Воображение рисовало, как она падает, падает, падает у него на глазах, но она все шла и шла по канату. Делая один выверенный шаг за другим, она прошла половину, две трети, не останавливаясь, затем протянула руку и ухватилась за поручень пожарной лестницы на той стороне переулка, живая-здоровая и уравновешенная. Спрыгнула на площадку пожарной лестницы и осталась стоять, глядя вниз, почти у него над головой. Невредимая.
Он прослезился. Смахнул слезы дрожащей рукой. Сердце у него колотилось. Он был в ярости. Она в один прием соскользнула по пожарной лестнице и мягко приземлилась на крышку мусорного контейнера, откуда ничего не стоило спрыгнуть на мостовую, где она оставила серебристую куртку и пару ботинок на высоких каблуках в свертке у стены. Она сняла балетные туфли и положила в карман куртки. Кажется, молнию на левом ботинке заело, но она обвязала голенище шнурками. Она подняла глаза на Илая и спокойно смотрела на него, натягивая куртку. Застегнув молнию, сунула руки в карманы и стояла, глядя на него.
Диковинное создание, красивое, – предположил он. Короткая взъерошенная стрижка; взгляд – словно молнией ударило, потрясенный, бесцветный. Вблизи он увидел, что у нее зеленые глаза. От нее исходил сладковатый, несколько застойный аромат геля для волос, выдохшихся духов и сигарет.
– Ты заглядывал мне под юбку, – сказала она напрямик по-английски без акцента, слегка запыхавшись.
Он остолбенел от ее зеленых глаз, глядящих в упор; в ее взгляде было нечто на удивление нездоровое. Он с трудом сглотнул слюну и медленно покачал головой.
– Я не заглядывал тебе под юбку, а просто там стоял, когда увидел тебя. – Ему стало не по себе, и он с трудом узнал свой голос.
– Да, – сказала она. – Ты просто стоял и заглядывал мне под юбку.
Илай не был настроен спорить. Он только что видел ее смерть, независимо от того, дышит она сейчас или нет. Он взглянул на искусно натянутый канат, внезапно ставший безобидным, как бельевая веревка. На мгновение ему померещилось, что он спит и вот-вот проснется в Бруклине рядом с Лилией; он медленно шагнул назад, закрыв глаза на секунду, и слегка прикоснулся пальцами обеих рук ко лбу. Плечом он ударился о кирпичную стену.
– Ты стригся недавно? – спросила она.
– Ты уж извини, – просипел Илай. – Мне больше не хочется с тобой разговаривать. Мне что-то не по себе. Так что, с твоего позволения…
– Нет, постой, – сказала она, – ты стригся недавно или давно?
Он перестал пятиться и посмотрел на нее. Ее взгляд был вдумчивым. Она говорила медленно, словно пытаясь припомнить чье-то забытое имя.
– Да, – сказал он. – Давно.
– Я видела тебя, – сказала она. – Я где-то видела тебя раньше.
– Очень сомневаюсь.
– Нет, я где-то тебя уже видела. – Вдруг она улыбнулась. – О боже, боже, так это ты, – сказала она. – Кто бы мог подумать. Ты знал, что однажды Лилия сфотографировала тебя спящего?
Он остолбенел.
– Хотя на фотографии, – сказала она, – волосы у тебя немного длиннее. Вот уж кого не ожидала встретить, так это тебя. Хотя я думала, что, возможно, увижусь с тобой сегодня вечером, – она прошла мимо него, все еще улыбаясь. – Клуб открывается в девять, – сказала она. – Так что увидимся? Лилия сказала, что сегодня придет.
– Микаэла, – сказал он. – Микаэла, подожди…
Но она одарила его воздушным поцелуем на выходе из переулка, и когда он пошел следом за ней, то не был уверен, в какую из старинных узких улочек она свернула.
23
Кристофер втихаря выехал из города в час, когда Микаэла должна была прийти из школы, но не пришла. Она курила за школьным спортзалом и пришла домой, когда его машина приближалась к американской границе. Она яростно рвала в клочья его записку, когда он въезжал в Соединенные Штаты. Он сообщил Питеру, что уезжает на несколько недель и просил время от времени присматривать за Микаэлой. Он убеждал себя, что эта мера предосторожности нелишняя: конечно, Микаэле всего пятнадцать, думал он, но его дочь ни разу не попадала в неприятные истории, насколько ему было известно, и в нем не нуждалась.
Его пропустили через границу, и он быстро въехал в США, давно уже не чувствуя такого облегчения. К вечеру он уже углубился в штат Нью-Йорк. Переночевал в номере бежево-розового отеля «Рамада», из которого еще не выветрился запах нового коврового настила. Ему не спалось. В три ночи он встал и рассматривал карту. Городок Леонард в Аризоне был обведен в зеленый кружок. Лег в четыре и проснулся спустя два часа – ему снились звонки из таксофонов – на удивление отдохнувшим. Через час он снова отправился в путь, быстро двигаясь на юг.
24
Временами Лилия боковым зрением, мельком улавливала чье-то мимолетное присутствие, неявное, как звезда, видимая лишь в сторону. На шоссе их обгоняла голубая машина, водитель которой равнодушно смотрел на дорогу, и она не могла отделаться от впечатления, что где-то видела его раньше. Или же, когда она выходила, жмурясь, из ресторана на ослепительный солнцепек, некто заходил в скобяную лавку напротив. А у него, часом, был не тот же профиль, что и у обогнавшего их водителя? Затворенная балконная дверь мотеля этажом выше тихо щелкнула как раз в тот момент, когда она вышла из номера. Шаги на том же балконе в четыре утра. Стоило ей зашторить гостиничные окна, как у нее возникало неотвязное ощущение, что она покинула чье-то поле зрения. Только официантка усадила Лилию с отцом за столик, как по соседству ей бросился в глаза несъеденный заказ и приложенная к нему двадцатка. Официантка вернулась спустя несколько минут и, озадаченная, убрала еду со стола. И все бы ничего, да только такая же картина уже встречалась ей в другом городе пару дней назад, и она невольно заподозрила, что оба заказа были брошены одним и тем же человеком в тот момент, когда она вошла в ресторан.
Короче говоря, она пребывала в серой зоне между сущей паранойей и обоснованными подозрениями, но не стала делиться ими с отцом. Только после городка Леонард она почуяла, что рядом крадется некая тень. Конечно, не исключено, что ей все это померещилось, но ведь и в равной степени возможно, что своим телефонным звонком она вызвала из эфира дух своего преследователя. Она помнила прохладную пластмассу телефонной трубки, прижатой к лицу, щелчки помех в проводах, клацанье переключателей, устанавливающих зыбкую связь между Аризоной и югом Квебека, и ее осенило: а что, если телефон ее матери поставлен на прослушку? Это было бы вполне логично. Лилия насмотрелась передач про отслеживание звонков на домашние телефоны похищенных детей, поэтому такое представлялось ей вполне вероятным. Она запустила сигнальную ракету из океана белого шума.
Некоторое время Лилия раздумывала, заметил ли отец нового преследователя. Потом смекнула, что даже если он заподозрил то же, что она, то мог не заметить разницы. Ведь он всегда помнил о тенях, хотя неясно, реальных или воображаемых. Он всегда прятал свое дитя на заднем сиденье автомобиля. Он всегда оглядывался через плечо, нервно выстукивая вальсы на руле. Ехал по ночам, петляя кружными путями, чтобы оторваться от возможной погони, придумывал имена и алиби, когда надо, покупал поддельные водительские права и свидетельства о рождении, управлял сетью взаимосвязанных банковских счетов для поддержания шаткого существования. Его постоянно преследовали тени и призраки; их реальность или нереальность почти всегда носила случайный характер. У них за спиной все время вздымались воды, и он неизменно успевал унести ее на высокое место. Осознание этого вызвало у Лилии неловкое чувство любви и вины, и она не решалась сообщить ему о появлении очередной тени. Он тоже помалкивал, но и не останавливался: они нигде не задерживались дольше двух-трех ночей. Без конца номера в мотелях, закусочные, вереница типовых ресторанов, спагетти, сваренные в гостиничных кухоньках, долгие часы на колесах по шоссе. Они задерживались лишь изредка: час на прогулку по парку вместо половины дня; час на библиотеку вместо целого дня. Когда на бензоколонке она выходила из туалета, он дожидался ее за дверью. Он больше не оставлял ее одну в машине на парковке. Лилия заходила с ним на любую бензоколонку, в каждый магазин. Он всегда находился поблизости. Она редко оставалась одна. Она заметила морщины на его лице, которых раньше не было. И порой, возвращаясь по парковке к машине с грудой съестных припасов и журналов, она подозревала, будто за ней наблюдают из-за какого-то ветрового стекла.
25
В ту ночь Илай с трудом собрался с духом, чтобы выйти из гостиницы. Он провел вечер в постели, уставившись в потолок, вывесив на дверь табличку «Не беспокоить». В восемь часов он заказал ужин в номер. Съел булочку, немного курятины, и ему вдруг стало невмоготу думать о еде; он выставил поднос в коридор и заказал чашечку кофе. Выпил его у окна, глядя на серый пейзаж с видом на крыши и пустынную улицу. От мысли о новой встрече с Лилией ему становилось не по себе. Он не мог отделаться от воспоминаний о ее уходе; она ушла без чемодана, но его не было под кроватью, она где-то его припрятала в ночь перед исчезновением. В чулане уборщицы перед входной дверью? В подвале здания? В камере хранения на вокзале? Ее расчетливость угнетала. Страшно подумать, что она спала рядом с ним в последнюю ночь, уже уложив вещи для отъезда и спланировав свое утреннее исчезновение. Он долго простоял под душем, совершенно неподвижно, в обжигающих струях воды, надел новую рубашку, купленную накануне на улице Сен-Катрин, и долго, не шевелясь, смотрелся в зеркало. «Вот зачем я здесь», – сказал он отражению, но переубедить своего визави в зеркале ему не удалось. Он отправился в клуб «Электролит» в десять часов, но как только он вышел наружу, уплотненный за день снег на тротуаре подернулся неровной коркой черного льда. До входа в клуб он добрался только к полуночи.
Основная танцплощадка клуба «Электролит» была просторной и сумрачной. На ней на одинаковом расстоянии возвышались небольшие круглые платформы для танцовщиц. Зеркальные стены вызывали нездоровое ощущение бесконечности. Лампы-вертушки подсвечивали белесые клубы сухого льда, шипящего из углов зала; диско-шары разбрасывали отблески света по потолку. Здесь царила застарелая темень; здесь всегда была ночь. Он оставил куртку в гардеробе и медленно двинулся сквозь толпу, миновал стойку бара, вышел на танцпол. Пить ему не хотелось, как, впрочем, и танцевать. Он встал возле динамика, сунув руки в карманы, и музыка была такая оглушительная, что он подумал, что умрет. От звуковых волн одежда зашевелилась. Ему захотелось лечь, чтобы его залило звуком. Он хотел сдаться. Он пыт