Зато Харальду не было равных в борьбе. Норманны знают два вида борьбы. Один из них служит простонародной забавой. На праздниках бонды сходятся один на один, обхватывают друг друга за туловища и пытаются повалить на землю. Иногда они по взаимному согласию берут друг дружку за шиворот, чтобы исхитриться опрокинуть противника навзничь. В подобных схватках редко наносят увечья, бонды их избегают, поскольку конечности нужны им для работы.
Второй вид борьбы предназначен для людей знатных и благородных. Он коренным способом отличается от глупого пыхтения захмелевших бондов. Знатные люди не будут бороться «в обхват» и тем паче «за шкирку». Их поединки напоминают сражения без оружия и без правил, как это происходит во всяком бою. В сражении не на жизнь, а насмерть нет ограничений, врага бьют чем могут и как могут, а если заняты руки, то пинают ногами, бодают головой и даже добираются зубами до глотки и перегрызают её. Такой борьбе Харальда учил старый викинг Храни Путешественник. Благодаря мудрому наставнику юный Харальд усвоил восемь основных приемов борьбы. Был, например, такой прием: схватить противника за бороду и ударить его коленом в лицо. Но когда Харальд применил этот прием и поверг противника наземь, сразу же вмешался аколуф Михаил, пришедший понаблюдать за дворцовыми варягами. Он обрушил на норманна поток гневных слов. Сопровождавший его Великий Толмач перевел:
– Доблестный аколуф запрещает тебе, тавроскиф, драться звериным обычаем, как ты, должно быть, привык в своей варварской стране. Калечащие уловки в поединке строго запрещены. Следует избегать болезненных ударов в пах, нельзя выдавливать глаза, возбраняется кусаться и тому подобное. Да будет тебе известно, варанг, что наши предки во время состязаний в Олимпии строго следили за соблюдением правил кулачного боя. Однажды нашелся хитрец, изловчившийся нанести удар не кулаком, а растопыренными пальцами. Он пробил грудь другому борцу, и тот умер на месте. Тем не менее победа и оливковый венок были присуждены погибшему, а не его сопернику, поелику тот нарушил правила состязания.
Харальду оставалось только недоумевать. Воистину, у греков странный обычай, если побежденный в бою может быть провозглашен победителем. Харальд не стал переубеждать греков и доказывать свою правоту. Он решил ограничиться в борьбе только тем, что дозволялось греческими правилами. Дозволялось же обхватить соперника руками, поднять его на воздух и со всей силы бросить наземь. Харальд так и делал, и против него не мог устоять ни один варяг.
– Ты могуч, Нордбрикс! – восхищался Гест. – Я знаю только одного человека, который мог бы померяться с тобой ростом и силой. Его имя Георгий, а наши зовут его Гюргир. Он выдвинулся совсем недавно и, сказать откровенно, он и еще ярл Текнея, чьи корабли год тому назад сожгли гавань Александрии, суть единственные из греческих ратоводителей, кто заставил забыть о позорной неудаче Романа конунга. А еще Бог наградил Гюргира столь высоким ростом, что обыкновенным людям приходится закидывать головы, чтобы посмотреть на него. Он – гора, а не человек, и все в нем превосходит меру: его голос звучит подобно грому, а ручища могут порушить каменную стену или разбить бронзовую дверь.
– Судя по твоим словам, он достойный противник. Я бы хотел сразиться с ним!
– Ты так молод, Нордбрикс! – покачал головой Гест. – Горячая кровь побуждает к подвигам. Что до меня, то я был бы счастлив, если бы мне больше ни с кем не довелось сражаться до конца моих дней. Однако я опасаюсь твоего товарища Халльдора.
– Неужели ты до сих пор боишься мести за Стюра Убийцу?
– Не зря говорят: «только раб мстит сразу, а трус – никогда». Низкий человек сгоряча хватается за оружие, тогда как доблестный муж проявляет выдержку и годами выжидает удобного случая для кровной мести. Знаешь ли ты, что Торстейн, дядя твоего Халльдора, уже приезжал в Миклагард, дабы отомстить? Сие случилось много зим тому назад. В то время у варягов и норманнов был обычай устраивать игры и соревноваться в борьбе. Торстейн затесался в толпу, я был так увлечен борьбой, что не узнал его. Он подошел ко мне, как будто хотел побороться, и внезапно вытащил из-под плаща тесак и ударил меня. Подтвердилось древнее речение, что убивают лишь обреченного. Он метил мне в голову, но я случайно нагнулся. Удар пришелся по плечу, и то была пустяковая рана. Варяги схватили его и хотели убить, потому что здесь у нас обычай казнить смертью всякого, кто покусится на чужую жизнь во время игры.
Я просил пощадить его и рассказал, что он невольник кровной мести. Нашлись люди, которые знали, что мститель из хорошего рода, и согласились замолвить за него словечко. Короче говоря, его отпустили, и я убедительно попросил его больше не мстить. Слишком долго продолжается наша распря, да и отец его был убит не без причины. Взамен я обещал никогда не появляться в Северных Странах. Мы мирно расстались, а так как он совсем обнищал, я дал ему серебра на дорогу. До меня дошли слухи, что он благополучно вернулся в Исландию, но его родичи остались недовольны тем, что он не исполнил свой долг. Возможно, твой спутник задумал завершить то, что не смог сделать его дядя.
– Я прослежу за ним, – пообещал Харальд. – Ты полезный человек, и мне не хотелось бы потерять тебя из-за давней распри.
Впрочем, сколько ни приглядывался Харальд к своему молчаливому товарищу исландцу, в его поведении не замечалось ничего подозрительного. Он не пытался подобраться к Гесту на расстояние удара секирой. Во время упражнений на деревянных мечах исландец выбирал себе других противников и никогда не бросал копье в сторону кровника. Даже на симпозиях, которые устраивали варяги, Халльдор всегда усаживался подальше от Геста. Уже было сказано, что слово симпозий или симпозиум на латинский лад означает дружескую пирушку с обильным возлиянием. Ульву понравилось звучное чужеземное слово, и он щеголял им в беседах с исландцем Халльдором.
– Ну что, устроим сегодня симпозий? – предлагал Ульв, потирая руки.
– Ты стал настоящим греком, – ворчал его товарищ, доставая амфору с вином.
Попойки-симпозиумы происходили почти каждый вечер. Брагопийцы всегда находили повод для веселья. Кто-то получал старый долг, а кто-то брал взаймы и на радостях поил товарищей. Отмечали большой выигрыш в кости. Малый выигрыш тоже отмечали, а уж досадный проигрыш непременно заливали вином. Любые вести из дома были поводом для долгой попойки, и уж тут радовались рождению братьев и племянников и заодно поминали умерших родственников. Впрочем, вести из Северных Стран приходили очень редко, и поэтому варягам в основном приходилось пить без всякого повода. Исландец Халльдор с первого дня показал себя таким же непобедимым в поединке с вином, каким норманн Харальд был в единоборствах на поле для игры в мяч. Исландец мало ел, зато пил за троих. Один из варягов, Торстейн по прозвищу Дромон (о нем речь еще впереди), знал толк в мёде поэзии и сравнивал мрачного исландца с богом Одином
– Погибшие в сражениях герои-эйнхирии пируют в Вальхалле во главе с хозяином чертогов одноглазым Один. Он пьет наравне со всеми, но никогда не вкушает пищу, а всю еду, что стоит у него на столе, бросает двум волкам – они зовутся Гери и Фреки. Вино – вот ему и еда и питье. Одно только отличие между Одином и Халльдором, у нашего собрата пока целы оба глаза.
– Я бы отдал один глаз, дабы вино было покрепче, – проворчал исландец.
Варяги откликнулись на его слова одобрительным гулом. Им не нравилась глупая привычка смешивать вино с водой. Греки даже изготавливали особые чаши – кратеры от слова «смешивать». В них на одну часть вина добавлялись две части воды. Греки утверждали, что и Святой Грааль, из коего Господь наш Иисус Христос вкушал вино на последней вечере, якобы являлся кратером. Ни один варяг не мог поверить в том, что Господь угощал своих учеников слабеньким пойлом. И хотя греки презирали употребляющих неразбавленное вино и называли их скифами, все варяги соглашались быть трижды скифами, только бы им приносили крепкое вино.
Варяги пировали до глубокой ночи, оглашая школьный двор громкими воплями и нестройными песнопениями. От этих криков пробуждались звездочеты, преподававшие в школе для юношей. Однажды для пира приобрели двух баранов и козла. Баранов зарезали и зажарили целиком, а козла оставили ждать своей участи. Животное стояло на привязи, пока на его жалобное блеяние не обратил внимание Ульв. Пошатываясь от выпитого, исландец приспустил штаны и потехи ради привязал свой срам к козлиным рогам. Они стали тягаться. Козел тащил в одну сторону, Ульв – в другую и при этом вопил от нешуточной боли. Все, кто еще имел силы сидеть за пиршественным столом, попадали на землю и корчились в приступе смеха.
– Локки!…Клянусь Иисусом Христом, он настоящий проказник Локки, бог хитрости и шутовства, что развлекал других богов, привязывая свою мошонку к козлу!
В это время распахнулись ставни на втором этаже школы. Седовласый звездочет, облаченный в одну только нижнюю тунику, высунулся в окно до пояса и, потрясая свитком с незаконченным гороскопом, кричал в бессильной ярости:
– Довольно, варвары! Вы не в портовой корчме, а в Священном дворце!
Кто-то из пирующих запустил в звездочета глиняную миску, да так метко, что она попала ему в голову и разлетелась на мелкие черепки, вызвав новый приступ хохота у пирующих. Ибо никакой ученый не смеет вмешиваться в дела доблестных мужей, собравшихся на симпозиум.
Глава 7Миклагард – город контрастов
Харальд Суровый часто бродил по Миклагарду, стараясь запомнить расположение улиц и площадей относительно сухопутных и морских стен и башен. Греки утверждали, что Новый Рим раскинулся на семи холмах, подобно Старому Риму. Они гордо именовали свою столицу «семихолмным и великолепным городом». Во всем остальном греки также старались подражать Старому Риму. Если Рим делился на четырнадцать регионов, то и Константинополь унаследовал такое же деление. Регионы с первого по пятый обнимали территорию старого Византия, регионы с шестого по двенадцатый были заключены в пределах Константиновых стен. Тринадцатый регион носил название Сики, или Галаты, и лежал за заливом Золотой Рог, а четырнадцатый регион включал городские кварталы, построенные между старыми Константиновыми и новыми Феодосиевыми стенами. Некоторые кварталы имели особые названия: Мангана, Зевгма, Перама и так далее. За сухопутными стенами шумели пригороды, самым населенным из коих являются Пиги, прославленные чудотворными источниками.