– Мы направляемся к Иоанну Орфанотрофу – Кормителю Сирот. Будьте осторожны, ибо он весьма хитер и проницателен.
– Какая нам надобность в сём муже, даже если он мудрее самого Одина? – удивился Харальд. – Неужели мы походим на сирот?
– Иоанн является смотрителем сиротского приюта, но это всего лишь одна из его почетных обязанностей. Он самый влиятельный человек в царских палатах. Царь царствует, а он правит.
– Кормитель сирот? Должно быть, у него множество детей?
– Ты ошибаешься! Иоанн евнух. И все его братья, кроме одного, тоже евнухи.
Харальд и исландцы не знали, кто такие евнухи. Гесту пришлось объяснять:
– В детском возрасте Иоанна лишили мужского достоинства.
Греки знают много способов совершить оскопление. Чаще всего острым ножом отсекают мужской уд и вставляют в окровавленную рану тростинку для выведения мочи. Реже раздавливают ядра сильным нажатием руки. Из детей, подвергнутых кастрации в раннем отрочестве, выживает меньше половины. Еще тяжелее переносят отсечение члена зрелые мужи. Поправляется только один из восьми, а сверх того многие из выживших тяжко хворают и умирают в муках спустя год или два, потому что человеческая плоть вокруг тростинки часто зарубцовывается, что делает невозможным мочеиспускание. Обычно принято кастрировать рабов, которым предстоит прислуживать на женской половине дома. Иногда, впрочем, в евнухов превращают знатных юношей, состоящих в родстве с царями, чтобы пресечь их притязания на престол. Также случается, что родители подвергают оскоплению своих детей в надежде обеспечить им блестящее будущее. Ведь греки предпочитают видеть евнухов на самых важных должностях, полагая, что только человек, не имеющей собственной семьи и детей, может полностью посвятить себя государственной службе.
Когда Гест сказал, что греки иной раз ставят безбородых скопцов во главе войск, Ульв громко расхохотался, а бесстрастный Халльдор только пожал плечами. Гест приложил руку к губам.
– Тсс-с! Мы входим в Мистирий. Помните, что тихий шёпот, прозвучавший под его сводами, слышен у другой стены.
Они подошли к большому зданию, называемому Триконхом. В переводе с греческого это означат «Три раковины». И действительно, постройка состояла из трёх полукруглых частей, похожих на морские раковины. Нижняя часть Трех раковин представляла собой просторные палаты, именуемые Мистирием, что означает «Тайна». Отделанные мрамором палаты были устроены таким хитрым образом, что замурованные в толще стен глиняные сосуды многократно усиливали звук. Стоило Гесту тихонько кашлянуть, как человек, стоявший на другом конце зала, обернулся и махнул рукой, приглашая вошедших подойти поближе. Они подошли к евнуху, который, если верить словам Геста, был настоящим хозяином Мега палат и всей страны греков. Его звали Иоанном.
Евнух и монах Иоанн имел чины препозита священной опочивальни, паракимомена и орфанотрофа. Препозит, сиречь хранитель царской опочивальни, заведовал личными покоями самодержца. Паракимомен – «тот, кто спит около», царский спальник, высший из чинов, доступный евнухам. Орфанотроф – Кормитель Сирот, заведующий Орфанотрофией, то есть сиротским приютом, что приютился на мысе святой Варвары под руинами Акрополя.
Иоанн Кормитель Сирот был лысым, безбородым и безусым, как все евнухи. Большинство евнухов отличается тучностью, Иоанн не являлся исключением. Приняв постриг, Иоанн лицемерно выполнял все обряды, предписанную монаху, но даже во сне не помышлял о воздержании. Он предавался чревоугодию, о чем свидетельствовало огромное брюхо, распиравшее его монашеское одеяние. Он также питал сильную страсть к вину. Его красноносое, с обмякшими, словно пустые мешки, щеками, лицо заплыло жиром.
Происхождение он имел самое низкое и никогда бы не достиг высших чинов, если бы его любящие родители не оскопили сына. После этого ему открылась возможность поступить на службу в Мега палаты. Сначала Иоанн состоял в услужении у самодержца Василия Болгаробойцы, который доверял ему, но не возводил ни на какие должности. При императоре Романе он, наконец, добился желаемого. С усердием взявшись за исполнение государственных обязанностей, Иоанн проявил к ним большое рвение и приобрел несравненный опыт в любом деле. Особую изобретательность и ум он выказал при обложении населения налогами. Он измышлял все новые поборы, так как после оскопления обратил всю страсть к стяжанию богатства.
Взгляд его был хмур, он отличался подозрительностью сверх всякой меры. Иоанн мог неожиданно среди ночи нагрянуть в любую часть города, чтобы проверить, как выполняются повеления императора. Опасаясь его неожиданных налетов, люди замкнулись в себе и сжались, каждый жил сам по себе к избегал общения с другими, тем более что весь город был наводнен соглядатаями евнуха. При этом он был скуп на плату доносчикам. Если кто-нибудь доносил ему о заговоре, он, чтобы не вознаграждать этого человека, делал вид, будто ему все давно известно, и даже порицал доносчика за промедление. Тот уходил пристыженный, а Иоанн принимался за дело и карал заподозренных.
Неведомо, голодали ли сироты в приюте, которым заведовал евнух Иоанн, зато доподлинно известно, что свою родню из Пафлагонии он кормил от пуза. Не имея детей, Кормитель Сирот трепетно заботился о братьях и племянников, распространяя свое покровительство на потомство не подвергшихся оскоплению. Всех без исключения ему удалось пристроить на теплые местечки. Однако, как выражаются греки, «напрасны были его песни». Чем больше дальних родичей он облагодетельствовал, тем больше прибывало невесть откуда взявшейся родни. Рать дармоедов заполонила столицу. Казалось, Пафлагония скоро обезлюдит, высылая все новые и новые лохи и полулохи алчущих роскошной и праздной жизни.
Едва норманны приблизились к хранителю священной опочивальни, как из-за мраморных колонн выступила стража. Лица и доспехи выдавали в них чужеземцев, но они не походили на свеев или данов. Харальд подумал, что они англы или франки. Гест почтительно поклонился Иоанну и заговорил по-гречески. Кормитель Сирот хмуро слушал исландца, а когда тот закончил, обронил несколько слов. Услышав писклявый голос евнуха, удивительный для столь тучного тела, Харальд едва не рассмеялся. Но взгляд евнуха не располагал к веселью, и Харальд спрятал неуместную улыбку.
– Василевсу нужны верные стражи, – сказал евнух. – Ты говоришь, манглавит, что твой друг привел с собой пятьдесят варваров? Недурно! Какими талантами он обладает?
Гест перевел вопрос, и Харальд начал перечислять свои достоинства.
– Прежде всего я умею слагать стихи…
– Нордбрикс, грекам безразличны северные скальды. Они оценят только твою телесную силу, – предупредил Гест.
–Тогда скажи им, что я отлично плаваю и быстро бегаю на лыжах…
– На чем? – переспросил евнух. – Ах, по снегу! Ну здесь твое умение вряд ли пригодиться.
– У меня много достоинств, и первое из них – я так силен и вынослив, что никогда не испытываю усталости. Никто не сравнится со мной ни в стрельбе из лука, ни в метании копья. Я недурно скачу на коне и опытен в гребле веслом. Кроме того, я знаю восемь приемов борьбы…
– Хватит бахвалиться, тавроскиф, – потерял терпение Иоанн. – Сейчас я испытаю твою силу. Дайте ему секиру!
Один из стражников сделал шаг вперед и подал Харальду свое оружие. Секира была инкрустирована серебром, однако древко показалось Харальду тонким. Он вопросительно взглянул на евнуха. Тот показал на бронзовую статую, стоявшую в нише. Статуя изображала мускулистого юношу. Скульптор отлил его нагим, но благочестивые христиане обернули тканью обнаженные чресла. Юноша был изображен пригнувшимся и приготовившимся метнуть круглый бронзовый диск, который держал правой рукой. Харальд подумал, что это щит, но удивился его малому размеру.
– Снеси голову победителю языческих Олимпийских игрищ. Давно следует выбросить эту статую. Мне, как монаху, не пристало глядеть на обнаженную плоть.
Харальд понял, чего от него ждут. Двумя руками он ухватился за рукоять, занес секиру над головой и со страшной силой обрушил её на шею дискобола. Раздался оглушительный звон. Статуя оказалась полой внутри, хотя снаружи производила впечатление монолитной. Бронзовая голова, шея и часть плеча юноши отлетели и покатились по выложенному мозаикой полу. От звона, тысячекратно усиленного сводами Мистирия, все присутствовавшие оглохли. Харальд осмотрел древко секиры. Оно треснуло по всей длине. Возвращая секиру, он с усмешкой заметил:
– Слабая рукоять!
– Какого рожна надобно! Ака ведмедь еси! – проворчал стражник, оказавшийся славянином.
Кормитель Сирот с восхищением произнес:
– Ты могуч, скиф! Мы принимаем тебя на службу. Ты со своими людьми будешь причислен к отряду варангов, носящих на плече обоюдоострые секиры. Варанги с острова Туле славятся верностью и хранят стяжание предков, как драгоценное наследство, завещанное им отцами. Они не совершают измен и не поддаются на посулы мятежников. Не столько за силу, сколько за верность их берут телохранителями василевса. Тебе будут платить сорок четыре номисмы, а твоим людям – по двадцать. Кроме того, вас будут кормить за казенный счет. Взамен мы ожидаем от тебя готовности отдать свою жизнь за милосердного деспота. Если же какие-нибудь заговорщики будут предлагать тебе деньги или склонять твоих людей к измене, ты должен немедленно донести об этом. Равным образом ты обязан сообщить о любом злоумышленнике, который захочет осмотреть стены и башни, а паче всего о тех, кто попытается выведать тайну морского огня.
Глава 6Варанги, вэринги, варяги
Харальд, сын Сигурдта, начал службу в вэрингах. Так в старинных сагах именуют доблестных мужей, имевших пребывание в Мега дворце подле конунга Миклагарда. Греки называют таких людей варангами, а в Гардах они известны под именем варягов. В каждой стране по-разному объясняют происхождение этого слова. Кто-то говорит, что оно пришло из северного языка и было сильно искажено, а первоначально обозначало товарищей по дружине. Другие утверждают, что так называли воинов-защитников. Третьи слышат в э