Еще Ева вшила в подкладку мешочек из-под драгоценностей, чтобы спрятать деньги, полученные от продажи мехов и ювелирных изделий, которые ей дарил Алекс. Она получала особое удовольствие, думая, что Алекс помогает ей сбежать, но никогда не узнает об этом.
Сегодня же она надела браслет и новые бриллиантовые серьги, хотя выглядело это неуклюже; настоящие леди не носят настолько броских вещей. Но Алекс заметит и будет доволен. Она надеялась, что это сделает его сговорчивее. Надев ставшую привычной маску, она улыбалась, как актриса, играющая самую главную в своей карьере роль.
Но осуществлению плана могло помешать единственное препятствие – Прешес, которая жаловалась, что плохо себя чувствует, и решила, что лучше остаться дома и не идти к Софии. Ева прикусила язык и не стала уговаривать подругу, чтобы не вызывать у нее ненужных подозрений излишней назойливостью. В конце концов она напомнила Прешес, что у их соседки миссис Маккормик был телефон, и попросила позвонить в «Савой», если в течение часа ей не станет лучше.
Беспокойство за это неожиданное осложнение не давало покоя, и Ева решила, что найдет Дэвида в «Савое» и расскажет ему о возможной помехе. София сказала ей, что Дэвид будет находиться поблизости в начале вечера, чтобы удостовериться, что все идет как нужно. Он-то точно будет знать, что предпринять по поводу Прешес. Сегодня никаких осложнений нельзя было допустить. Она прижала руку к животу, опасаясь, что Алекс услышит трепетание в ее груди от мыслей о побеге.
– У тебя сегодня, похоже, хорошее настроение, – сказал Алекс, помогая ей выбраться из такси.
Она послала ему ослепительную улыбку и посмотрела в глаза.
– Да. Мне кажется, война не может длиться вечно. Нам нужно радоваться этому.
Он галантно взял ее под руку.
– Да, нужно, – проговорил он с ответной улыбкой, подводя ее к гардеробу.
Заехав за Евой, он поинтересовался, почему она не надела норку, сказав, что для песцовой накидки слишком холодно, и ей пришлось уверять, что песец лучше смотрится с ее платьем. Она вздохнула с облегчением, когда Алекс уступил; она же не могла сказать ему, что не носила норку, потому что продала ее, а деньги теперь лежали в маленьком мешочке из-под драгоценностей, приколотом к ее подвязке.
В сердце булавкой кольнуло нехорошее предчувствие: на месте мистера Данека стоял незнакомый странный мужчина в униформе отеля. При их приближении он подобострастно кивнул.
– Добрый вечер, мистер Гроф. Мадам. Могу я забрать ваши пальто?
Алекс передал песцовую накидку с сумочкой мужчине.
– А где мистер Данек? – спросила Ева.
Лицо гардеробщика скривилось.
– Прошу прощения?
– Мистер Данек. Мужчина, обслуживающий гардероб по вечерам. Я думала, что сегодня он должен быть здесь.
– Прошу прощения, мадам. Я обычно работаю в зале, но сегодня меня попросили поработать здесь. Причин мне не объяснили.
Он натянуто улыбнулся.
– Ну конечно. Впрочем, неважно.
Она отвернулась и снова положила ладонь на руку Алекса, словно вовсе позабыв о мистере Данеке. Но она не забыла. Спускаясь по лестнице в подземный зал «Авраам Линкольн», где теперь проходили лучшие приемы, она как бы невзначай оглядывалась по сторонам в поисках Дэвида. Казалось, что из-за отсутствия мистера Данека все идет не по плану или даже все внезапно пошли на попятный без каких-либо объяснений.
– Ты кого-то ищешь? – спросил Алекс.
Ей удалось удержать на лице маску беспечности.
– Да просто хоть кого-нибудь знакомого. Гораздо легче ужинать и разговаривать с кем-то уже знакомым, правда?
Он пробормотал что-то неразборчивое. Она продолжала искать глазами Дэвида. Булавочные уколы уже стали смахивать на забиваемые молотком гвозди, и не обращать на них внимания было решительно невозможно.
Добравшись до зала, они окунулись в толпу знакомых лиц. Они сели за столик впереди, возле помоста для оркестра. У Евы на руке красовались часы от Картье – по словам Алекса, такие же сам Картье подарил принцессе Элизабет, – и она тайком поглядывала на них в течение всего нескончаемого ужина, который то и дело прерывался на танцы, болтовню и притворство.
Она заставила себя поесть, хотя каждый кусок вызывал у нее тошноту; она знала, что Алекс заметил бы, если бы она ничего не ела. Она продолжала тщетно рассматривать толпу в поисках Дэвида, или мистера Данека, или даже Грэма, ожидая, когда наступит одиннадцать часов – оговоренное время, когда она должна была начать просить Алекса отвезти ее домой. И потом сказать ему, что она хочет, чтобы он поднялся с ней. Ее желудок сжался от этой мысли, в горле появился горький привкус желчи. И лишь мысль о том, что она освободится от Грофа, что мать и Прешес будут в безопасности, а она снова увидит Грэма, успокоила ее и заставила снова думать о будущем.
Примерно в четверть одиннадцатого Алекс отошел пообщаться с каким-то своим другом, которого заметил в другом конце зала. Ева почувствовала облегчение; в его отсутствие она могла свободнее двигаться в толпе. Но спустя сорок пять минут она все так же не видела ни Дэвида, ни мистера Данека, ни Грэма, и ее охватила паника. Она остановилась возле пальмы в горшке, уверенная, что ее сейчас вырвет, и она опозорится у всех на глазах. И лишь мысль о Грэме, о том, что он показал ей, какой отважной и сильной она может быть, помогла ей собраться с мыслями, взять себя в руки и вернуться в центр толпы.
Когда часы показали одиннадцать, она пошла искать Алекса. И лишь после того, как она безрезультатно обошла весь зал и поинтересовалась у всех знакомых, ее накрыла паника. Колени подогнулись, она пошатнулась и ухватилась за стену. Заставила себя подавить свой страх. Попыталась привести мысли в порядок.
Кто-то похлопал ее по плечу, и она заметно вздрогнула. Сзади подошла темноволосая женщина, держа в руках сумочку, которую Еве подарила Прешес. Через мгновенье Ева поняла, что эта самая женщина в красном платье и танцевала с Грэмом в ту ночь в Дорчестере.
– Вы забыли это в гардеробе. Наш общий друг сказал, что она вам может пригодиться.
– Друг? Грэм здесь?
Женщина сделала вид, что не услышала, и стала удаляться, пока ее не поглотила толпа. Ева посмотрела на сумочку и вспомнила, что сдавала ее в гардероб вместе с меховой накидкой. А еще она вспомнила, как Грэм, стоя с ней вдвоем в том самом гардеробе, сказал, что она должна быть осторожной, что там крадут вещи из карманов и сумок.
Намеренно неспешным шагом она направилась к лестнице, не забывая улыбаться и приветственно кивать знакомым. В вестибюле было практически безлюдно – основная публика все еще веселилась в подземном клубе. Гардеробщик стоял к ней спиной, и Ева быстро нырнула за угол, оставшись незамеченной. Она не знала, зачем так поступила, а знала только, что все идет ужасно неправильно.
Спрятавшись в пустом алькове, она попыталась открыть сумочку. Ее пальцы тряслись так сильно, что ей удалось это лишь с третьего раза. Она заглянула внутрь, уверенная, что сумочка, скорее всего, чужая. И все же она узнала свою помаду. Свою пудреницу. Дельфина из слоновой кости, которого она всегда носила с собой вместе с брошью, аккуратно завернутой в платок Грэма. Маленький ключ от квартиры.
А с краю лежал небольшой пистолет, которым мистер Данек учил ее пользоваться в развалинах церкви. Она хранила его, пообещав не забыть взять оружие с собой в нужный момент. Он был маленьким – легко помещался в ее руке, – и им было легко пользоваться. Но бил он точно, только если цель находилась рядом.
Ева вздрогнула от мысли, что он может ей понадобиться прямо сейчас.
Возле пистолета лежало сложенное вдвое коктейльное меню. Ева достала его и, не глядя на напечатанный текст, стала изучать написанные от руки слова. «Jsi v nebezpečí. Utíkej!» Это был чешский. Общаясь с мистером Данеком и Алексом, она выучила язык достаточно хорошо, чтобы понимать его, хотя читала на чешском лучше, чем говорила. Именно так говорил мистер Данек, и именно поэтому он написал ей по-чешски – чтобы никто не смог прочитать послание, открыв сумочку.
Разумеется, за исключением Алекса. И она подозревала, что он уже был в курсе. Ева сосредоточилась, стараясь держать меню ровно, стараясь постичь смысл написанного, стараясь думать. В висках стучала кровь. Она медленно перевела третье и четвертое слово, а когда произнесла их вслух, задрожала. Опасность. Беги.
Она кое-как засунула меню в сумочку. Понимая, что ей не стоит просить свою накидку и вообще входить в вестибюль, она вышла через боковую дверь. Только пройдя два квартала, она решилась поймать такси. Через десять минут, в течение которых мимо не проехало ни единого такси, она отказалась от этой затеи.
Отчаявшись, она скинула туфли, задрала юбку и побежала в сторону Беркли-Сквер, где она найдет Софию и убежище, где она сможет спросить Дэвида, что делать дальше. Пробежав один квартал, она остановилась.
Прешес. Она должна была убедиться, что Прешес ушла. Им обеим требовалось добраться до Софии, где бы они оказались в безопасности. Она подавила стон разочарования, понимая, что иного выбора у нее нет. Точнее, у нее не было иного выбора, с которым она смогла бы потом жить. Не позволяя сомнениям и сожалениям переубедить себя, Ева побежала в сторону Дома Харли. Ее ноги не чувствовали мостовой, а холод не мог преодолеть страх и отчаяние. Она переходила на шаг, когда уставала, и снова начинала бежать, представив, что кто-то преследует ее. Алекс уверен, что ты исчерпала свою полезность. Слова Дэвида заставляли ее двигаться дальше, заставляли использовать страх, чтобы бежать быстрее, настойчивее.
Ева уверенно двигалась по разрушенным и затемненным улицам, освещенным лишь полумесяцем. Она хорошо знала дорогу, так как не один раз ездила этим путем от дома к «Савою» и обратно. Двигаясь через Ковент-Гарден и Фицровию по направлению к Мэрилебон-Роуд, она почти не смотрела на названия улиц. Расстояние в почти две мили она преодолела меньше чем за сорок минут. Тяжело дыша, она взобралась по ступенькам парадного крыльца и остановилась, чтобы осмотреться – не ждет ли ее на подъездной аллее Алекс или Иржи. Не найдя их, она обрадовалась, не думая, как бы поступила, если бы они добрались сюда.