исцеление болезни.
Руки тысяч больных, жаждущих исцеления, протерли дыру в медных листах. Харальд просунул руку в отверстие и прикоснулся к влажному, словно источающему слезы камню. Неподалеку висел образ Спаса. Про него монах рассказал, что иконописец, почти закончил образ и, возгордившись, изрёк, что написал Господа как живого. И тут же раздался глас от образа: «А когда мя еси видел?» Иконописец онемел и умер от страха, не дописав один лишь перст. И действительно, на иконе перст не писан, но окован серебром и позлащен. Свои речи монах закончил просьбой:
– Пожертвуйте малую лепту на масло для лампад, что возжигают в обители Эсфигмен на Святой Горе.
Харальд вручил ему серебряную монету, и довольный монах удалился искать паломников-славян, готовых послушать про святыни Великой церкви. Исландец Гест вкратце поведал о том, как греческие конунги приходят послушать церковную службу.
– Василевс обычно шествует по крытому переходу из дворца. Пойдемте на хоры. Я покажу вам, откуда появляется василевс.
Из нартекса пологий ход в два поворота привел их на верхние галереи. Они были высоки и украшены с таким же великолепием, как и другие части храма. Золотистая смальта покрывала своды, на них цвели дивные узоры, колонны были увенчаны вычурными капителями. Опершись на мраморный парапет, который ограждал верхние галереи, можно было окинуть взглядом все подкупольное пространство. Взгляд радовали чудные мозаики в полукруглых нишах, устроенных в северной и восточных стенах. Мозаикой были выложены лики Иоанна Златоуста, Игнатия Богоносца и константинопольских патриархов. Верхние хоры считались гинекеем, то есть были предназначены для женщин, коим не дозволялось молиться вместе с мужчинами во избежание соблазна. По словам Геста, сюда часто приходила царица со свитой. Гест показал трон царицы, стоявший перед широким мраморным парапетом ровно по срединной оси храма. Восседая на троне, царица могла видеть алтарь и парящую Богоматерь с младенцем. Гест провел своих гостей до конца западной галереи. Резная мраморная перегородка отделяла храм от палат патриарха. Гест объяснил, что эта дверь известна под названием «Врата Ада и Рая».
Застыв перед вратами, Ульв благоговейно зашептал:
– Благодарю тебя, Эльдгьяу! Если бы не твой огонь, мы стали бы добычей ада и не узнали бы рая!
Исландцам не надо объяснять, кого благодарил Ульв окольничий. Эльдгьяу – высокая гора на юге Исландии. Три поколения первых поселенцев, чьи имена занесены в «Книгу о заселении земли», мирно обитали у подножья горы, как вдруг раздался страшный грохот, из вершины вырвались клубы серого дыма и вслед за этим по склонам потекли огненные реки. Жидкая лава покрыла огромное пространство, потом застыла волнами, образовав бескрайнее лавовое поле. Небо приобрело красный цвет, солнце почернело. И так было везде, даже на расстоянии многих и многих сотен миль от нашего прекрасного острова. В Ирландии скотты с ужасом взирали на кровавое солнце, в Италии дневное светило не давало ни света, ни тепла. Люди с ужасом твердили, что наступил Рагнарёк – конец света. Не тогда ли, во дни буйства Эльдгьяу, родилось прорицание вельфы: «Солнце померкло, земля тонет в море, жар нестерпимый до неба доходит»?
Харальд Суровый вспоминал эти строки во время битвы при Стикластадире, когда средь белого дня на мир пала ночная мгла. Он помнил, какой ужас обуял храбрых воинов, хотя солнечное затмение продолжалось всего несколько минут. Каково же было исландцам, которые не видели солнца почти целый год! Небо заволокли ядовитые облака, из них на землю пролился губительный дождь, разъедавший листья и корни растений.
Весь скот пал, все посевы погибли, наступил жестокий голод. Люди кое-как промышляли рыбной ловлей. Немногие выжили, а те, кому повезло спастись от лавы и ядовитого дыма, уходили на другую сторону острова. В «Книге о заселении земли» сказано, что человек по имени Гнуп жил в Лебяжьем Гнездовье. Раньше на красивом озере ловили диких лебедей. Земля там стоила дорого. Но когда из недр горы вырвался земной огонь, люди бежали на запад на Склон Мыса и поставили палатки в месте, что называется Палаточным Полем. Вемунд, сын Сигурда Злосчастного, не позволил им там поселиться. Тогда они пошли в Лошадиную Ограду, возвели жилище, прозимовали, и от голода и сопутствующих ему бед случались там между ними ссоры и убийства. Хравн Ключ от Гавани был великим викингом и мудрым человеком. Он прибыл в Исландию, занял землю между Рекой Островка и Рекой Острова и поселился в Шумных Лесах. Каким-то образом он, один из всех, предчувствовал извержение и перенёс свой дом на Низкий Остров. Брошенные им земли получили название Леса Тора.
Заглянув в геену огненную, исландцы опомнились. Они осознали, что языческие идолы не защитят их от гибели. Поднялся ропот. Повсюду порицали прежних богов, едва не погубивших землю. И чем громче люди проклинали Одина и Тора, тем чаще они толковали о Господе Иисусе Христе. Вот это и имел в виду Ульв, когда возблагодарил огненную гору Эльдгьяу. Враг рода человеческого тщился показать свою силу и разверз врата ада. Но его козни обернулись против него же. Язычники прозрели и обратили взоры к раю. Прошел страшный год, очистилось кроваво-красное небо, прекратились ядовитые дожди и вновь зазеленела трава. Исландцы вышли из мрака невежества и крестились.
Стоя пред Вратами Ада и Рая, дружинник Ульв размышлял о чудесном спасении островного народа. Но ему не пришлось долго предаваться благочестивым мыслям, потому что его торопил другой исландец – Халльдор. Язычник прошел мимо ворот, ведущих в палаты патриарха, с таким равнодушным видом, словно они были калиткой на скотный двор. Между тем Харальд, сын Сигурда, задержался, обнаружив нечто любопытное на мраморном парапете. На мраморе были выцарапаны надписи. Их оставили многочисленные паломники, желавшие засвидетельствовать посещение святого места. Большинство надписи были на греческом языках, но две или три из них паломники сделали кириллицей. Харальд прочитал: «Матфей поп галический». Поодаль норманн увидел руны, начертанных какими-то дружинником или купцом из Северных Стран. Следуя примеру паломников, Харальд вынул нож и процарапал руны на податливом мраморе: «Харальд, сын Сигурда, был здесь».
Пока он выцарапывал руны, Гест и исландцы ушли в самый конец южной галереи. Харальд нагнал их у простенка с мозаикой. Её можно было принять за деисус, то есть икону, имеющую в центре изображение Христа, а по двум сторонам от него – Богоматерь и Иоанна Предтечу. Но Гест, кивнув на мозаику, сказал иначе.
– Вот кому вы будете служить. Василисе Зое и василевсу Роману.
По правую и левую руку от восседавшего на престоле Господа стояли женщина и мужчина в тяжелых золотых одеяниях, усыпанных драгоценными камнями. Вокруг их голов сияли нимбы. Харальд призадумался, откуда исходит сияние – от святости или от золотых венцов с длинными жемчужными подвесками. Мужчина держал в руке мешок, сразу же привлекший внимание исландцев, которые сразу догадались, что тяжелый мешок был набит золотыми монетами. Харальд разглядывал женщину. Её спокойный лик был прекрасен и чем-то напоминал Эллисив. Он подумал, что дочь Ярицлейва Мудрого со временем превратится в такую же красавицу. Исландец Халльдор, не проронивший ни слова за все время пребывания в храме, вдруг подал голос. Только лучше бы он помолчал.
– Отчего ваш Иисус жадно глазеет на бабу? – спросил Халльдор.
И это язычник осмелился сказать о Господе, чей кроткий лик был обращен к женщине! Христос смотрел на нее с такой нежностью, с какой отец любуется прелестной дочерью. По счастью Гест, озабоченный своими мыслями, не обратил внимания на святотатство. Он кратко ответил:
– Зоя суть Порфирородная, а василевса Романа при рождении не пеленали в пурпур. Вы обо всем узнаете в свое время.
После этого весьма туманного пояснения Гест постучал в обитую медью дверь. Раздался лязг тяжелых запоров, и дверь чуть-чуть приоткрылась. В узкой щели показалось заросшее буйной бородой лицо свея, охранявшего вход.
– Кого ты привел с собой, Гест? Я не знаю этих людей.
– Они…ну не скажу, что они мои родичи… скорее…гм… кровники. Пропусти нас, Асбьёрн!
После некоторого колебания свей произнес:
– Я впущу вас, но ты головой отвечаешь за все.
Дверь распахнулась, пропустив Харальда и его товарищей в крытый дворцовый переход, по которому греческие царя проходят в храм святой Софии. Гест уверенно вел их в полутьме. На ярком солнце они на мгновение ослепли. Обретя способность различать предметы, Харальд увидел, что стоит на широкой мраморной лестнице, спускающейся мимо множества роскошных построек, которые утопали в зелени. Норманн слышал, что у Тора есть свои владения – Трудвангар, или Поля Силы, и свой чертог Бильскирнир – Неразрушимый; в нем пятьсот сорок покоев, так что люди не знают большего дома. Но вот перед ним был дворец, во всем превосходивший чертог Тора. На греческом он назывался Мега Палатион, то есть Большой Дворец. Также его называли Священным Дворцом, а иной раз – Софийским Дворцом по близости к храму святой Софии.
Мега Палаты столь велики, что легче перечислить все хутора в Исландии, чем все дворцовые здания. Даже потомственные слуги, состарившиеся в царских чертогах, путаются в дворцовых закоулках. Позже, когда Харальд стал завсегдатаем Мега Палат, он подсчитал, что греческий конунг имел в своем распоряжении восемь роскошных палат, десять отдельных покоев, пять залов для торжественных приемов и пиров, подземную сокровищницу, семь перестилей (сеней,) три большие галереи и три длинных крытых перехода, четыре великолепных храма, девять часовен, девять молелен, хранилище оружие, поле для игры в мяч, две бани и собственную гавань для кораблей. И это не принимая в расчет множество хозяйственных построек, помещений для стражи, прислуги, конюшен и прочего. Среди храмов особенно выделялась Неа Экклесиа, или Новая Церковь, имевшая пять куполов и немногим уступавшая Великой Церкви. С трех сторон Мега Палаты были обнесены высокой каменной оградой, а со стороны Предморья защищены морскими стенами. Харальд успел окинуть взглядом лишь самую малость этого великолепия, потому что Гест оторвал от его осмотра.