— Спасибо, возьму свой. — Из кармана собственной сумки я вытащила один из квадратиков ткани, нарезанной по моему приказу для замены утраченных настоящих платков.
— Нам никогда не приходилось оказываться в таком положении, как нынешнее, Пибоди, — Эмерсон продолжал задумчиво посасывать пустую трубку. — До сего дня мы всегда были знакомы с местными обычаями, нравами и привычками людей, с которыми приходилось иметь дело. Основываясь на том малом, что видел и слышал, я разработал несколько теорий по поводу этого места; кажется, здесь наблюдается своеобразная смесь нескольких различных культурных слоёв. Первоначально, как и в североафриканском оазисе Сива[105], здесь мог царить культ бога Амона. Думаю, что некоторые из жрецов, покинувших Египет после Двадцать второй династии[106] перебрались сюда и вдохнули новую жизнь в старые традиции. После падения Мероитического царства Святая Гора стала убежищем для кушитской знати. Существует и третий слой здешних народов — коренные местные жители, которых мы видели в качестве слуг. Добавь ко всем этим факторам результаты изменений, обусловленных течением времени и веками практической изоляции — и в конечном итоге мы столкнёмся с культурой гораздо более чуждой, чем любая, известная нам. Можно выдвигать обоснованные предположения о том, что здесь происходит, но мы ужасно рискуем, если соберёмся действовать на основании подобных догадок. Ты согласна со мной?
— Безусловно, мой дорогой, и я ничуть не намереваюсь критиковать твою лекцию — хорошо обоснованную и чрезвычайно красноречивую — но нет никакой необходимости в подобном разъяснении всех деталей, поскольку я и сама пришла к тем же выводам. Факты, Эмерсон. Дай мне факты!
— Хм, — сказал Эмерсон. — Дело в том, Пибоди, что я не говорил с Тареком наедине с момента нашего появления здесь. Он посещал тебя каждый день, но лишь на несколько минут, и с ним всегда был кто-то рядом. Кроме того, у меня не было настроения для антропологических дискуссий.
— Да, мой дорогой, я понимаю и глубоко ценю твою заботу. Но теперь…
— Тарек не возвращался с тех пор, как ты пришла в сознание, — ответил Эмерсон с некоторым раздражением. — Не мог же я задавать ему вопросы, если он отсутствовал? Я быстро обнаружил, что вооружённые стражники в прихожей отнюдь не намерены дать мне пройти. Но прах их побери, Пибоди, мы не знаем, почему они там. Они могут защищать нас от совершенно неведомых нам опасностей. Позволь напомнить тебе, что титул Тарека — сын короля. Он не король. Мы не видели самого короля — или королеву. Королевы Мероэ, помнится, обладали значительной политической властью. То же самое может существовать и здесь.
— Это было бы великолепно! — воскликнула я. — Какой пример…
— Проклятье, Пибоди, это именно то, чего я боялся — ты уже начала делать поспешные выводы. Вот моё мнение: до тех пор, пока мы не знаем, кто здесь управляет, и что они думают о непрошеных гостях вроде нас, следует соблюдать осторожность.
— Ну, конечно, Эмерсон. А вот моё мнение: настало время предпринять меры, чтобы выяснить это. Я полностью выздоровела и готова занять место рядом с тобой, которое ты так любезно предложил мне.
— Да уж вижу, — сказал Эмерсон, но без того энтузиазма, которого я ожидала. — Ладно, начнём. Первый шаг — добиться беседы с Тареком. Как ты думаешь — вездесущая колонна, запелёнутая в белое, сможет отнести ему послание? Если ты убедишь её, что полностью выздоровела, мы сможем обойтись без её услуг, — добавил он, просияв от пришедшей ему в голову мысли. — Проклятая девчонка действует мне на нервы, скользя вокруг, как привидение.
Аменит дала понять, что передавать послания ниже её достоинства, но согласилась найти кого-нибудь, кто согласился бы стать гонцом. Она признала, что я больше не нуждаюсь в её медицинской помощи. Но это не возымело эффекта, на который Эмерсон (и я) надеялись: когда я сообщила — настолько тактично, насколько позволило моё по-прежнему ограниченное владение языком — что в её услугах больше нет необходимости, она сделала вид, что не понимает.
Мы сделали шаг; оставалось только ждать ответа. После обеда мы удалились для краткого отдыха, как это принято в жарких странах. И уже не впервые меня охватила жалость из-за утраты моей маленькой библиотеки. Я точно так же не могла думать о путешествии без брюк, как и без книг — дешёвых изданий в бумажной обложке, моих любимых романов и философских работ. В свободное время я предпочитала отдыхать за чтением, а бьющее через край здоровье избавляло от необходимости дополнительного сна. Книги, конечно, оказались в числе ненужных предметов роскоши, выброшенных после мятежа, устроенного нашими слугами. От нечего делать, я заснула и проспала несколько часов. Когда я проснулась, то пошла в приёмную, где увидела, как Рамзес с Эмерсоном изучают язык.
— Нет, нет, папа, — говорил Рамзес невыносимо покровительственным тоном. — «Повелеваю» — abadamu, не abadmunt.
— Ха! — отреагировал Эмерсон. — Привет, Пибоди. Ты хорошо отдохнула?
— Да, спасибо. Есть какие-нибудь вести от Тарека?
— Очевидно, нет. Я ничего не могу добиться от этой жалкой девчонки. Она извивается, что-то бурчит и убегает прочь, стоит с ней заговорить.
— И тем не менее, похоже, мы готовимся к приёму гостей, — заметила я, садясь рядом с ним.
— Почему ты так считаешь?
Я показала на Аменит, которая металась по комнате, будто блоха на сковородке. Медсестра из моей старой северной страны сказала бы, что её руки летают, управляя слугами.
— Я никогда ещё не видела, чтобы она двигалась так резво. В комнате и так было безупречно чисто (как, впрочем, и всегда), но она приказала вымыть её заново, а теперь слуги носят лёгкие столики и кресла. Узнаю поведение взволнованной хозяйки.
— Уверен, что так и есть, Пибоди. — С очевидным вздохом облегчения Эмерсон отложил записи в сторону и встал. — Я кое-что изменил к лучшему. Эти свободные одежды вполне удобны, но в юбке я себя чувствую крайне неловко.
Я чувствовала то же самое. И поспешила облачиться не только в брюки, но и в пояс. Экипировавшись подобным образом и имея зонтик под рукой, я чувствовала, что готова ко всему, что бы нас ни ожидало.
Очень удачно, что я заметила поведение Аменит, благо другого предупреждения не было. Занавески на входе внезапно отдёрнулись. На этот раз окружение Тарека было более обширным и впечатляющим — шестеро солдат вместо двух и четыре завуалированные дамы. За ними следовало много мужчин, все богато одетые, и несколько молодых женщин, практически раздетых. (Несколько ленточек из бисера, пусть даже на стратегически важных местах, на мой взгляд, одеждой не являются.)
Эти девицы несли музыкальные инструменты — маленькие арфы, трубы, барабаны — на которых, войдя, и начали играть, с энтузиазмом, пусть и не очень благозвучно. Вошедшие рассыпались в ряд, будто раскрывшийся веер, и встали по обе стороны двери. Всё замерло; спустя некоторое время вошёл Тарек — и его близнец.
Оба были почти одного роста и одинаково одеты; но следующий взгляд сказал мне, что сходство не было столь точным, как мне показалось. Второй был несколько ниже и гораздо крепче, с почти такими же массивными плечами, как и у моего грозного супруга. По западным стандартам (которые являются, смею напомнить читателю, столь же произвольными, как и в любой другой культуре) он был даже красивее, чем Тарек, с мелкими точёными чертами лица и нежным, почти женственным ртом. Тем не менее, в нём было что-то отталкивающее. Поведение Тарека отличалось достоинством истинного дворянина; другой человек вёл себя с высокомерием тирана.
(Эмерсон считает, что я переосмысливаю свою реакцию в свете последующих событий. Но я остаюсь при своём мнении.)
Через некоторое время один из придворных шагнул вперёд. Это был Муртек, старый Верховный жрец Исиды. Откашлявшись, он заговорил звучным голосом:
— Сэр и мадам! И почтенный маленький сын! Перед вами два царских сына, два Гора[107], несущие лук, уничтожающий врагов Его Величества, защитники Осириса: принц Тарекенидаль Мерасет, сын царской жены Шанакдахети, и его брат, принц Настасен Немарех, сын царской жены Аманишахети.
Его удовольствие от того, что такое длинное обращение удалось произнести, как он считал, с полным успехом, проявилось в широкой беззубой улыбке. Это, безусловно, была замечательная речь, переполненная интригующим подтекстом, но, боюсь, я была слишком занята попытками сохранить серьёзность, чтобы целиком оценить эту фразу или ответить в том же духе.
Эмерсон утверждает, что всегда ориентируется в происходящем лучше, чем я. В любом случае именно он был тем, кому надлежало ответить, тем более, что никогда не лез за словом в карман.
— Ваш Королевские Высочества, господа и — э-э — дамы. Позвольте мне представиться. Профессор Рэдклифф Арчибальд Эмерсон, магистр гуманитарных наук Оксфорда[108], член Королевского общества, член Королевского географического общества, член Американского философского общества. Моя высокочтимая старшая жена, леди доктор Амелия Пибоди Эмерсон, и так далее, и так далее, и так далее. Благородный юноша, наследник своего отца, рождённый старшей женой, Уолтер Рамзес Пибоди Эмерсон.
Сияя, старый джентльмен приступил к представлению всех прочих. Потребовалось довольно много времени, так как каждый из них обладал множеством впечатляющих титулов — жрецы и пророки, придворные и знать, хранители веера и носители сандалий Его Величества. Их имена не имеют никакого отношения к нашей повести, за исключением одного — Песакера, царского визиря и Верховного жреца Аминреха[109]. Все наши гости были в богатом убранстве, сияя золотом с головы до пят, а Песакер к тому же ещё и лязгал браслетами, нарукавными кольцами, крупными пекторалями