Над аркой с бронзовой решеткой была установлена икона Господа нашего Иисуса Христа, весьма почитаемая греками. Халку украшали колонны и многочисленные скульптуры. С четырех сторон здания были укреплены страшные женские лики. Харальд решил, что это мары – ночные ведьмы, которые душат путников, но Гест объяснил, что на воротах головы Медузы Горгоны, чей взгляд обращал людей в камень. Вместо волос на головах Горгоны шевелились змеи. Достойно удивления, что сию мерзость привезли из Эфеса из языческого храма Артемиды. Впрочем, утешало, что ужасные головы размещались на воротах с четырех сторон, что долженствовало изображать крест Христов.
Харальду и его товарищам досталась самая трудная – четвертая ночная стража под самое утро, когда особенно хочется спать. Борясь с сонной одурью, исландец Ульв заводили бесконечный спор со своим другом Халльдором. Почему-то их споры, с какой бы темы они не начинались, всегда съезжали на еду и вино. В один из дней они заспорили о конине. Ульв объявил, что истинно верующий не должен прикасаться к конине. Его товарищ возразил, что конина ничуть не хуже баранины, свинины и тем более китового или акульего мяса. Харальд не вступал в их спор, но мысленно был на стороне Халльдора. В Упсалле во Дворе Богов язычники принудили его попробовать конину, и ничего ужасного с ним не произошло. Действительно, мясо как мясо. Однако Ульв был преисполнен негодования.
– Раньше! – презрительно протянул он. – То-то и оно, что раньше! Ты вспоминаешь языческие времена, когда люди не знали Господа, не праздновали Рождество и Пасху, бросали своих детей и ели все, что им попадалось под руку. Раньше и в Норвегии было то же самое, пока не вернулся конунг Олав, сын Трюггви, и не начал крестить норвежцев. Потом он послал сакса по имени Тангбранд, дабы он распространял новую веру у нас в Исландии.
Однажды осенью на востоке страны, в том месте Медведицына Фьорда, что зовется Заливом Гаути, пристал корабль Тангбранда. Его сопровождали несколько уроженцев острова. Исландцы уже были подготовлены к принятию христианской веры, так как пережили извержение огненной горы Эльдгьяу и думали, что погибнут в Рагнарёке. Языческие боги утратили почтение. Хьяльти, сын Скегги, сложил тогда вису:
Уж, верно, не сробею
Назвать собакой Фрейю.
Что Один, а что Фрейя —
Стоят один другого!
Однако немало исландцев все оставались язычниками. Жил человек по имени Хедин Колдун. Его двор стоял в Старухиной Долине. Язычники заплатили ему за то, чтобы он убил Тангбранда и перебил его спутников. Он отправился на Орлиную Пустошь и совершил там большое жертвоприношение. Когда Тангбранд поехал с востока, то под его конем разверзлась земля, но он успел соскочить с коня и прыгнуть на край пропасти. Земля поглотила коня со всем, что на нем было, и больше его не видели. После этого Тангбранд и отправился со своими спутниками на Крутое Побережье.
На Крутом Побережье, на Пастбище, стоял двор Геста, сына Оддлейва. Он задал пир Тангбранду и его людям. Их приехало на Пастбище шесть десятков человек. Язычников же собралось две сотни и еще ждали берсерка по имени Отрюгг. О нем рассказывали, что он не боится ни огня, ни меча. Тангбранд спросил, не хочет ли кто-нибудь принять новую веру, но все язычники отказались. Тогда он предложил устроить испытание. «Давайте, – сказал он. –разложим два костра: вы, язычники, освятите один, я – другой. Если берсерк испугается того костра, который я освятил, но пройдет через ваш, то вы примете новую веру.»
Все согласились и развели костер. Тут кто-то крикнул, что на двор пришел берсерк. Люди схватили свое оружие, быстро расселись по скамьям и стали ждать. Берсерк вбежал с оружием в дом. Он промчался сквозь огонь, который освятили язычники, но не решался пройти сквозь костер, который освятил Тангбранд. Он закричал, что весь горит. Замахнулся мечом, но при взмахе попал в поперечную балку. Тангбранд ударил его распятием по руке, и произошло великое чудо: меч выпал у берсерка из руки. Тут набежал народ и убил берсерка.
Так мало помалу христианская вера распространилась по всей Исландии. Тогда созвали альтинг. Христиан приехала примерно половина, они были готовы к бою. Язычники тоже приготовились к бою, и еще немного – и весь альтинг начал бы биться. На следующий день обе стороны пошли к Скале Закона. И христиане и язычники назвали своих свидетелей и заявили друг другу, что не будут иметь законов общих для тех и других. На Скале Закона поднялся такой сильный шум, что никто не слышал слов другого. Затем народ разошелся, и все сочли, что дело принимает скверный оборот.
Христиане выбрали своим законоговорителем Халля с Побережья, а тот пошел к годи Торгейру со Светлого Озера и дал ему три марки серебра за то, чтобы тот выступил как законоговоритель. Это было опасное решение, потому что Торгейр был язычником. Торгейр пролежал весь день, накрыв голову меховым плащом, так что никто не мог заговорить с ним. На следующий день народ пошел к Скале Закона. Торгейр потребовал тишины и сказал: «Все люди должны быть у нас в Исландии христианами и верить в единого Бога – Отца, Сына и Святого Духа. Они должны оставить всякое идолопоклонство, не бросать детей и не есть конины. Если кто открыто нарушит этот закон, то будет осужден на трехгодичное изгнание, если же сделает это тайно, то останется безнаказанным.»
– Значит, разрешено тайно есть конину, – возрадовался Халльдор.
– Сия оговорка была отменена уже через несколько лет, и тогда никто не смел совершать языческие обряды ни тайно, ни открыто, – замахал руками Ульв. – Язычникам казалось, что их коварно обманули, но новая вера уже была введена законом. И народ разъехался с альтинга по домам.
Норманн зевнул и отошел к бронзовой решетке. Крестить язычников – хлопотное занятие. Но и после крещения нет покоя. Взять к примеру греков, давным-давно принявших новую веру. Сколько раз между ними нарождались еретика, хуже самых отъявленных язычников. Манглавит Гест поведал ему историю чудесной иконы над вратами Медной стражи. Однажды на царский трон взошел безбожный император Лев Исавр, замысливший уничтожить святые иконы. Ему содействовал патриарх Анастасий, чьими помыслами также завладели бесы. Они все извратили, утверждая, что иконопочитание якобы сродни идолопоклонству. Дескать, невежественная чернь поклоняется не единому Господу, а изображениям многочисленных святых и от этого якобы возвратилось многобожие. Еретики, как слепцы, не видели разницы между деревяшками с ликами идолов и святыми иконами, с благоговением писанными на кипарисовых досках. Они, малоумные, дерзали уподоблять златые одеяния, в которые язычники облачали своих ложных богов, с драгоценными окладами, которые благочестивые христиане жертвовали почитаемы ими иконам.
И до такого безумства дошли еретики, что решили убрать из храмов все иконы. Инокиня Феодосия и несколько монахинь проходили мимо Медных врат и узрели воина, который взобрался по приставленной к арке лестнице и по приказу патриарха сбивал топором образ Спасителя. Ужаснувшись святотатству, монахини бросились к лестнице и опрокинули её наземь. Воин, упав с высоты, весьма расшибся. Они же, влача его по земле, били до тех пор, пока он не умер. Свершив праведный суд, монахини поспешили к патриарху Анастасию, понося его, как волка, хищника, еретика и врага Церкви Христовой, а потом начали метать в него камнями. Патриарх же приказал схватить Феодосию. Инокиня была подвергнута пыткам, ей проткнули горло острым козьим рогом, и она сподобилась принять мученическую смерть.
Много сменилось царей-иконоборцев, и один из них – несчастный Феофил вознамерился изничтожить иконописцев, писавших божественные лики. Под страхом лишения жизни они должны были плюнуть на иконы, словно на какую-то рухлядь, сбросить на пол святые изображения и растоптать их ногами. Великий иконописец монах Лазарь оказался крепок духом и обличил еретика. Тогда нечестивый царь велел приложить к ладоням иконописца раскаленные металлические пластины. Огонь пожирал и источал его плоть, пока монах не упал почти замертво. Но, должно быть, хранила его Божья милость и берегла, как светоч, грядущим. После смерти тирана и восстановления православия иконописец Лазарь обожженными руками выложил мозаичный образ Спасителя.
Над иконой возвышается надвратная церковь, в которой покоится прах императора Иоанна Цимисхия. Узнав об этом, Харальд призадумался. Два доблестных конунга – Цимисхий и Свендослав сражались за болгарскую землю. Теперь кости одного покоятся в скорбной часовне, а череп другого гуляет по веселым пирам. И кто из них более счастлив? Между тем над Миклагардом уже занялась заря. В зыбком предрассветном свете Харальд заметил за бронзовой решеткой двух отроков, державшихся за руки. Он поневоле улыбнулся, поскольку их поза была точь-в-точь как у статуй двух длиннобородых афинских мудрецов, установленные в одной из ниш Халки. Только бородами юнцы еще не обзавелись.
Один из них, примерно шестнадцати зим от роду, своим гладким подбородком напоминал девушку, а румяные щеки другого, чуть постарше возрастом, едва покрывал первый пух. Утренняя прохлада заставляла юношей кутаться в плащи. Внимательный взгляд Харальда сразу же подметил разницу в их одеянии. На плечах юноши постарше красовался плащ из тонкой шерсти, украшенный по краям красивым шитьем, а из-под плаща выглядывали облегающие лодыжки штаны негреческого покроя. Его гладкощекий товарищ кутался в сагий из грубой шерсти, какие носили бедные пастухи. Дрожа от холода, он переступал ногами в стоптанных сандалиях. На его голове была нахлобучена потертая войлочный шляпа, в то время как коротко остриженные волосы его товарища прикрывала остроконечная варварская шапочка.
Харальд решил, что перед ним сын зажиточного иноземного купца со своим рабом, но удивился тому, что раб осмеливается перечить господину. Они горячо спорили на греческом языке, которого в ту пору норманн почти не знал. Да и мудрено было понять предмет их спора, так как они обсуждали диалоги Платона. Юноша в варварской шапочке был близок к отчаянию.