, «прикрытием» Грэма и было Министерство обороны.
– Ух ты, – протянула я. – Не ожидала такого. Хотя… – Я шлепнула себя по лбу, вспомнив коробку с сумочками. – А одним из языков, которые он знал, случайно, не был чешский?
– По-моему, да. А что?
– Мы с Арабеллой нашли написанную на обороте меню «Савоя» записку, застрявшую в одной из старых сумочек. Мы обнаружили ее прямо перед тем, как Прешес упала в обморок, поэтому я совершенно про нее забыла, пока ты не сказал про МИ-5. Она была написана на чешском, что-то вроде: «Ты в опасности – беги». По крайней мере, приложение для перевода так говорит. Может, Ева была родом из Чехословакии?
Он потер подбородок.
– Может быть. Во время войны в Англии было много чешских беженцев, так что это вполне возможно. Но что это за загадочная записка?
– Это мы никак не узнаем. Разве что Прешес расскажет.
Мы посмотрели друг на друга с полным взаимопониманием.
– Значит, мы подождем, когда она полностью восстановится, чтобы мы могли ее спросить. – Колин говорил настолько буднично, что я почти поверила, что все в мире будет происходить так, как предрекает он.