– Ярицлейв Мудрый, а он в своей земле такой же стольконунг, как повелитель Миклагарда, награждает своих дружинников и даёт им долю военной добычи. Что за порядки в Греческой земле?
– Здесь все иначе, – пояснил Гест. – Обычно все начинают с младшей этерии и платят за вступление в содружество семь литр золотом, потом переходят в среднюю, приплатив еще три литры. Если ты богат и выразишь желание сразу вступить в старшую дружину, то с тебя возьмут шестнадцать литр, что составляет одну тысячу и еще сто пятьдесят две золотых номисмы.
– Какая выгода платить гору золота за свою же службу?
– Тебе все вернется сторицей. При дворе все вносят деньги за назначение на должность, а потом ежегодно на Пасху получают из царской казны так называемую рогу, то есть вознаграждение, размер коего зависит от занимаемого положения. Младший дружинник получает сорок номисм, а старший – сорок четыре.
– А если я погибну или уйду искать счастья в другой земле?
– Тогда все достанется казне. Случается и такое. У меня был знакомый грек, человек уже немолодой. Он много зим добивался должности при дворе. Наконец, он достиг своей цели и внес в казну тридцать шесть литр золотом. Его должности была присвоена рога в две литры, которые он исправно получил два раза под Пасху, а потом помер. Таким образом, он отдал тридцать шесть литр, взамен же получил только четыре. Ему не повезло.
– У меня нет таких денег! – отрезал Харальд.
– Ни у кого из вэрингов нет. И у меня не было даже медного фола, когда я приехал в Миклагард, – терпеливо объяснял Гест. – Не бойся, твои деньги не пропадут. В любом случае ты ничего не потеряешь, так как отдашь не свое золото.
Туманные слова Геста разъяснились после того, как он отвел Харальда к трапезитам. Так называют менял, сидящих за столами с монетами для размена. Трапезиты не только разменивают, но и пускают деньги в рост. Попасть в число трапезитов непросто. Каждый желающие заняться этим выгодным ремеслом должен представить в качестве свидетелей почтенных и честных людей, которые готовы поручиться, что кандидат не будет совершать ничего противозаконного: ни подрезать номисмы, ни чеканить фальшивой монеты. Они также не должны разрешать своим рабам замещать их за меняльным столом и вести дело и не имеют права посылать своих людей по площадям и улицам города, передавая им свои счета и мелкую монету и извлекая из этого выгоду. Если трапезита уличат в нарушении закона, он будет наказан отсечением руки. Кроме трапезитов, занесенных в списки и представивших поручителей, по площадям блудливо рыскали уличные менялы, всегда готовые принять испорченную монету или ссудить деньги тем, кому отказывают трапезиты. Уличных менял хватали по приказу эпарха Константинополя, однако число их нисколько не уменьшалось.
Гест отвел Харальда и его друзей к ростовщику, восседавшему за самым большим столом. Перед ним лежали кучки золотых номисм, кучки побольше – серебряных милисиариев и кератиев, а также груды медных фолов. За спиной менялы маячили два дюжих раба, зорко следившие за тем, чтобы никто из толпы не покусился даже на стертый фол. После продолжительной беседы с Гестом ростовщик согласился ссудить необходимую сумму дворцовому варягу и его друзьям. Кликнули бродячего символографа с чернильницей на поясе, тот быстро разложил письменные принадлежности и составил договор займа, необходимый для любой сделки на сумму свыше одной литры золотом. Харальд начертал рунами свое имя под договором. Исландцы завороженно следили за пальцами менялы, который ловко отсчитал номисмы, имевшие красноватый оттенок, отчего в славянских землях их называют червонцами. Гест тоже следил за трапезитом и пару раз заспорил с ним, после чего меняла с неохотой отложил в сторону подрезанные с краев монеты. Наконец, номисмы были сложены в кожаный мешочек и переданы варягам.
– Я поручился за тебя от имени всей этерии, – сказал Гест. – Поэтому трапезит так охотно заключил сделку, удовольствовавшись умеренным барышом в шесть номисм. Иначе пришлось бы обращаться к уличным менялам, но они потребовали бы надежный залог и содрали бы грабительскую лихву. Вот видишь, как выгодно! Ты будешь получать в год сорок четыре номисмы и отдавать из них только шесть. Казна тоже не в накладе, не говоря уже о самом ростовщике.
Последовав удивительному обычаю, позволившему всем участникам сделки остаться в барыше, Харальд стал полноправным членом содружества дворцовых варягов. Оба исландца остались при нем на положении младших дружинников. Оставалось лишь сожалеть о том, что приплывших с Харальдом свеев и славян не приняли в содружество. За Асмунда многие были готовы поручиться, но Костолом заупрямился, говоря, что сроду никому не платил. Грекам все же не хотелось отказываться от услуг таких молодцов. Поэтому им предложили вступить в тагму иканатов, охранявшую стены и ворота Миклагарда. На стены отправили также Гостяту и других полян. По здравому размышлению Харальд решил, что так даже лучше. Когда войска Ярицлейва Мудрого окружат город, будет кому распахнуть городские ворота.
Варяги обитали на границе между Нижним и Верхним дворцами. Раньше царской казне хватало денег на содержание всех Мега палат. Однако в те времена, когда во дворце служил Харальд Суровый, многое изменилось к худшему. Казна могла поддерживать роскошь и блеск одной только Нижней части, тогда как Верхний дворец производит впечатления некоторого упадка и заброшенности. Там было немало старых, обветшавших палат, закрытых для доступа. Вместо ухоженных садов там встречались пустыри, поросшие сорной травой и колючим кустарником.
На окраине Нижней половины имелось несколько помещений, именуемых школами. Их было восемь. Построенные в разное время бок о бок, школы слились в одно здание, имеющее общий двор. Первоначально греки подразумевали под школой «досуг, отдых» и даже «праздность, бездействие». Позже этим словом стали обозначать «занятие на досуге, ученая беседа», а еще позже начали употреблять это слово в значении «учеба или упражнение». Время не оставило свидетельств, для каких целей были построены дворцовые школы. Быть может, там когда-то учились. Кстати, в одном из дальних уголков школ сохранилось учебное заведение для отроков, приготовляющихся к службе в различных дворцовых ведомствах. В том же здании на задворках, по соседству с варягами, жили ученые мужи, обучавшие юнцов разным наукам. Впрочем, их основным занятием являлось составление гороскопов для василевса и других обитателей Священного дворца.
Харальду и исландцам отвели мрачное подземелье в пятой школе, однако норманн посчитал, что его люди заслуживает большей чести. Он обнаружил пустующие покои на втором этаже здания и занял их. Помещение было сухим и теплыми, хотя довольно тесными. Исландцы еще могли растянуться на полу в полный рост, но Харальду приходилось подгибать колени, так как его ступни упирались в противоположную стену. Его предупредили, что облюбованная им каморка предназначена для греков из отборной тагмы экскувитов, сопровождающей греческого конунга в в походах. В давние времена экскувиты являлись грозной силой. Однако почет, которым они пользовались, сыграл с ними злую шутку. В их ряды потянулись знатные отпрыски, не привыкшие к тяготам воинской службы. Покрасовавшись некоторое время в нарядных доспехах и поучаствовав в царских выходах, знатные юнцы получали выгодные должности в столице или за её пределами. Варяги их недолюбливали. Когда в этерии узнали о самоуправстве нового собрата, все сразу встали на его сторону. Оттлауг из Остерготланда заметил в разговоре с Харальдом:
– Давно пора проучить эти молочные рожи! Зачем им палаты, если они даже не живут во дворце? Их отцы имеют роскошные дома в городе. Сюда они являются поутру, и то не все, а только недельные.
– Из-за их трусости мы едва не погибли в Сирии, – подхватил Фрейстейн из Сёдерманланда.
Харальд услышал от варягов историю о том, как четыре зимы назад Роман конунг отправился на войну в Сирию. Конунг был так уверен в победе, что велел заготовить роскошные венки, которые должны были увенчать его чело. Варягов он взяли в самом малом числе – только тех, кто охранял царский шатер. Зато знатные молодые греки отправились в полном составе, предвкушая легкую прогулку и почести. В двух дневных переходах от Халеба конунг выслал вперед тагму эскувитов во главе со Львом Хиросфактом. На холмах греки неожиданно наткнулись на бедуинов, оглушивших их криками и конным топотом. Юнцы потеряли присутствие духа от одного вида врага, пустились наутек и увлекли за собой все войско. К счастью, бедуины думали только о добыче и сразу же бросились грабить царский шатер. Да и кто бы устоял перед соблазном! Шатер мог бы поспорить с иным из дворцов, столько в нем было ожерелий, браслетов, венцов, жемчугов и других богатств, всего самого великолепного! Пока бедуины делили сокровища, греки спасались бегством.
– Про конунга тут же забыли, – посетовал Оттлауг. – Если бы один из наших не подсадил его на коня и не дал бы ему в руку узду, сарацины наверняка взяли бы его в плен. С немалым трудом нам удалось прорваться через вражеские ряды. Зато по утрам в башне эти сытые молочные рожи предстают во всей красе.
Варяг имел в виду ежедневный ритуал, который происходил в башне Кентинарий. Обнесенный надежной оградой Священный Дворец имел два главных входа. Один из них – через бронзовую решетку Халки, этот вход предназначался для дворцовых служителей и торговцев, которых пропускали внутрь только после строгой проверки. Второй вход со стороны Ипподрома был доступен только людям значительным и взысканным царской милостью. Почетный вход охраняла высокая башня Кентинарий
Ранним утром, когда дворец был еще заперт, перед башней собираются магистры, патрикии и прочие важные чины. Большинство из них приезжали на богато убранных конях, которых вели под уздцы слуги. Пожилых патрикиев приносили на роскошных носилках. Перед входом в Священный Дворец всадники спешивались и приказывали слугам отвести коней на Ипподром. Во дворец полагалось входить только пешком и, возможно, по этой причине за воротами были устроены многочисленные лестницы, не позволявшие проехать верхом на коне. Толпа патрикиев в белоснежных шитых золотой нитью одеждах нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в ожидании открытия Скил – так называлась арка и проход к внутренним помещениям дворца.