Варяги пользовались услугами недорогих порни, которых можно было отличить от порядочных женщин по цветастым одеяниям, дешевым ожерельям и звенящим браслетам. Блудницы также носили челки, недозволенные замужним женщинам. Еще у них были в ходу парики, причем особенно ценились изделия из белокурых волос, состриженных с голов рабынь из варварских племен или привезенные купцами из Северных Стран. Надев на темные головы светлые парики, порни выстраивались одна за другой на углах переулков и призывно помахивали миртовыми веточками. Завидев рыскающего очами мужчину, они оживлялись, подносили веточки к губам и смыкали полукольцом большой и безымянный пальцы. Желающий предаться блуду показывает в ответ указательный палец. Происходил короткий торг, после чего выбранная им порни вела гостя к себе на чердак.
Харальд Суровый не имел охоты тратить время и деньги на шлюх. Равнодушие к продажным женщинам отличало его от большинства дворцовых варягов, имевших привычку завершать очередную попойку хождением по бабам. Первое время товарищи звали норманна присоединиться к их компании, но Харальд всякий раз отклонял их приглашение. Вскоре он заметил, что варяги перешептываются за его спиной. Однажды он услышал, как кто-то сказал со смехом, что высокий Нордбрикс, кажется, предпочитает ласки кинедов. Норманн не знал, кто такие кинеды, и спросил об этом Геста. Манглавит смущенно пояснил:
– Кинеды – это мужебабы, торгующие своим телом. Их еще называют дневными сонливцами, поелику они просыпаются только к вечеру и выходят на Форум или прогуливаются вдоль Маврианова Портика.
Харальд часто ходил по торжищу Константина, не обращая внимания на праздных юнцов, наполнявших площадь. После разговора с Гестом он нарочно отправился на Форум. Узрев там толпу юнцов, он подивился собственной слепоте. Недаром греки говорят, что можно пропустить пять слонов, но невозможно не заметить одного кинеда. Разодетые, нарумяненные, с длинными волосами, заплетенными в косы, иногда доходившие до по пояса, они бесстыдно виляли бедрами. Кинедов также называли: «тот, на кого указывают пальцем», так как среди них был распространен обычай показывать средний палец правой руки, вытягивая его вперед. Тем самым они выражали согласие принять в себя мужской член. Приметой кинеда считалось также почесывание головы пальцем. Наконец, у этого племени существовал особый призывной звук, нечто вроде носового похрапывания. Раньше Харальд часто слышал такое похрапывание, не понимая его значения, пока Гест не разъяснил, что женоподобные греки предлагают рослому варвару насладиться их задом. Харальд знал, что существуют такие любители. Даже про Тормода Скальда Черных Бровей, геройски погибшего в битве при Стикластадире, злые языки болтали, будто бы он живет с мужчинами, как кобыла с жеребцами.
Вдруг Харальд заметил среди дневных сонливцев знакомого ему мальчишку, того самого, за свободу которого он сразился в тавлеи с купцом из племени данов. Парень был нарядно одет, его льняные волосы были завиты, щёки нарумянены отваром свеклы, брови вычернены сажей. Он залихватски трубил носом. Подбежав к Харальду, он схватил его за руку и бесстыдно воскликнул:
– Возляжем вместе, варяг!
– Почему ты убежал от паломника? – спросил Харальд.
– Ну его! Кормил впроголодь и водил по церквям. Оно мне надо!
– Он отвез бы тебя в родные края?
– Чего я там не видывал? Бедность и скукота! В Царьграде куда веселее!
– Чем веселее? Тем, что ты предоставляешь свой зад любому, кто заплатит?
– Неужели лучше подставлять задницу под розги и плети, да еще бесплатно? И потом ты врешь, я не подставляю зад. Тружусь ртом. Лижу мошонку грекам, а они открывают мошну и осыпают меня деньгами. Разживешься монетой, варяг, кликни меня, я тебя приголублю!
С этими словами нарядный мальчишка убежал искать богатого сластолюбца. Харальд же остался весьма удрученный тем, что юный невольник, в котором он подозревал второго Олава конунга, стал презренным кинедом. Увидев, что варвар не договорился с развратным юнцом, к Харальду подошел кинед постарше. В недобрый час пришла эта опрометчивая мысль в его завитую голову. Едва кинед издал условный храп, как сразу познакомился с железным кулаком норманна. И только глядя на окровавленную рожу сонливца и в особенности на узор из обломков его зубов, усеявших мраморные плиты Форума, потомок Инглингов испытал заметное облегчение.
После этого случая Харальд решил не пренебрегать компанией товарищей. Ему вовсе не улыбалось, чтобы о нем ходили лживые слухи. Правда, ему приходилось много пить, чтобы заставить себя прикоснуться к телу продажной женщины. Ласки блудниц не приносили Харальду большой радости и лишь временно успокаивала мужскую плоть. Норманн старался проделать все положенные в таких случаях телодвижения, не снимая одежды, а только развязав пояс и слегка приспустив штаны. Блудницы охотно шли ему навстречу. Каждая стремилась обслужить как можно больше гостей и предпочитала, чтобы мужчина побыстрее закончил и освободил место для следующего.
Так шло до одной попойки, на которую варяги вместо обычного вина принесли несколько амфор хмельного напитка из проса. Греки почти никогда не употребляют этот напиток и называют его варварским. Он напоминает плохо сваренное пиво и отличается отвратительным вкусом и не менее противным запахом. Харальд охмелел до такой степени, что не помнил, каким образом попал в тесную каморку под тростниковой крышей. Пробудившись ото сна, он долго разглядывал низкий потолок, мучительно размышляя о том, как он не проломил его головой. На чердаке невозможно было распрямиться в полный рост. Жилища незнатных греков не отличаются богатым убранством. Простой стол, лавка, два или три табурета грубой работы составляют всю обстановку. В зажиточных домах по углам стоят сундуки, где хранится одежда и прочее добро. Однако каморка, в которой Харальд встретил рассвет, не имела ни запоров, ни сундуков, ни вообще какой-либо обстановки и в этом отношении напоминало голые палаты, куда варяги приходили ночевать после службы во дворце. Впрочем, даже в отведенных простым ратникам палатах развешаны их рубахи и куртки и по углам лежат доспехи. В каморке под крышей не висела цветная одежда, так как вся она была на хозяйке, спавшей на брошенной на полу циновке.
Глянув на свернувшуюся калачиком блудницу, Харальд ощутил позыв рвоты. Должно быть, вчера его очи застилала тьма или выпитое в чрезмерном количестве пойло из проса. Продажные женщины, чьими услугами он пользовался раньше, не могли похвалиться красотой и изяществом повадок. Но они хотя бы были молоды, тогда как сейчас под боком у него лежала древняя тощая старуха. Белокурый парик съехал с ее облысевшей головы, в уголках беззубого рта пузырилась слюна. По всему было видно, что старая кляча отдала разврату тридцать зим своей жизни и побывала под таким количеством мужей, которого наверняка не найдется во всем Уппланде. Тем не менее потасканная блудница не оставила свое постыдное ремесло, замазывая глубокие морщины на лице рыбьим клеем и свинцовыми белилами. Следы клея на дряблой коже окончательно добили Харальда. Не в силах сдержаться, он изверг на циновку все выпитое накануне и бросился вниз по лестнице, не слушая визги проснувшейся шлюхи.
С той поры Харальд прекратил хождения по продажным женщинам, решив не образать внимания на толки за спиной. Немолодой и семейный Гест также держался в стороне от подобных походов. Исландец Халльдор всему предпочитал крепкое вино, а вот его товарищ Ульв томился плотским вожделением. Не беда, если бы пылкий хуторянин ограничился посещением дешевых порни. Нет, его потянуло на услады, рассчитанные на толстую мошну богача. Однажды в канун праздника святого апостола Фомы, которое приходится на шестой день октября, Ульв занял деньги у Геста и исчез на всю ночь. Утром, едва рассвело, в палаты на втором этаже школ ворвался бывший кузнец Гостята. Он был растрепан, одежда вся разодрана.
– Ульяна повязали! – крикнул он с порога.
– Кто посмел тронуть моего человека? – осведомился норманн.
– Я сменился со стражи на стенах. Приходит хмельной Ульян, приглашает на блядки в блудилище у приапа. Я показываю пустую мошну, мол нет денег. Он показал два золотника, мол есть деньги. Ну раз такое дело, двинулись в блудилище. Гужевались знатно. Ульян заплатил два золотника, только грекам показалось мало. Налетели как воронье. Ульяна схватили, а я отбился и утёк!
– Покажи место, где его держат, – приказал Харальд, едва сдерживая смех.
Гостята повел норманна на Форум. Площадь была заполнена народом. В праздник святого Фомы происходит шествие от Великой церкви к Форуму, где служится литургия, а потом все направляются к морю в церковь святого Фомы, построенную евнухом Амантием из своего дома. Церковь стоит близ Софийской, или Юлиановой гавани, которая служит надежным укрытием для судов, так как запирается Железными воротами. Однако в праздничный день непросто добраться до Предморья. Огромная толпа горожан со свечами в руках стояла стеной. Народ пребывал и пребывал с неостановимостью морского прилива. Из-за тесноты началась давка. Поднятые вверх свечи опаляли волосы на головах и капали расплавленным воском в бороды участников шествия. Некоторые не выдерживали ужасающей давки и пытались выбраться на свободу. Люди осыпали друг друга пинками, кое-кто пускал в ход жезлы, светильники и палки. Над безбрежным морем голов стоял беспрестанный вопль. На глазах Харальда какой-то неловкий человек споткнулся и упал. По его спине прошлись тысячи ног. Сначала он отчаянно кричал, потом глухо стонал, а под конец замолк. Его раздавленное тело так и осталось лежать на мостовой, по которой шли люди. Другой человек, шествовавший со светильником, получил удар увесистым кулаком прямо в пуп, согнулся от боли и взывал к окружающим словами Господа нашего Иисуса Христа, обращенным к апостолу: «О, Фома! Вложи персты в мои раны!»
Харальда и Гостяту затолкали. У могучих варягов хватало сил удержаться на ногах, тогда как невысокий грек, которого толпа швырнула прямо на них, упал на землю. Ему грозила участь быть растоптанным, если бы Харальд не помог ему подняться. Спасенный грек был средних лет. Его побледневшие от страха щеки обрамляла густая черная борода без единого седого волоска, усы он постригал, длинные волосы красиво расчесывал и даже слегка завивал. Белое льняное одеяние, испачканное соприкосновением с землей, выдавали в нем знатного человека. Харальд решил, что счастливо избежавший погибели человек был патрикием. Он пока не слишком хорошо разбирался в сложных греческих чинах, но понимал, что звание патрикия означает близость к греческому конунгу, хотя, быть может, не самую тесную.