– Гитлер зол сегодня, мисс. Кажется, на чай времени у нас будет маловато.
Так и вышло. В церковь за эту ночь попало двадцать восемь зажигательных снарядов, и каждый горящий уголек, каждый падающий огарок залили водой неутомимые пожарные, которые совместными усилиями спасли архитектурный шедевр Кристофера Рена от уничтожения.
На рассвете Ева выбралась из склепа и с ужасом увидела дневной свет, проникавший сквозь восточную стену, но в то же время ее удивило, что сам собор выглядел относительно невредимым. Пробираясь домой по дымящимся улицам возле собора Святого Павла, она оглядывалась на купол, возвышавшийся над розовеющим небом горящего города, словно Феникс. Это казалось настоящим чудом в городе, которому отчаянно не хватало чудес.
По мере того, как один за другим тянулись серые дни, а внутри нее рос ребенок, Прешес становилась все более молчаливой и, казалось, все глубже уходила в себя. Ева заметила, что скучает по нескончаемой болтовне и обычно хорошему настроению подруги. Бегая по своим дневным делам, обходя магазины с зажатыми в руке продовольственными карточками, она боялась возвращаться домой, боялась, что снова увидит, как ее подруга неподвижно сидит у окна, выходящего на улицу, а возле нее стоит нетронутая тарелка с давно остывшей едой.
Ева волновалась из-за Прешес, ее подавленного настроения, отсутствия интереса к чему бы то ни было. Она отчаянно хотела посоветоваться с Софией, но та горевала из-за потери дочери, родившейся без признаков жизни в их небольшом подвальном бомбоубежище в один из авианалетов конца января.
Отчаявшись, Ева не выдержала и призналась во всем Дэвиду. Именно он сказал ей, что корабль Пола отправился к северному побережью Африки и был подбит фашистской подводной лодкой. Все, кто был на борту, погибли. Он не мог сказать ей, где это случилось, так как информация была засекречена, да это и не имело значения. Пол погиб, а вместе с ним – и теплившаяся в Еве надежда помочь Прешес и ее неродившемуся ребенку.
Она боялась рассказать это подруге, но, когда все же поделилась печальной новостью, Прешес просто кивнула, а затем продолжила созерцать мокрый снег, сыплющийся с неба.
В феврале, в особенно мерзкий денек, Ева получила записку от Софии, приглашавшей ее с Алексом в театр. Хотя ни один авианалет и не прервал вечера, Ева чувствовала себя на пределе сил, словно воздух вокруг нее дрожал. Алекс, казалось, пристально наблюдал за ней, оценивая каждое ее слово. Они никогда не говорили ни о Джорджине, ни о еженедельных прогулках Евы на Честер-Террас, ни о чем-то еще, кроме каких-нибудь обыденных банальностей. Ева все так же брала книги в Лондонской библиотеке. И каждый день ждала весточку от Грэма. Ждала, когда освободится от Алекса. Но с каждым днем без новостей от Грэма она чувствовала себя все более и более уязвимой, чувствовала, как балансирует на грани, где с обеих сторон ее поджидает неминуемая катастрофа.
Во время антракта, пока мужчины удалились выкурить по сигаре, София взяла Еву под локоть и медленно двинулась с ней в сторону дамской комнаты. Словно предвидя вопрос, который Ева сама бы не задала, она сказала:
– Грэм в порядке. Он усердно работает, как и Дэвид, и часто ездит в командировки. Мне кажется, они оба сильно не высыпаются, но Грэм в порядке. – Она принялась копаться у себя в сумочке. – У меня для тебя кое-что есть. Я подумала, что она тебе пригодится.
Она протянула Еве фотографию Грэма – служебную, в форме Королевских ВВС. Его мальчишеская улыбка смягчала строгость снимка. Именно таким Ева представляла его в своем воображении: слегка склоненная голова и глаза, наполненные светом и юмором. Это был мужчина, которого она любила. Мужчина, которого она будет ждать вечно.
– Спасибо, – проговорила Ева, прижимая фотографию к сердцу. – Огромное тебе спасибо.
Она открыла сумочку и спрятала в ней фотографию, так, чтобы она не лежала рядом с портсигаром, словно он мог замарать ее.
В горле возникло чувство, похожее на начало лихорадки. Голова закружилась.
– «Прощать то, что не прощается». Это мне сказал Грэм.
София нежно коснулась подбородка Евы.
– Бедняжка.
– Что ты имеешь в виду?
София не опустила глаз.
– Я знаю вещи, которых знать не должна. Лежать прикованной к кровати над кабинетом моего мужа было довольно познавательно. – Она не улыбалась. – Я знаю насчет Прешес.
– Я не хотела говорить тебе. Потому что…
Она не закончила.
– Потому что ты знала, что это причинит мне боль. Вот я, семейная, приличная женщина с чудесным мужем, который мог бы стать отличным отцом, и по какой-то причине нам не разрешается иметь детей. А тут Прешес… Ей скоро рожать?
Ева кивнула.
– Да. Она думает, что в апреле. К врачу она идти не хочет, поэтому решила сама. Она говорит, что мама рожала быстро и легко, и она не боится родов, поэтому ничего и не планирует.
София изучала лицо Евы, что-то выискивая в нем.
– Обычно женщина знает такие вещи. Со всеми моими беременностями я знала без всяких врачей, когда ребенок зачинался. – Ее глаза застыли, словно она вспоминала всех троих деток, умерших до того, как они получили шанс на жизнь. – Дэвид говорит, что отцом ребенка был моряк.
– Убит в бою. И Прешес не хочет связываться с его семьей. Впрочем, как и со своей.
– Она много тебе рассказывала об отце ребенка?
– Я встречала его. Один раз. Он довольно высокий и крупный, и у него темные кудрявые волосы. Это все, что я о нем помню.
София кивнула, не сводя глаз с лица Евы.
– Обещай сказать мне, когда у нее начнутся схватки, хорошо? У меня чудесный врач. Я попрошу его прийти к ней и проследить, чтобы у нее все прошло хорошо. Это меньшее, что я могу для нее сделать.
– Что ты имеешь в виду?
София махнула руками. Она выглядела взволнованной.
– Просто я знаю, как может быть тяжело во время родов. Ей нужен хороший врач.
– Конечно. Это успокаивает, хотя, как я уже сказала, Прешес уверена, что у нее не возникнет никаких трудностей. Но, конечно, я не собираюсь позволять ей проверять это на собственном опыте.
София наклонилась к Еве.
– Ты позаботишься о ней?
– Конечно. Я люблю ее как сестру. И не могу бросить ее сейчас. Как ты могла такое подумать?
Вместо ответа София шагнула назад и улыбнулась приближающимся Дэвиду и Алексу.
– Идем внутрь? – спросил Алекс, подавая Софии руку.
Положив руку на сгиб локтя Дэвида, Ева подняла глаза и увидела, что Алекс наблюдает за ней с непонятным выражением лица.
Ева вышла из небольшой подвальной мастерской на Оксфорд-Стрит и зажмурилась от последних лучей заходящего солнца. Вместе с Одеттой они устроились швеями; им платили вчетверо меньше того, что они получали в качестве моделей, но зато они были заняты в течение дня, и Ева зарабатывала достаточно, чтобы оплатить питание себе и Прешес и не использовать при этом свой запас на случай непредвиденных обстоятельств.
И работу, где она создавала одежду не только функциональную, но и модную, она находила на удивление приятной. «Вог» диктовал моду, и то, что журналу до сих пор разрешали печататься, несмотря на дефицит бумаги, казалось Еве поразительным. Одетта говорила, это из-за того, что правительство понимает важность доведения до британских женщин информации о бытовой жизни и нормах потребления военного времени.
В одном из последних номеров журнал призывал своих читательниц сменить обычные твидовые юбки на брюки – но только если этим читательницам менее пятидесяти лет и весят они менее ста сорока фунтов. Вскоре после этого Ева и Одетта уже шили женские брюки в своей подвальной мастерской, а затем, приходя домой, шили их уже себе, используя материал, оторванный от нарядов, которые они когда-то демонстрировали.
– Ева.
Перед ней остановился мужчина, и в первое мгновение она его не узнала. Просто не привыкла его видеть в чем-либо кроме вечернего костюма.
– Дэвид, – поприветствовала она его. – Какой приятный сюрприз.
– Пройдешься со мной?
Подпитываемый страхом жар заполонил ее грудь.
– Грэм в порядке?
– В полном. – Предложив ее сопровождать, он подождал, пока она положит руку на сгиб его локтя. – Он просил меня передать тебе сообщение. Он считает, что будет лучше, если вас не будут видеть вместе. Ведь за тобой следят.
Она кивнула. Несколько раз, занимаясь своими повседневными делами, она, казалось, видела неподалеку неуклюжую фигуру Земана в толпе или за углом. Но когда она пыталась догнать Иржи, чтобы выяснить, он это или нет, тот каким-то чудом умудрялся исчезнуть.
– Алекс знает, что Джорджина мертва. Он упоминал при тебе об этом?
– Нет. И не просил меня переставать носить конверты.
Дэвид нахмурился.
– Ясно, хорошо, что мы готовы действовать. Ждать дальше уже небезопасно.
– Небезопасно?
– Для тебя. Боюсь, Алекс уверен, что ты исчерпала свою полезность.
Жар в груди поднялся до горла. Она порывисто сглотнула.
– А что за сообщение от Грэма?
– Он хочет, чтобы ты завтра утром пошла в кафе «Хорват». У нас есть план, как решить нашу общую проблему.
– В «Хорват»?
– Да. Грэм, бывало, ходил туда, чтобы практиковать свой чешский. Он считает, что легче всего изучать язык, слушая его носителя. Он свободно говорит на нескольких языках и, вынужден признать, преуспел в этом плане гораздо лучше меня. Именно поэтому он и выбрал Дипломатический корпус.
– Он рассказывал. Это одна из немногих вещей, которые я про него знаю.
– Ну-ну, у тебя для этого будет еще уйма времени.
Она замедлила шаг, обдумывая просьбу Грэма.
– Что я там должна сделать?
– Тебе ничего не нужно знать заранее. Так безопасней.
Она подняла на него глаза.
– Вы с Грэмом ведь на самом деле не в Министерстве обороны работаете?
Он искоса посмотрел на нее.
– Конечно нет.
– Вы оба, наверное, думаете, что я предательница. И, наверное, так оно и есть. Я лишь хочу… – Она остановилась. – Я лишь хочу, чтобы меня простили. Я готова сделать все, что от меня потребуется, чтобы Грэм простил меня.