— Хорошее замечание, Пибоди. Как долго длятся смены Служанок?
— Пять дней. Я тщательно считала. Сегодня — второй день Аменит. Не думаю, что смогу выдержать ожидание, но полагаю, что должна. Если только не…
Эмерсон остановился.
— Если только не..? — повторил он.
Высоко в ветвях распевала птичка. Мы смотрели друг на друга — два великих ума, но с едиными мыслями.
— Ты можешь устроить это, Пибоди? — спросил Эмерсон.
— Что касается средств — да, конечно. У меня есть достаточный запас опиума, но мы же хотим не усыпить её, а просто сделать неспособной исполнять свои обязанности. Ипекакуана, пожалуй, — задумчиво промолвила я. — Пилюли Доана, настойка мышьяка[163]…
Эмерсон посмотрел на меня с беспокойством.
— Знаешь, Пибоди, порой из-за тебя мурашки бегают по коже. Я даже боюсь спросить, почему ты носишь с собой несколько смертельных ядов.
— Мышьяк очищает кожу и делает волосы гладкими и блестящими, мой дорогой — в малых дозах, конечно. Я не использую его, как косметическое средство, но он очень полезен для избавления от крыс и других паразитов, которые часто заводятся в местах наших экспедиций. Не бойся, я буду осторожна. Её недомогание должно выглядеть естественным. В противном случае подозрение падёт на нас.
Эмерсон не казался полностью убеждённым. И призвал меня не только быть поосторожнее с дозировкой, но и дождаться подходящего случая, а не «швырять всякий хлам ей в вино после полудня», как он выразился. Я заверила его, что не имела ни малейшего намерения действовать опрометчиво. Необходимо некоторое время, чтобы преодолеть плохо скрываемую неприязнь Аменит ко мне и найти подходящий способ применить лекарство.
Этот последний вопрос — возможность, как сказали бы опытные криминалисты — представлял некоторые трудности. Аменит не садилась за стол вместе с нами и в нашем присутствии не употребляла ни пищи, ни питья. Однако когда-нибудь и где-нибудь она всё же должна была есть.
Моя задача облегчалась тем, что Аменит так же стремилась говорить со мной, как и я — с ней. Я твёрдо знала — как если бы сама присутствовала при встрече — что во время своего отсутствия она обсуждала происшедшее с Настасеном и Верховным жрецом Аминреха. Возможно, она также просила за Реджи (я ещё не уверилась в искренности её чувств к нему), но основной целью, очевидно, было узнать, как ей действовать сейчас, когда положение изменилось так резко. До разоблачения и пленения Тарека его влияние обеспечивало нам доброжелательное отношение. Теперь бархатную перчатку сбросили, и железная рука Настасена держала нас мёртвой хваткой. Пока Тарек оставался на свободе, смертельные пальцы не могли сокрушить нас, но я была уверена, что, если его схватят, мы вскоре присоединимся к нему в сырых, тёмных подземельях брата, и одним лишь Небесам известно, какие ужасающие муки предстоит вытерпеть перед столь же ужасающей смертью, которая освободит нас.
Мои усилия остаться с Аменит наедине, а её — поговорить со мной, были разрушены неожиданно комической ситуацией. Солдаты, обыскивавшие дом, отказались покинуть его. Я едва ли могла выступать с обвинениями, потому что, как и они, знала альтернативу, ожидавшую их, но ими овладевало всё большее безумие, и во второй половине дня они уже путались друг у друга под ногами, обыскивая места, где уже искали десятки раз, и изучая такие смешные тайники, как рюкзак Реджи и пруд с лотосами, непрестанно тыча в них своими копьями. Когда один из них перевернул сундук с бельём, который слуги до этого уже три раза укладывали, Аменит вышла из себя и стала кричать на солдат. Они отказались выполнять её приказы, поэтому она выбежала и ненадолго исчезла. Пока её не было, один из мужчин внезапно рванулся в сад и перелез через стену. Думаю, и другие последовали бы его примеру, если бы не услышали последовавшие за этим крайне неприятные звуки. Если бы я и сомневалась, что наше жилище хорошо охраняется снаружи, эти сомнения теперь полностью развеялись.
Повернувшись к ближайшему человеку, чьё лицо стало болезненного зеленовато-коричневого цвета, когда он услышал крики, удары и стоны из за стеной, я тихо сказала:
— Вот как ваш хозяин вознаграждает за верную службу? И это — справедливость (Маат; лит. — правда, правильное поведение)? И что он совершит с вашими жёнами и детьми, когда вы…
Но тут Эмерсон схватил меня за руку и потащил прочь.
— Господь Всемогущий, Пибоди, разве у нас мало неприятностей без того, чтобы ты ещё сеяла крамолу?
— Крошечное семя подстрекательства к мятежу может принести богатые плоды, ответила я. — В любом случае, стоило попробовать.
Когда Аменит вернулась, её сопровождал отряд солдат, которые посредством тычков и ударов убедили своих собратьев по оружию исчезнуть. Солдат, с которым я говорила, бросил на меня жалобный взгляд, на что я ответила поклоном, улыбкой и подняла вверх большой палец. Казалось, стражник невероятно удивился; оставалось только надеяться, что я случайно не совершила какой-то грубый поступок с мероитической точки зрения.
К тому времени, когда последних задержавшихся выгнали из дальних комнат, где они скрывались, уже сгустились вечерние тени. Рамзес в саду беседовал с кошкой, чьи появления и исчезновения, похоже, не зависели от присутствия стражников за стеной. Аменит, как любая обычная домохозяйка, размышляла над измятым солдатами бельём (счастливый случай нашей интуитивной прозорливости, так как одежды, которые мы носили во время второй ночной экспедиции, находились среди этого белья). Казалось, она была опечалена — подходящий момент. Я неслышно подошла к ней.
— Какие новости? — прошептала я.
Она уронила смятые одежды обратно в сундук и пожала плечами.
— Откуда мне знать? Я такая же узница, как и вы. Он не доверяет мне.
— Твой брат Настасен?
Закутанная голова двинулась вверх и вниз, что означало утверждение, и я улыбнулась про себя. Она сделала первый промах, признав отношения, о которых до сих пор я только подозревала. Впрочем, логический вывод напрашивался сам собой. Ментарит и Аменит, Тарек и Настасен — все они были детьми покойного короля, и потому — братьями и сёстрами, наполовину или полностью. Как Эмерсон однажды заметил в шутку, это была очень сплочённая семья. Надо отметить, что некоторые из них не выказывали нежной привязанности, которую братья и сёстры должны проявлять друг к другу, но мне известны и так называемые цивилизованные семьи, где найдутся подобные недостатки.
— Что они сделали с Реджи? — спросила я. — Удалось ли тебе увидеть его?
— Как я могла просить или вступаться за него? Если брат узнал о моём замысле помочь ему с побегом, я умру.
Я проклинала глухие завесы, скрывавшие её черты, ибо последние часто выдают (такому проницательному знатоку физиогномики, как я) чувства, которые скрывают произнесённые слова. Её голосу, конечно, не хватало убедительности; она говорила так уныло и бесстрастно, как будто читала заученный текст.
— Жаль, — сказала я. — Ты была бы счастлива с ним в огромном внешнем мире.
Это был случайный выстрел, но он попал точно в цель. Она стремительно повернулась ко мне, сжимая руки.
— Он говорил, что в вашем мире правят женщины. Они носят прекрасные одежды — малиновые, золотые и синие, мягкие, как птичьи перья, и покрытые сверкающими драгоценностями.
— О, да, — сказала я.
Рука выскользнула из-под покрывала и презрительно дёрнула меня за рукав.
— Твои одежды — не мягкие и блестящие.
— Но у меня остались такие одежды дома. Ты бы носила тонкие одеяния и украшения, пускаясь в долгий, трудный путь?
— Нет… А это правда — его слова, что женщины едут в колесницах с плавным ходом вдоль широких дорог? То, что они едят вдоволь, столько, сколько пожелают, и некоторые из лакомств так холодны, что от них болит рот, и кровати такие мягкие, будто лежишь на воздухе, и замороженная вода падает с неба?
— Всё это — абсолютная правда, — подтвердила я, когда она остановилась, чтобы перевести дыхание, потрясённая возбуждением, которое очевидно не относилось к Реджи. Честность заставила меня добавить: — Для богатых.
— Он богат. И занимает среди вас высокое положение.
— Э-э… да, — подтвердила я, гадая, что подумает лорд Блэктауэр о такой договорённости.
— Он сказал, что заберёт меня с собой, — бормотала Аменит. — Он поклялся своим богом. Могу ли я верить ему?
— Слово англичанина является его… э-э… правдой, — ответила я, с трудом справившись с переводом, тем более, что в данном случае отнюдь не была полностью убеждена.
— Но я не люблю женщин своей страны. Моя кожа темна, мои волосы не обладают золотой яркостью её… — Она умолкла, скрипнув зубами — но сказав на одно слово больше, чем следовало.
— Ты имеешь в виду миссис Форт? — небрежно заметила я.
— И его, — сказал Аменит. — Похожи на красное золото. Он очень красив.
Моё сердце забилось от волнения. Она не знала, что мы видели Нефрет; невольно выданную правду ей удалось прикрыть с моей помощью. Более того — трудная задача была решена! Решение возникло передо мной с абсолютной ясностью.
— А хочешь стать такой же красивой, Аменит? Женщинам в моей стране известны способы изменить цвет волос, осветлить кожу…
— А глаза? Я хотела бы синие, цвета неба.
Я нахмурилась.
— Это сложнее. Занимает много времени, и зачастую болезненно, по крайней мере, вначале.
— Мы могли бы начать прямо сейчас. Тогда я стану красавицей к тому времени, когда мы окажемся в твоей стране.
— Я не знаю…
— Ты поможешь мне! Я приказываю!
— Ну, — сказала я, — раз уж ты так настаиваешь…
Заговор внутри заговора! Даже Маккиавелли растерялся бы перед подобной глубиной. Но не я; беседа помогла найти ключ к нерешённым до сих пор вопросам. Желание девушки убежать с любимым было полностью искренним, благодаря сообразительности Реджи, соблазнившего Аменит не только своей красотой, но и обещанием чудес, которые выглядели истинным чудом для примитивной и амбициозной молодой женщины. Я верила в её желание обладать всеми этими благами гораздо сильнее, чем в её любовь к Реджи.