Погода была достаточно благоприятной. Солнце сияло на безоблачном небе; ни дуновение ветра, ни песчаные вихри не оскверняли тихий, чистый воздух. Мы шли вперёд, рука об руку, в тесном окружении усиленной охраны; Эмерсон начал насвистывать, мой дух взмыл вверх. Мы с Эмерсоном собирались действовать вместе, а в этом случае мало кто мог противостоять нам. Впереди возникли неясные очертания.
Я не знаю, как сделать план Великого Храма ясным для читателя, который не знаком с устройством подобных сооружений в той степени, как мы. По сути, он очень похож на древние египетские образцы. Продвижение шло от света к тьме, от открытости к тайне. Проходя через огромные пилоны при входе, посетитель вступал в открытый двор, окружённый колоннадами. Среди нарастающих теней человек проходил из зала в палаты, затем к проходу, пока не достигал святая святых — святилища, в котором обитал сам бог. Простой, незамысловатый план; на протяжении многих лет и в Египте, и здесь добавлялись дополнительные залы, палаты и пилоны там, где допускало пространство. Подобно храму в Абу-Симбеле, он большей частью был вырезан непосредственно в скалах, а ограниченность площади самого города приводила к увеличению как количества комнат, так и связанных с ними функций.
Я подозревала, что, помимо того, что мы видели, в храме имеются ещё более тайные и неприкосновенные комнаты для сокровенных тайн бога, недоступные для обычных верующих — только для жрецов и жриц, назначенных на службу божеству. Так как предстояла публичная церемония, то она, как я и ожидала, готовилась во внешнем дворе. Гипостильный зал был заполнен людьми, упакованными, как сардины, в колоннадах с обеих сторон и выплёскивающимися в открытое пространство в центре. Шеренги вооружённых стражников освобождали проход, по которому мы и спустились к колоннам напротив ворот. Этот участок предназначался для элиты и их свит — бритоголовых жрецов самого высокого ранга в чистых белых одеждах; дворян обоих полов, сверкавших золотом и драгоценными камнями; музыкантов с арфами, трубами и барабанами; и наших недостойных персон. Мы заняли указанные нам места и приступили к осмотру сцены с неподдельным интересом, о котором вряд ли нужно упоминать.
— Нельзя ли мне закурить, — задумался Эмерсон.
— Было бы невежливо, мой дорогой. Всё-таки это — религиозное здание, одно из них.
Эмерсон фыркнул. Наши глаза остановились на предмете, который доминировал в пространстве перед аркадой — массивный каменный блок, с рисунками, почти стёртыми временем, и уродливыми пятнами, формировавшими гротескные узоры на вершине и по бокам. Мне казалось, что над ним висит тёмное облако, словно яркий солнечный свет бежит прочь от этой поверхности. Человеческие жертвы не практиковались в Древнем Египте; кровь, окрашивавшая алтари, принадлежала бедным перепуганным быкам, коровам и гусям. Но здесь… Ну, без сомнения, скоро мы всё узнаем.
Мои глаза переместились к созерцанию более приятного зрелища — пёстро одетых групп знати. Среди них виднелись дети — девочки с золотыми кольцами, вплетёнными в чёрные волосы, маленькие мальчики, чьи единственные локоны блестели в солнечном свете, как вороновы крылья. Один был так похож на Рамзеса, что моё сердце ёкнуло. Но когда он повернулся и посмотрел на меня, сходство исчезло.
Глупо с моей стороны было думать, что он может быть здесь. Тарек не позволит такому юнцу рисковать собой в бою. Я задавалась вопросом, где собираются люди Тарека. Солдаты Настасена виднелись повсюду, окружая зрителей и смешиваясь с ними; от вспышек света на наконечниках копий рябило в глазах. Он тоже явно ожидал вооружённого нападения. Мне казалось, что шансы на успех на его стороне — не только из-за численного преимущества, но и в силу занятых позиций. Прорваться через хорошо охраняемый узкий проход — почти невыполнимая задача.
Отборные воины Настасена — высокие, мускулистые парни в расцвете сил — окружили кресло-трон и странную маленькую беседку позади него, построенную из плетёного тростника, убранную золотом и тяжёлыми занавесками. По форме она напоминала те, что я видела на египетских барельефах, с покатой крышей и карнизом. Я толкнула Эмерсона, который угрюмо изучал ряды зрителей.
— Она там, как ты думаешь?
— Кто? Где? А, там? Хм-м. Вполне возможно. В настоящий момент меня больше занимает вопрос, где же Рамзес.
Я объяснила свою аргументацию по этому вопросу.
— Несомненно, — раздражённо отозвался Эмерсон. — Надеюсь, они справятся. Нам, вероятно, придётся сидеть на протяжении большей части чёртовой церемонии; если Тарек имеет хоть какое-то понятие о стратегии, то будет ждать кульминации, когда внимание аудитории отвлекается.
Волнение толпы и нарастающий гул указывали на интерес к происходящему. Там, где нас поместили, не было видно входа, поэтому до того, как новый гость оказался перед нами лицом к лицу, мы не признали Реджи. Да и то для уверенности мне пришлось взглянуть ещё раз. Он был одет, как дворянин — даже в парике из грубых тёмных волос, который прятал огненные кудри.
Читатель, возможно, заметил, что в наших планах побега для Реджи не находилось места. Отнюдь не из-за бездушия, как может показаться. Просто в день, назначенный Тареком для выступления, у Реджи было больше шансов на спасение, чем у всех нас. Если Аменит не могла спасти его, маловероятно, что у нас бы это вышло лучше. Если мы благополучно сбежим, то сможем снарядить и осуществить ещё одну экспедицию; но благополучие детей, Рамзеса и Нефрет, имело естественный приоритет.
Пребывая в счастливом неведении по поводу такой хладнокровной оценки обстоятельств, Реджи приветствовал нас храброй улыбкой.
— Ну, вот и конец. По крайней мере, мы умрём вместе.
— Я совершенно не намерен умирать, — заскрипел зубами Эмерсон. — Вы выглядите нелепо, Фортрайт. Почему вы позволили им напялить на себя эти тряпки?
— Какое это имеет значение? — вздохнул Реджи. — Единственное, что меня беспокоит — судьба бедного маленького мальчика. Даже если он всё ещё жив, как он сможет выжить без родителей?
— Я предпочитаю не обсуждать эту тему, — отрезал Эмерсон. — Так, кажется, представление вот-вот начнётся.
Настасен появился у входа во внутренний двор. Он был одет как простой жрец, если не считать длинных чёрных волос[175]. За ним следовала небольшая группа высокопоставленных чиновников, в том числе оба Верховных жреца, стражники — и ещё один человек, появление которого заставило меня усомниться, не являются ли события двух прошедших дней просто ужасным кошмаром. Он выглядел в точности, как рука Хенешема, которого прикончил Эмерсон — то же самое приземистое, мускулистое тело, то же грубое лицо, то же сверкающее копьё и та же узенькая набедренная повязка.
— Проклятье! — выпрямился Эмерсон. — Я думал, что убил ч… ублюдка.
— Язык, Эмерсон, пожалуйста. Это не тот… не может быть… тот же самый человек.
— Должно быть, его брат, — пробормотал Эмерсон. И действительно, отвратительный злобный взгляд новой Руки, искоса брошенный на моего мужа, явно предвкушал удовольствие, превышавшее простую гордость за своё профессиональное мастерство.
Приветствуемый музыкой и танцами, бряцанием систров и криками поклонников, появился бог.
Эмерсон наклонился вперёд, его глаза сияли.
— Господи Всемогущий, Пибоди, только взгляни! Это ковчег бога — корабль, изображённый на древних рельефах. Кто из учёных, кроме нас, мог бы похвастаться возможностью увидеть такое?
Читателям, которые интересуются значением судов в древних египетских религиозных церемониях, советую обратиться к статье Эмерсона в «Журнале египетской археологии». Всё, что я собираюсь сказать — появившийся перед нами корабль был построен по образцам священных лодок, на которых боги посещали различные святыни. Изогнутые нос и корму украшали вырезанные головы бога — Амона Ра, увенчанные рогатыми коронами и солнечными дисками. Длинные вёсла тоже покрывали знаки, священные для Амона, а в центре корабля стоял храм или шатёр светлого дерева, окружённый занавесками. И, хотя это была всего лишь деревянная скульптура, требовалось двадцать пять-тридцать человек, чтобы нести её.
В иные дни скрытый от людских глаз, нынче бог предстал общему взору на фоне отдёрнутых занавесок. Он оказался невероятно любопытной статуей, непохожей на любую, какую я когда-либо видела, и созданной, должно быть, в незапамятные времена. Приблизительно четырёх футов в высоту, вырезанный из окрашенного, позолоченного дерева. Руки, скрещённые на груди, сжимали двойные скипетры. Тонкие льняные полотна покрывали обнажённые конечности; шестидюймовый воротник украшал широкую грудь.
Пальцы Эмерсона судорожно сжались. Чего бы он ни дал за возможность записей! Увидеть такую церемонию, часто описываемую, но никогда не изображаемую в деталях — всё равно, что совершить путешествие назад во времени. Грозная цель происходившего и его отвратительная кульминация были почти забыты.
Склоняясь под тяжестью позолоченного сооружения, носильщики медленно продвигались по проходу к воротам храма. Стражники грубо оттесняли зрителей, бурливших, как муравейник. А те кричали в мольбах и восхищении; поднимали на руки детей, толкая их вперёд над головами стоявших в первых рядах, чтобы крошечные ручки прикоснулись к священному ковчегу; дрались и толкались, стремясь занять более выгодную позицию. Впервые я полностью осознала силу суеверий, и поняла, что религия, которую я изучала с отстранённостью учёного, была живой, полной жизненной силы. Эти люди верили. Они примут решение бога и защитят его избранника.
Спускаясь по проходу, носильщики остановились, и из рядов зрителей вышел человек; стражники раздвинулись, чтобы пропустить его. Я не слышала, что он сказал, его слова заглушили крики толпы, но предположила, что он провозгласил призыв или вопрос — и хорошо подкупил стражников и носильщиков: не только, для того, чтобы ему позволили обратиться к богу, но и для обеспечения правильного ответа. Я встала на цыпочки, пытаясь увидеть, как бог отвечал; к сожалению «он» стоял ко мне спиной, а вокруг столпились люди. Всё, что я увидела — спрашивавший отшатнулся и попятился назад, схватившись руками за голову. Вздох удивления пронёсся над толпой. Спустя несколько мгновений корабль двинулся дальше.