Речь бродячего философа вызвала всеобщее воодушевление. Вокруг него быстро выросла толпа зевак. Торговцы выскакивали из лавок, бросив без присмотра драгоценные ткани, и присоединялись к слушателям, в упоении внимавшим оборванцу. В любви к уличным диспутам заключалась еще одна особенность Константинополя, ни в чем не знающего середины. Казалось бы, какое дело до божественных предметов торговцам или погонщикам ослов? Однако, стоило разгореться спору о первородном грехе или о непорочном зачатии, как купцы забывали о товаре, а погонщики бросали своих ослов. Даже нищие прекращали вымаливать милостыню, а воры на короткое время превращались в честнейших людей. Греки могли часами рассуждать о бестелесных вещах, недоступных уму варягов. Бывало, на простой вопрос о цене товара, купец давал туманный ответ: «Святая Троица неделима», а погонщик ослов вдруг застывал посреди улицы, бормоча себе под нос: «Отец не может стоять выше Сына!» И лишь громкий окрик или затрещина возвращали философа к мелочной торговле, а богослова к ослам, вверенным его попечению.
Многие греки страстно увлекались предсказаниями и пророчествами, в особенности истолкованием таинственных надписей, в которых не было недостатка в Миклагарде. Ведь в столицу Ромейской державы свезли каменных болванов со всего света. На многих статуях, колоннах, барельефах имелись полустертые надписи. Иногда даже на обычной каменной ограде из-под отвалившейся штукатурки вдруг выступали какие-то буквы. Одни толковали, что это имена, выбитые на постаменте статуй, чьи обломки использованы в качестве строительного материала. Другие люди придавали неожиданно проступившим надписям пророческий смысл, ссылаясь на Священное Писание, в коем сказано об огненных письменах «Мене, Текел, Фарес», возникших пред очами весело пировавшего конунга и его гостей. По Константинополю бродили истолкователи надписей, которые, подобно римским квиндецемвирам, читали на цоколях предсказания о судьбе города.
Однажды к Харальду и Ульву прицепился подобный толкователь, спросившие норманна на ломанном славянском языке:
– Рос! Погоди! Хочешь, я покажу тебе пророчество о том, как твой народ захватит царицу городов.
Влекомый любопытством, норманн последовал за прорицателем, который привел его на площадь Тавра. Там стояла конная статуя. Толкователь объяснил:
– Се есть Иисус Навин, остановивший солнце. Глянь сюда, рос! Смотри ниже!
Харальд перевел взгляд на барельеф, украшавший постамент. На нем был изображен всадник на коне, чьи передние копыта попирали связанного человека.
– Мало кто из греков может прочитать латинскую надпись. Верь мне! Здесь сказано, что град Константинов склонит свою гордую выю перед народом рос! Вознагради меня, ведь я открыл тебе великую тайну.
Харальд не знал, верить толкователю надписей или нет. Всадник на коне показался ему очень похожим на Ярицлейва Мудрого. Норманн вынул из мошны на поясе монету с отчеканенной надписью «Се Ярославо серебро» и бросил её прорицателю. Пророчество о захвате росами Царьграда стоило серебряника. Однако кто такие росы – вот об этом он частенько размышлял и не мог прийти к определенному выводу. Толкователь таинственных надписей назвал его росом, однако славянина Гостяту тоже иной раз называли росом, хотя какое могло быть сходство между потомком божественных Инглингов и кузнецом из племени северян?
Пока норманн размышлял над этой загадкой, ноги привели его на Артополий – Хлебный рынок, располагавшийся между торжищем Константина и торжищем Быка. Между повозками, груженными мешками с зерном, сновали покупателей. Внимание Харальда привлек один из покупателей, в котором он по платью и каким-то неуловимым признакам сразу определил славянина. Обратившись к нему с вопросом, норманн убедился в том, что чутье его не подвело. Бродивший между повозками был зажиточным купцом из Кэнугарда. Он приплыл в Миклагард поклониться святым местам, но купеческая жилка давала о себе знать и после хождения по церквям и монастырям он непременно урывал час-другой, чтобы зайти на рынок и прицениться к пшенице и просу. Покупать он ничего не собирался, что не мешало ему торговался долго и всласть, пользуясь жестами и известными ему греческими словами. Впрочем, все торговцы в Миклагарде немного знали по-славянски; они и на латыни и на сарацинском и на всяком существующем на свете языке могли объявить цену своего товара и побожиться, что дешевле и лучше в Городе не найти.
В разговоре с Харальдом паломник упомянул, что после Хлебного рынка он отправиться в Юдоль Плача, чтобы подать милостыню рабам, которых продают росы. Харальд тотчас же загорелся желанием взглянуть на неуловимых росов. Рынок рабов – Юдоль Плача примостился в лощине между Вторым и Третьим холмами неподалеку от церкви святой Варвары в Артополиях. Эту церковь не следует путать с церковью святой Варвары в Акрополе на том месте, где в языческие времена было капище Афродиты. Сейчас с той церковью не все в порядке, так примерно сорок зим тому назад её уступили венецианцам, которые многое переиначили на свой вкус. Но вернемся к святой Варваре в Артополии, где у Креста русские купцы продавали невольников.
Выставленные на продажу рабы оказались славянами, а продавали их купцы из ненавистного Харальду и всем норвежцам племени данов. В отличие от греческих торговцев зерном, громкими голосами зазывавших покупателей, датские купцы молча и сосредоточено играли в тавлеи. Они не обращали внимание на паломник из Киева, который начал обход невольников и подавал каждом по одному-два медных фола. Славяне сидели печальные и безучастные, они без особой радости благодарили свободного соплеменника за милостыню. В этой поистине юдоли печали Харальд нашел только одного человека, не пожелавшего смириться с рабьей долей. Удивительно, но то был подросток двенадцати или тринадцати зим от роду. Он метал полные ненависти взоры в сторона работорговцев, погруженных в игру, да и на всех прочих смотрел гордо и независимо. Наверное, он отличался склонностью к побегу, иначе нельзя было объяснить веревочные впуты на его ногах. Раздававший милостыню паломник встретился с презрительным взглядом мальчишки и отвернулся, ничего ему не подав. Однако Харальд с радостью заметил, что стоило жадному паломнику отвернуться, как мальчишка ловким движением вытащил нож из ножен, висевших на поясе киевского купца и спрятал похищенное в своих лохмотьях.
Юный смельчак заставил Харальда вспомнить сагу о жизни конунга Олава, сына Трюггви, первого крестителя Норвегии. В детстве он был похищен викингами и продам в рабство в Гарды. На рынке Олава случайно опознал дальний родич и выкупил его из рабства. Харальд подумал, не знатного ли рода смельчак? Он вступил в беседу с рабом и с разочарованием убедился, что тот не понимает северного языка. Продолжив расспросы на славянском, Харальд выяснил, что мальчишка был из Берестова, что недалеко от Кэнугарда. Его и двух младших сестер отдали в холопы их собственные родители, которые в неурожайный год не смогли прокормить десять голодных ртов. Сестер продали вчера, а его самого за упрямство высекли и взяли в путы.
В это время купцы из племени данов завершили игру. Неудачник отдал проигранные деньги, а довольный победитель спросил Харальда, беседовавшего с мальчишкой.
– Ты вэринг, да? Гляжу, ты бывал в Гардах и знаешь славянский. Тебе понравился парень? Хочешь его купить?
–У меня нет денег.
– Разве? Я слышал, будто конунг греков щедро платит своим дружинникам.
– Не все, что носится в воздухе, –к дождю; не все, что передают из уст в уста, – правда.
– Не хочешь сыграть в тавлеи? Поставишь свой меч против раба?
– Я давненько не садился за игру. Но готов посрамить тебя, дан.
– Конунг! – встревоженно зашептал Ульв. – Где это видано: меч против мальчишки! На ваш меч можно обменять всех рабов на том рынке.
Не слушая причитаний исландца, Харальд уселся за тавлеи. В Северных Странах и в Гардах, где тавлеи тоже в ходу, очень бы удивились, узнав, что это греческое слово. Впрочем, игра в тафл пришла в Северные Страны в незапамятные времена. Недаром говорят, что тафл – это забава богов. Чтобы преуспеть в ней, необходима осмотрительность и выдержка.. Харальд перенял от своего наставника Храни Путешественник умение играть в тафл и считал это мастерство одним из своих главных достоинств. Ему достались белые фигуры, он воткнул их одну за другой в центре квадратной доски, поместив деревянного конунга на законное тронное место. Черные выстроились по углам. По правилам тафла первый ход был за черными. Метнули кости, купец сделал несколько шагов своими дружинниками в соответствии с числом, выпавшим на костях. Его дружинники в деревянной броне, вооруженные мечами и щитами, должны были окружить конунга белых. Харальду предстояло отразить нападение черных дружинников и провести белого конунга в один из углов доски. Купец был сильным игроком, но он не мог противостоять лучшему из учеников Храни Путешественника. Прошло полчаса, и дан признал поражение.
– Забирай раба! – с досадой сказал он, смешав фигуры дружинников.
Харальд вынул из ножен «Усыпитель жизни» и легким движением перерезал путы на ногах подростка. При виде меча дамасской стали купец застонал от сожаления, что упустил такое замечательное оружие из-за одного неверного хода. Ульв, наоборот, сиял от радости, что игра закончилась так благополучно.
– Вам повезло, конунг. Он сплоховал, а мог выиграть.
– Мне повезло? – удивился Харальд. – Полагаю, как раз дану очень повезло. Выиграй он «Усыпитель жизни», ему бы довелось испытать на себе его остроту. От правого плеча до левого бедра. И прежде, чем его душонка отлетела бы в ад, я бы попросил его передать чертям, чтобы они готовились к приему гостей поважнее. Не забывай, исландец, что из-за козней Кнута Могучего, конунга Дании и Энгланда, я стал изгнанником. Я еще доберусь Кнута, пока же с превеликим удовольствием готов размяться с его подданными.
– Да, конунг. Теперь я вижу, что дану повезло. Но что мы будем делать с малым? – спросил Ульв.