– Сомневаюсь насчет того, что мидийский огонь был получен еще при Константине Великом, – поправил товарища всезнайка Константин. – Я читал, что мидийский огонь был изобретен Каллиником Гелиопольским и впервые применен против сарацин. В остальном мой друг прав. Василевсы повелели начертать на престоле Великой церкви проклятия каждому, дерзнувшему передать тайну изготовления огня другому народу. А если кто будет уличен в этом, то будет проклят во веки веков, да станет притчею во языцех, будь то василевс, будь то патриарх, будь то любой иной человек, из повелевающих или из подчиненных!
Опасаясь вызвать подозрения, Харальд сразу же перевел разговор на другую тему и больше никогда не спрашивал своих собеседников о греческом огне. Беседуя с юнцами, он вскоре подметил, что они не сходятся во взглядах на жизнь. Мечтой безбородого Константина была служба при царском дворе, тогда как его товарищ говорил, что его отец никогда не желал, чтобы он возвысился пред очами василевса. Конечно, придворная служба позволяет стяжать многие богатства, но положение царедворца непрочно. Враги будут завидовать царскому любимцу и стараться опорочить его в глазах самодержца. Достойнее служить стратигом где-нибудь на окраине империи, а лучше всего быть топархом – полунезависимым правителем, находящимся в союзнических отношениях с Ромейской державой.
– Ты глубоко заблуждаешься! – возражал Константин. – Подумай лучше о том, какие блестящие возможности открываются при царском дворе! Ведь ты, Катакалон, не из последних ромеев, хотя в твоих жилах течет примесь крови мисян, варварского племени, столь долго нарушавшего спокойствие нашей державы. Но все прощено и сейчас такой, как ты, вполне может достичь чина протовестиария, ведающего царской одеждой, получив при этом право на ношение разноцветных сандалий.
Когда Харальду перевели слова о разноцветных сандалиях, он удивился, чем плоха обувь одного цвета. Константин пренебрежительно рассмеялся.
– Тебе не понять, тавроскиф, родившийся за пределами ойкумены. Страна, в коей не признают разноцветных сандалий, по справедливости должна почитаться варварской. Пурпурные сандалии имеет право носить только василевс, а для его приближенных предназначена обувь иных цветов. По обуви мы узнаем сан человека. Ведь мы, ромеи, имеем множество чинов и званий, без коих было бы невозможно управлять империей.
Константин без конца вещал о способах возвышения при царском дворе, и у него не было недостатка в примерах, почерпнутых из исторических сочинений. Так он рассказал, что при василевсе Льве Философе служил некий евнух Самона из пленных агарян. Эпикт Василий, племянник царской супруги, сам жаждал стать василевсом. Он составил заговор и вовлек в него евнуха. Однако Самона открыл заговор царю. Лев Философ не поверил евнуху, и тогда Самона предложил: «Если хочешь убедиться, отправь кого хочешь в мой покой, я спрячу этих людей в укрытии, и пусть запишут все, что сказано будет между мной и Василием, и тогда убедишься, что нет в сказанном и слова лжи». И вот царь послал своих приближенных спрятаться в покоях евнуха. Самона же, поймав Василия на приманку, и дав ему клятвенные заверения, заставил ясно описать весь заговор и перечислить заговорщиков. Все это записывалось и было незамедлительно доложено царю. Заговорщика схватили, допросили, тяжко били, спалили волосы и, проведя в позорной процессии по городу, изгнали в Афины. Собрав всех магистров и вельмож, царь огласил перед ними донесения Самоны. Вельможи превознесли его как спасителя императорской жизни и признали достойным высшей чести. Царь тотчас удостоил его сана протоспафария и сделал своим ближним.
Выслушав рассказ друга, Катакалон брезгливо скривился.
– Евнухи коварны как бабы. Дед говорил мне, что блаженный василевс Иоанн Цимисхий, похороненный здесь в надвратной церкви, называл евнухов искусственно созданными бабами, не знающими ничего, кроме происходящего на женской половине.
– Евнухи легко восходят по служебной лестнице, – гнул свою линию Константин. – Они подобны чистейшим ангелам, лишенным греховной человеческой природы. Евнух, не имеющий собственной семьи, может полностью посвятить себя государственной пользе. Люди, лишенные детородных органов, великодушны, щедры и обладают другими прекрасными и благородными свойствами. Ах, если бы отец и мать догадались оскопить меня в детстве! Каких чинов я бы достиг и как бы лелеял старость моих престарелых родителей! Даже сейчас я размышляю, не подвергнуться ли оскоплению, но не могу решиться из-за постыдного малодушия…
Катакалон в ужасе перебил друга.
– Ты хочешь стать скопцом? Одумайся, ведь ты лишишься самого дорогого, что есть у мужчины.
Константин пренебрежительно махнул рукой и изрек несколько слов, которые его товарищ затруднился перевести.
– Я не знаю, как это будет на болгарском языке. На греческом его слова звучат «по-филосовски». Он говорит, что к такой маловажной потере следует отнестись по-философски. Скажи, варанг, что в голове у этого несчастного?
Беседы о придворных нравах часто сопровождались упоминаниями о торжественных приемах во дворце. Харальд поделился с юнцами рассказом, который много раз слышал в Гардах. Там помнили о почетном приеме, оказанном Хельге, прабабке конунга Ярицлейва. Она слыла красавицей. Уверяли, что греческий царь хотел взять её в жены, но этому желанию воспротивилась сама Хельга. Выслушав этот рассказ, Константин пожал плечами и отвечал, что ничего не знает об этом, но постарается выяснить у своего учителя Иоанна Мавропода. Через несколько дней он принес толстую книгу, листы которой защищали доски, обтянутые тисненой кожей. По этой причине, когда греки хотят сказать, что прочитали всю книгу, они употребляют выражение: «от доски до доски». Потрясая тяжелой книгой, Константин воскликнул:
– Прием Эльги Русской описан благочестивым василевсом Константином Багрянородным в «Книге о церемониях». Ее принимали сразу после сарацинских послов. Вот послушайте: «по прибытии Эльги, архонтиссы Росии, сия архонтисса вошла с ее близкими знатными родственницами и наиболее видными из служанок. Она шествовала впереди всех прочих женщин: они же по порядку, одна за другой, следовали за ней. Остановилась она на месте, где логофет обычно задает вопросы. За ней вошли послы и купцы архонтов Росии и остановились позади, у занавесей. Все дальнейшее было совершено в соответствии с вышеописанным приемом сарацинских послов».
– В Гардах рассказывали, что княгиня Хельга сидела на пиру по правую руку от греческого царя, – вмешался норманн.
Его юный собеседник, справившись с книгой, уточнил:
– На самом деле василевс пировал с мужчинами-послами в Золотой палате, а его супруга несколько раз угощала Эльгу в разных дворцовых палатах. Её не удостоили чести сидеть за одним столом с деспиной, усадив вместе с придворными госпожами. К тому же она отказалась делать адорацию, то есть обряд поклонения василевсу. Он заключается в том, что все, кто имеет счастье представляться автократору, должны пасть наземь, прямо на лицо, совершенно распростирая при этом руки. Только поцеловав ноги василевсу, они имеют право подняться. Однако Эльга отказалась пасть ниц, а лишь кивнула головой, словно была равной повелителю ромеев.
– Мне рассказывали, что княгиня Хельга получила богатые дары от греческого стольконунга, – не унимался Харальд.
Константин пролистал несколько страниц и заметил:
– В книге записано, что ей поднесли на золотом блюде в первый раз пятьсот миллиариев, а во время второго приема – двести. Для меня, сына бедных родителей, семьсот миллиариев, то есть шестнадцать номисм – огромные деньги. Но для чужеземной правительницы – это довольно скромно, если не оскорбительно. Впрочем, варваров не следует баловать щедрыми дарами. Достаточно и того, что её принимали в великолепной Магнавре!
Харальд каждодневно проходил мимо Магнавры. То было круглое здания позади Халки. Возведенная рядом с вырытым водоемом, Магнавра когда-то поражала сиянием крыши из золоченной бронзы. Палату украшали разноцветный мрамор редких пород, мозаики и цветные стекла, а колонны внутри круглого здания были облицованы листовым золотом. Но с течением времени все это великолепие изрядно потускнело. Гест рассказал Харальду, что сейчас для приема иноземных послов используют Золотую палату. Что касается Магнавры, то её заперли и почти никогда не открывают. Исландец смутно упомянул о каких-то чудесах, скрытых за запертыми дверями. Харальд спросил об этом Константина, и юноша ответил с восторженным придыханием:
– О Магнавра! В восточной конхе сей палаты возвышался трон царя Соломона, к коему вели ступени из красного змеевика. У подножья трона застыли два золотых льва и два павлина. Когда вводили иноземных послов, парчовая занавесь распахивалась, золотые павлины распускали хвосты, инкрустированные драгоценными камнями, а львы били хвостами о пол и открывали пасти, издавая ужасный рык и шевеля языками. Но и это еще не все. По левую руку от василевса стоял золотой платан, на ветвях коего восседали золотые птицы разной величины. Они щебетали, каждая согласно своей породе. Трон Соломона возносился высоко под самый купол, вселяя трепет в варваров, коим посчастливилось лицезреть василевса.
– Трон поднимался волшебством?
– Невежественный тавроскиф! Ученый муж Лев Математик устроил движущийся трон, дабы показать величие Ромейской державы!
– Я хочу видеть трон, возносящийся вверх, а также золотых львов и дерево с золотыми птицами. Они точно за завесой в Магнавре? – осведомился Харальд.
Его вопрос привел Констатина в смущение.
– Не совсем так, – пробормотал он. – Машина, приводящая в действие чудеса, износилась, без Льва Математика некому было её починить. Когда же потребовалось заплатить наемному войску, василевс был вынужден отдать для переплавки золотой платан, двух золотых львов, двух павлинов – цельнозолотых и чеканных, цельнозолотой орган и другие предметы, весом не менее двухсот кентинариев. Жаль, но золото навсегда уплыло в страну варваров!