ак статуя из известняка, застыло на расстоянии нескольких футов.
— Пибоди! — взревел Эмерсон.
Я заткнула уши.
— Я стою рядом, Эмерсон, незачем кричать. Что случилось?
— Это уже из ряда вон, Пибоди! Посмотри! Он снова взялся за своё! Я уже начал привыкать к его манере падать в обморок по любому, даже малейшему поводу; но разбудить людей в середине ночи…
— Это не обморок, Эмерсон. Он ранен. Истекает кровью.
Я осознала истину, когда мои пальцы коснулись липкой влаги. Как и Эмерсон, Реджи был облачён в туземный халат, только тёмно-синий.
— Свет, Эмерсон! — крикнула я. — Мне нужен свет. Рамзес, принеси фонарь. Рамзес! Ты меня слышишь?
— Сейчас зажгу, — отозвался Эмерсон. — Бедный парень не может прийти в себя после такого резкого пробуждения.
Я подошла к Рамзесу. Даже когда я склонилась над ним, он, казалось, не осознавал моего присутствия. Я стала трясти его за плечи, заставляя говорить со мной. (Надо сказать, что я поступала совсем не так, как обычно: требовала от Рамзеса ответа вместо того, чтобы прекратить поток его слов.)
Наконец он моргнул и медленно произнёс:
— Кажется, я спал, мама. Но я встал и пошёл, когда ты позвала меня.
Холод, пронизавший меня до костей, вовсе не был вызван прохладным ночным воздухом.
— Я не звала тебя, Рамзес. Даже сейчас. Ты сам звал меня.
— Как странно. — Рамзес задумчиво погладил подбородок. — Хм… Мы должны обсудить эту ситуацию, мама, и сравнить наши впечатления по поводу того, что произошло. На земле лежит мистер Фортрайт?
— Да, и, похоже, он больше нуждается в моём внимании, чем ты, — ответила я, испытав невероятное облегчение от того, что Рамзес снова стал сам собой. — Неси фонарь сюда, Эмерсон.
Эмерсон испуганно охнул, когда свет лампы озарил лежавшего человека.
— Прошу прощения, Пибоди, я думал, что ты, как обычно… Хмм… Он, кажется, истекает кровью. Он мёртв?
— Нет ни одного шанса умереть, если в рану не попадёт инфекция. — Я перевернула Реджи на спину и стащила халат, обнажив руку и плечо, более мускулистые, чем можно было ожидать. — Всё не так плохо, как я боялась. Кровотечение, кажется, остановилось. И — святые небеса! Вот оружие, которым он был ранен. Лежало под ним.
Я подняла его на рукоятке и вручила Эмерсону.
— Всё страньше и страньше[77], — пробормотал он. — Это не местный нож, Пибоди, это добрая шеффилдская сталь с клеймом английского фабриканта. Не мог ли Фортрайт сам упасть на него?
— Сейчас это абсолютно неважно, Эмерсон. Его надо отнести в палатку, чтобы я могла им заняться. Где, к чёр… шляются его слуги? Как они могли проспать такой шум?
— Скорее всего, пьяные, — начал Эмерсон. Затем из темноты раздался тихий голос:
— Я здесь, леди. Я отнесу его.
И так случилось, что первое, с чем встретился взглядом Реджи, была высокая фигура Кемита, освещённая лампой. Резкий крик вырвался из уст раненого.
— Убийца! Изверг! Вы вернулись прикончить меня?
— Мистер Фортрайт, вы просто зануда, — нетерпеливо прервал Эмерсон. — Спасибо, Кемит, я справлюсь сам. — Он поднял юношу своими могучими руками.
Голова Реджи упала на плечо Эмерсона. Он снова потерял сознание. Мне пришлось согласиться с мужем: Реджи действительно был занудой, особенно по отношению к Кемиту, но чем он занимался в полночь так далеко от собственного лагеря?
Стоявший на четвереньках, засунувший нос чуть ли не в землю и тем самым напоминавший охотничью собаку, выслеживающую кролика, Рамзес осматривал то обильно залитое кровью место, где лежал Реджи.
— Немедленно встань, Рамзес, — сказала я с отвращением. — Твоё болезненное любопытство невыносимо. Либо отправляйся спать, либо иди со мной.
Как я и ожидала, Рамзес решил пойти со мной. Когда мы вошли в палатку Реджи, Ахмед уже был там, демонстративно и неубедительно протирая глаза.
— Вы звали, эфенди? — спросил он.
— Естественно, — отрезал Эмерсон, от чьих криков обычно содрогается небо. — Дьявол тебя побери, Ахмед, ты что, ослеп и оглох? Разве ты не видишь, что твой хозяин ранен?
Ахмед приступил к представлению.
— Валлахи-эль-азем[78]! Это же молодой эфенди! Что случилось, о Отец Проклятий?
В ответ Эмерсон продолжил доказывать свои претензии на этот титул с такой убедительностью, что Ахмед мгновенно зажёг лампы и приготовил кушетку для хозяина. Реджи привёз с собой отличный комплект медицинского снаряжения. Я быстро очистила рану и перевязала её. Всё обошлось небольшим надрезом без всяких швов.
Капелька бренди вскоре привела Реджи в сознание, и первыми словами юноши были извинения за то, что он причинил мне столько неудобств.
— Какого чёрта вам понадобилось в полночь рядом с палаткой моего сына? — немедленно взял дело в свои руки Эмерсон.
— Я просто гулял, — ответил Реджи тихо. — Не мог заснуть — сам не знаю, почему. И подумал, что от прогулки мне станет лучше. Но когда я приблизился к палатке мальчика, то увидел… увидел…
— Ни слова больше, — заявила я. — Вам нужно отдохнуть.
— Нет, я должен сказать. — Его рука нащупала мою. — Вы должны верить мне. Я увидел, что полог палатки откинут, и в проёме появилась бледная, призрачная фигура. Я страшно испугался, но тут же понял, что, вероятно, это мастер Рамзес. Естественно, я предположил, что он был… он чувствовал необходимость…
— Продолжайте, — сказала я.
— Я уже собирался уходить, когда увидел другую фигуру, тёмную, как тень, и высокую, как молодое дерево, скользившую к мальчику. Рамзес медленно шёл к ней. Они встретились — и тёмная фигура протянула руки, чтобы схватить мальчика. Это помогло мне стряхнуть оцепенение. Понимая, что Рамзесу угрожает опасность, я бросился к нему на помощь. Само собой разумеется, у меня не было никакого оружия. Я сцепился с человеком — ибо это был человек, но с мышцами, как бухты канатов, и сопротивлявшийся со свирепостью дикого зверя. — Этот рассказ явно полностью исчерпал его силы. Реджи завершил слабым дрожащим голосом: — Больше я ничего не помню. Охраняйте мальчика. Он…
Я приложила палец к губам.
— Не нужно, Реджи. Вы ослабели от шока и потери крови. Не бойтесь, мы проследим за Рамзесом. Пусть благодарность преданных родителей утишит ваши раны, и вы сможете спокойно уснуть, зная, что вы…
Эмерсон громко фыркнул.
— Если ты хочешь, чтобы он отдохнул, Амелия, почему бы тебе не замолчать?
Выглядело вполне разумно. Я приказала Ахмеду следить за своим хозяином и позвать меня, если его состояние вдруг переменится. Когда мы вышли, я сказала Эмерсону, что Рамзесу лучше провести остаток ночи с нами.
— Он вполне может остаться и сам, — отозвался Эмерсон. — Ночь уже на исходе… Рамзес, что ты можешь сказать в своё оправдание?
— Очень интересные события, папа, — ответил Рамзес.
— Я так и думал. Ну?
Рамзес сделал глубокий вдох.
— Начнём с того, что я не помню, как покинул свою палатку. Я не видел никакой таинственной тёмной фигуры, я не видел никакой схватки…
— Ха! — воскликнул Эмерсон. — Значит, Фортрайт солгал!
— Не обязательно, папа. Он, может быть, просто преувеличил свирепость борьбы; я замечал, что люди так поступают, пытаясь доказать свою доблесть. А разбудил меня, как я считаю, голос, зовущий меня по имени и настоятельно призывавший к себе. Я думал, что это мамин голос, и отозвался, но совершенно ничего не помню, кроме того, что мама трясла меня за плечи.
Мы дошли до палатки. Я вытащила дополнительные одеяла и устроила из них своего рода гнездо для Рамзеса рядом с нашими спальными ковриками. Но, когда я попыталась устроить сына в этом гнезде, он воспротивился:
— Ещё одно, мама. Когда ты увидела меня, исследующим землю…
— То ты играл в сыщика. Очень глупая привычка, Рамзес; в конце концов, ты только маленький мальчик. Предоставь это родителям.
— Мне пришло в голову, что, если нападавший оставил улики, то может вернуться и уничтожить их до наступления утра, — сказал Рамзес.
— Преступники отнюдь не так небрежны, чтобы оставлять улики, лежащие прямо на виду, Рамзес. Ты читал слишком много романов.
— Несомненно, мама, что так и происходит в подавляющем большинстве случаев. Но этот преступник действительно оставил следы. Я считаю, что это было сорвано с его головы во время драки.
Из складок своей объёмистой белой ночной рубашки он извлёк предмет, который и предложил для осмотра. Это была шапка очень хорошо знакомого мне образца, хотя не в пример чище, чем большинство из тех, которые я видела на головах египтян. Она не пользовалась популярностью в Нубии, где большинство мужчин предпочитают тюрбан.
— Хм, — сказал Эмерсон, исследуя её. — Похожа на те, что я видел в Луксоре. Может, на Фортрайта напал его собственный слуга? Довольно бесстыжий парень.
— Реджи узнал бы его, вне всякого сомнения, — покачала я головой. — Ни один из наших мужчин не носит такого, но умный злоумышленник мог бы воспользоваться ей для маскировки, или же…
Здесь я остановилась и с подозрением уставилась на сына, который выдержал мой взгляд с таким выражением чистосердечности и невинности, что это было практически равнозначно признанию. Искусство маскировки являлось одним из любимых занятий Рамзеса. Практика, безусловно, была несколько ограничена, так как рост Рамзеса позволял ему имитировать лишь малолетнюю часть населения, но мной владело неприятное ощущение, что по мере взросления моего сына расширится и его деятельность.
— Рамзес, — начала я. Но прежде, чем мне удалось продолжить, Рамзес достал ещё один странный предмет.
— Я обнаружил её недалеко от места преступления, мама. На мой взгляд, это ещё серьёзнее, чем шапка.
Эмерсон приглушённо вскрикнул и выхватил его из рук мальчика. На первый взгляд я ничем не могла объяснить усиленного внимания, с которым муж углубился в изучение находки. Тонкий стержень, как будто из тростника, нескольких дюймов длиной; зазубренный конец позволял предположить, что его отломали от более длинного прута. Другой конец заканчивался куском дерева, к которому был прикреплён тупой, закругленный камень, обточенный, как миниатюрный шар. Место, где дерево соединялось с тростником, было проткнуто узорной полосой, скреплявшей обе части.