– Спес не понравится ходить без носа, – пробормотал Дромон. – Не найдется ли наказания помягче?
– Отсечение носа – одно из самых мягких наказаний, – заверил синегор. – Гораздо хуже быть приговоренным к изгнанию, ибо оно равноценно смерти. Что может быть ужаснее ссылки куда-нибудь в Херсонес Таврический на край ойкумены, где суровый климат соперничает с дикими нравами варварских племен? Нет уж, лучше потерять нос, но остаться в Византии. Осел тот, кто не восторгается нашим святым градом, а кто уезжает из него без сожаления – тот настоящий верблюд! К тому же отсечение носа является справедливой мерой. Преступник должен лишиться того телесного органа, посредством коего он совершил злодеяние. Так, аргиропрата, примешивающего к чистому золоту иные металлы, карают отсечением руки. Прелюбодейку, прельстившую мужчину своей красотой, уродуют таким способом, благодаря коему её лик навсегда теряет привлекательность.
– Если так, то соблазнителя чужих жен должны лишать детородного члена? – предположил Харальд, косясь на Дромона.
Гест перевел его слова, и синегор осклабился в сальной улыбке:
– О нет! В давние времена в Элладе осквернителю супружеского ложа вбивали в задний проход большой хрен или редьку. Однако наши ромейские законы составлены в духе человеколюбия. Прелюбодей получает двенадцать ударов палкой, если, конечно, речь не идет о покушении на целомудрие монахини. За такое преступление сжигают. А вот виновных в скотоложестве действительно лишают срамного уда.
– Речь идет не только о коровах, козах или овцах, – уточнил таббулярий. –Равное наказание применяется, если мужчину застанут за соитием с домашней птицей. Но при этом не следует смешивать блуд с птицей мужского пола и с птицей женского пола. Не одно и тоже впасть в грех с гусем или с гусыней. Закон проводит тонкое различие, о коем авторитетно толкуется в схолиях…
Гест прервал их ученые рассуждения вопросом, какое вознаграждении они желают получить за свои услуги в суде. После некоторого торга варяги ударили по рукам с греками. Деньги были обещаны немалые, но Дромон надеялся, что его любовница все оплатит, когда выиграет дело.
Прошло несколько недель, прежде чем был определен день судебного разбирательства. Криты, или судьи ипподрома имеют просторные камеры под южными трибунами. Там находится скала, послужившая основанием для трибун, а с наружной стороны в каменной толще выдолблены двадцать пять камер, называемых инструментарием. Под скальным потолком хранятся кипы судебных дел, начиная с правления императора Валенса. Подле Инструментария варягов встретил улыбающийся синегор.
– Святые заступники даровали нам великую удачу, – радостно шепнул он. – Сегодня судейские обязанности исполняет Константин Мономах.
– Я знаю его, – кивнул Гест. – Он важный человек и состоит в родстве с самим Романом кейсаром. Одно время он был в большой милости при дворе и пользовался особым расположением Зои Могучей. Говорят, он добрый судья.
– Да, да! Но самое главное тебе неведомо, – синегор оглянулся и понизил голос. – После кончины супруги Мономах обратил взор на одну молодую девицу. Он почти открыто живет с ней и, наверное, по этой причине проявляет особую снисходительность к людям, обвиняемым в прелюбодеянии. Другие криты ипподрома весьма суровы в подобных делах, тогда как Мономах склонен выносить оправдательные приговоры.
Вступив в келью, они увидели разжиревшего дана Сигурдта, шептавшегося со своим законником – греком с такой плутовской рожей, что Дромон заранее почуял недоброе. Все ожидали судью. Наконец, в келью бодрой походкой вошел статный муж, чьи ниспадающие до плеч кудри горели ярким огнем. Он был невысок ростом, но имел столь соразмерное сложение, что с него можно было ваять статую, ничем не уступающую статуе какого-нибудь из победителей Олимпийских игр, которую привезли в Миклагард из Греции. Мономаха называли «рожденным в тени», поскольку его кожа всегда оставалась белой и к ней не приставал загар. Светлую кожу дополняли огненно-рыжие волосы и такая же огненная бородка.
Хотя имя «Мономах» означает на греческом языке «единоборец», только один человек из его рода был стратигом. Все остальные предки Константина занимали судейские должности, предпочитая воинским утехам безопасные и доходные занятие по разбору тяжб и жалоб. Его отец Феодосий был главным среди греческих судей. Неудивительно, что сын пошел по стопам родителя. Константин Мономах любил свое дело и при вынесении приговоров руководствовался не столько законами, изложенными в «Василиках», сколько велением сердца. Иногда он был даже слишком снисходительным, чем пользовались отъявленные обманщики.
Усевшись в глубокое кресло, подобное трону, Мономах предложил истцу изложить свои доводы. Ходатай, которого привел Сигурдт, выступил вперед и бойко сообщил, что истец давно заподозрил супругу в неверности. Несколько раз он пытался уличить жену, но она ловко скрывала следы преступления. Между тем муж узнал, что она делает богатые подарки мужчине, который состоит с ней в безнравственном сожительстве. По этой причине он требует признать её блудницей и поступить с ней по закону. Выслушав его речь, Мономах повернул огненную голову к синегору и предложил ему опровергнуть доводы истца.
– Ручаюсь, что легко разрушу нагромождение лживых и смехотворных аргументов, приведенных доверенным лицом истца, – заверил защитник. – Достаточно спросить Сигурда, удалось ли ему застигнуть супругу на месте преступления?
– Нет, – вынужден был признать представитель истца.
– Известно, что основанием для развода может послужить предосудительное поведение супруги. Например, посещение театра, дурные знакомства или ночь, проведенная под чужим кровом, если это не дом её родителей. Была ли жена истца уличена в чем-либо подобном?
– Нет, но доказательством измены служит расточение имущества ради любовника.
– Все имущество принадлежит женщине по имени Спес. По закону муж только распоряжается, но не владеет приданым жены. Что касается ущерба, то в данном случае все обстоит наоборот. Из-за непредусмотрительности супруга женщина по имени Спес понесла большой урон. Разве ей не пришлось покрыть убытки купцам, которые привезли зерно в Византий?
– В том нет моей вины, – пробормотал Сигурд. – Зерно испортили крысы, поелику на корабле не было кошки.
На это Константин Мономах наставительно заметил:
– Согласно Родосскому морскому закону, навклир грузового корабля, не озаботившийся завести кошку, несет полную ответственность за порчу товара. Впрочем, хватит речей. Я выслушал обе стороны и пришел к убеждению, что супруг бездоказательно обвиняет жену в прелюбодеянии. Советую вам поладить друг с другом, ибо в противном случае муж будет телесно наказан за клевету. По ромейским законам, если жена ложно обвинит мужа в прелюбодеянии, она не должна отвечать за свои слова, поелику дщери Евы слабы по своей натуре и неспособны избежать соблазна злоязычия. Иное дело глава семьи! Муж обязан блюсти честь супруги. Если он безосновательно опорочит её доброе имя, вся вина лежит на нём.
Константин Мономах вручил защитнику маленький белый камешек в знак того, что его подопечная оправдана. Сигурд получил из рук судьи черный камешек и с большим унынием удалились из камеры. Дромон вышел, сияя от радости. Следом за ним выбежали греки, требуя заплатить им оговоренные деньги. Торстейн вручил синегору тяжелый кошель с номисмами, которые он с трудом занял у знакомых варягов. Все без зазрения совести пользовались его щедростью, когда он расточал деньги, но проявили скаредность, когда ему самому понадобилась помощь. Только клятвенное обещание вдвое увеличить одолженные деньги помогли собрать необходимую сумму. Синегор развязал кошель и пересчитал монеты. Таббулярий стоял рядом и помогал ему. Закончив подсчет, оба схоластика подняли возмущенный крик:
– Вы глумитесь над нами, скифы! Здесь едва достанет на нас двоих! А где благодарность справедливому судье?
Они напирали на Дромона, а тот позорно отступил назад, бормоча, что золота с избытком хватит на всех. Вот если бы он, Дромон, получал такие деньги за одно выступление в суде, то давным-давно бросил бы службу в варягах.
– Как можно сравнивать наши труды, требующие обширных познаний, с грубым ремеслом воина! – негодовали схоластики. – Заплати положенное, если не хочешь, чтобы судья отменил приговор.
Харальд решил вмешаться. Встав между смущенным Дромоном и напиравшими на него греками, он веско сказал:
– Никто не дерзнет обвинить нас в милосердии к золоту! Судья не останется без награды! Я дарю ему золотое ожерелье весом в двенадцать марок!
С этими словами он вручил синегору заколдованную гривну и, не слушая недовольных воплей, подхватил Дромона под руку и быстро покинул инструментарий.
– Ты очень выручил меня, родич! – поблагодарил Дромон. – Уж очень напористы и крикливы эти ученые греки. Теперь, когда мы выиграли дело, вэринги вернут мне волшебный Хнейтир, и я без промедления вручу тебе меч Олава Святого.
– Надеюсь сегодня же получить молотокованный меч с золотовитой рукоятью, – откликнулся Харальд. – А потом, когда Хнейтир свершит множество подвигов во славу брата и к моей чести, я построю большую церковь и преподнесу волшебный клинок в дар Иисусу Христу, если, конечно, он даст мне удачу. Тебе тоже сопутствует удача, родич! Муж посрамлен, а его жена осталась с носом.
Глава 10Медная стража
Харальд Суровый и его люди были назначены стоять у дворцовых ворот Халки. С этого полагалось начинать всем новичкам. Правда, многие говорили, что подобный обычай не должен распространяться на брата конунга. Хотя великан велел называть себя Нордбриксом, все знали его подлинное имя. Харальд положил конец спорам, сказав, что не хочет, чтобы для него делали исключение. Он готов охранять ворота на протяжении всего отведенного новичкам срока. Тем самым он заслужил большое уважение товарищей.
Халку часто называли Медной стражей. Такое имя ворота получили по крыше из медной черепицы. В давние времена Халка являлась ничем не примечательными воротами в ограде Священного дворца, но после многочисленных перестроек ворота превратились в нечто среднее между крепостью, дворцом и храмом. С площади Августеон путь через портики вёл к арке с кованной бронзовой решеткой. За решеткой открывалась ется великолепная палата, услаждающая взор мраморным полом и мозаичным потолком. С противоположной стороны от решетки были устроены тяжелые врата, обшитые толстыми медными листами. В ночное время бронзовая решетка опускалась, ворота закладывались дубовыми брусьями. Имелись еще одни двери, через которые можно было пройти в школы, а также боковые железные ворота – так называемый Хит Халки, который вёл к Святому Кладезю и Великой Церкви.