– Мне ничего неизвестно о товаре для царицы, – отвечал Харальд. – Я не могу пропустить во дворец верблюдов, нагруженных невесть чем, может, даже оружием.
Константин прошептал что-то товарищу, и тот предупредил норманна:
– Говорят, василиса Зоя очень нетерпелива. Она обожает аравийские притирания, и горе тому человеку, кто дерзнет лишить её означенного удовольствия. В гневе она приказывает ослепить за куда меньшую провинность. Пошли кого-нибудь выяснить, каково будет распоряжение благочестивой деспины насчет благовоний.
– Дельный совет. Я так и поступлю, – кивнул головой Харальд.
Он призадумался, не отправить ли с поручением исландцев, но по здравому размышлению отверг эту мысль. Мрачный Халльдор напугал бы до смерти всю челядь, а послать Ульва было и вовсе опрометчиво, так как он непременно ухватил бы за задницу первую попавшуюся служанку.
– Я пойду сам, а тебя прихвачу в качестве толмача, – обратился он к Катакалону.
Юноша побледнел как смерть.
– Избавь Бог проникнуть на женскую половину! Это недопустимо даже в доме простого торговца или ремесленника, не говоря уж о Священном дворце!
– Быть может, твой друг окажется смелее?
– Он говорит, что в гинекей допускаются только евнухи.
– Он так похож на скопца, что никто не заметит подвоха, – усмехнулся Харальд. – Пойдем со мной, Константин! Ты своими глазами увидишь царские палаты, о коих читал только в книгах.
Харальд распахнул дверь, которая вела из Халки в школы. Он ступал широким шагом, а за ним, терзаемый одновременно любопытством и страхом, вприпрыжку бежал Константин. Священный дворец постепенно просыпался. Мыльщики протирали мраморные полы в термах, смахивали пыль со статуй и убирали мусор из водоемов, соединенных друг с другом свинцовыми трубами. Истопники зевали и потягивались, праздно наблюдая за работой товарищей. Водоносы сновали между портиками, держа на головах амфоры с чистой ключевой водой, предназначенной для утреннего омовения. Харальд, сопровождаемый Константином, добрался до открытого портика перед Золотой палатой.
Портик называется Часы, потому что в нем стоял гидрологиум, изготовленный по образцу Геракловой клепсиды из сирийского города Гизы. Большие водяные часы, установленные в портике, имели двенадцать окон в верхнем ряду и двенадцать в нижнем ряду. Верхний ряд показывал ночное время, нижний – дневное. Когда утренний рассвет возвещал первый дневной час, бронзовый Геракл приходил в движение и бил палицей по медному звонковому листу. Удар слышали зуравы и тотчас же повторяли его по всему дворцу. Открывалось первое окно, в нем появлялось изображение одного из подвигов Геракла. Так повторялось час за часом, а вечером открывалось последнее окно с двенадцатым подвигом героя, и день завершался. Когда все нижние окна закрывались, начинался отчет ночных часов. Оставалось лишь удивляться искусству неведомых мастеров, ожививших фигуры. Правда, Харальда гораздо больше изумляло, зачем грекам вообще понадобилось прибегать к подобным ухищрения. Ведь узнать время можно было по положению солнца, тем более что над Миклагардом почти всегда синело безоблачное небо.
Из портика Часов можно было попасть в Золотую палату и в соседний Кенургий, где, по словам Геста и других осведомленных варягов, жила царица Зоя. Крышу Кенургия поддерживали восемь колонн зеленоватого фессалийского камня и восемь ониксовых колонн. Резчики разукрасили их спелыми виноградными гроздьями и фигурами всевозможных животных. Вход в Кенургий обрамляли две колонны, также из оникса, сплошь покрытые извилистыми линиями. Над колоннами золотились мозаики, изображавшие неисчислимые труды самодержца Василия Македонянина, строителя этого великолепного здания.
Здесь следует сказать об основателе Македонской династии, пять поколений которой правили Ромейской державой. Василий, как явствует из его прозвища, был родом из Фракийской Македонии. Его родители претерпели множество невзгод и жили тяжелым земледельческим трудом. Впоследствии, когда Господь вознес Василия на вершину власти, нашлись свидетельства его высокого происхождения. Непреложно установили, что его отец, впавший в нищету, был из племени армянских Аршакидов, в давние времена правивших персами и мидянами. Мать же его украшала родственная близость с Константином Великим и даже с самим Александром Македонским. Впрочем, не все верили во внезапно обнаружившееся родство Василия Македонянина с Александром Македонским. Злые языки утверждали, что это открытие было сделано многоученым Фотием, который раньше был патриархом, но попал в опалу и лишился престола. Якобы Фотий мечтал вернуть утраченное положение и составил блестящую родословную для царя, после чего был обласкан и назначен учителем царских детей, а через некоторое время вновь возведен в патриарший сан.
Император Константин Багрянородный, приходившийся внуком Василию Македонянину, уверял, что еще в младенческом возрасте его дед явил многочисленные знаки грядущей славы. Едва начали расти у него первые волосы, вокруг его головы сама собой появилась багряная повязка, а на пеленках – пурпурная краска. Когда его бедные родители отправлялись в поле и оставляли ребенка у снопов, с неба слетал орел и простирал над головой младенца огромные крылья, укрывавшие его от палящего солнца. Кто знает, правда ли это или позднейшие измышления? Доподлинно известно только то, что Василий рано лишился отца, и на его плечи легли все заботы и попечение о доме и радение о матери и сестрах. Поскольку труд на земле приносил ему доходы малые и ничтожные, решил он отправиться в Константинополь, чтобы добыть там средства для себя и близких своих.
В царственном граде он повстречал знатного и богатого человека по прозвищу Феофилица. Был он начальником константинопольских стен и имел страсть собирать вокруг себя приятных взору и телесно совершенных юношей, которых он наряжал в шелковые плащи и прочие богатые одежды, ласкал и всячески ублажал. К ним-то и был сопричислен молодой Василий. Вскоре он сделался любимцем начальника стен, так как превосходил красотой и ловкостью всех остальных. Однажды господин взял Василия на царскую охоту. В ту пору правил василевс Михаил, снискавший прозвище Пьяницы за приверженность к разгульной жизни. Сидя в седле, царь собственноручно поразил палицей зайца. Он соскочил на землю, чтобы добить животное, и в это мгновение оставленный на свободе конь ускакал. Сбежалось множество людей, конюшие и манглавиты суетились, но никто из них не мог поймать норовистого коня. Тогда Василий, стоявший рядом со своим господином, спросил, не навлечет ли он на себя гнев царя, если догонит коня и прыгнет ему на спину, ведь тот украшен царскими бляхами. Царю донесли об этом, и он разрешил молодому слуге действовать по своему усмотрению. Василий исполнил задуманное и так понравился царю своей смелостью, что Михаил забрал его к себе и назначил сначала простым сратором, а потом и протостратором, то есть главным конюшим.
Любовь царя к Василию росла и крепла с каждым днем. Он был сделан патрикием и хранителем священной опочивальни. Еще и другую милость оказал царь своему слуге. Имелась у царя тайная возлюбленная, светлоликая и белокурая Евдокия Ингерина. Как явствует из её имени, она была родом с севера, возможно, являлась дочерью некоего Ингера или Ингерда. Царь выдал красавицу за Василия. Говорят, после свадьбы царь не порвал отношений с Евдокией и частенько навещал её в доме главного конюшего. Утверждали даже, будто Михаил Пьяница был настоящим отцом старшего из сыновей хранителя опочивальни. Евдокия же, хотя и опорочила свое тело тайной связью, душу сохранила добродетельную. Она полюбила молодого мужа и всячески помогала его возвышению, так как умела добиваться от царя всего, чего желала.
Таким образом, Провидение с помощью возлюбленной супруги искусно вело Василия к поставленной цели. Однако на его пути стоял кесарь Варда, родной дядя Михаила, увенчанный малым царским венцом. По титулу кесарь был вторым государем, в действительности он даже первенствовал перед племянником. Михаил был возведен на престол несмышлёным ребенком, за которого все дела решал кесарь. Так продолжалось и после достижения царем совершенных лет. Михаилу давно надоела опека властного дяди, он искал способ от нее избавиться и возлагал упования на Василия, как человека решительного и всецело ему преданного.
Был составлен заговор против кесаря, главным участником которого стал сам василевс. Так случилось, что во время похода на критских сарацин слуги поставили шатер кесаря на возвышенном месте, а шатер василевса – в низине. Михаил Пьяница впал в ярость и приказал покончить с дядей. Однако на заговорщиков напал страх, потому что кесарь Варда много лет правил державой и все войско беспрекословно ему повиновалось. Заговорщики не двинулись бы с места, если бы их не окрылил Василий. Он вселил мужество в их сердца и заставил приступить к делу. Как увидел кесарь вооруженных мечами воинов с Василием во главе, так сразу распознал смерть, раскаялся и бросился в ноги царственному племяннику. Но было поздно. Заговорщики растерзали его на части, потом накололи на копье его детородный член, выставили его напоказ и принялись ликовать.
В благодарность за расправу над дядей Михаил усыновил Василия и вскоре возвел его в сан кесаря, сделав своим соправителем. Год с небольшим они правили совместно. Нелегко пришлось Василию в это время. Михаил Пьяница был недостойным государем. Он пировал, увлекался конными ристаниями и сам не отказывался управлять колесницей. Собрав вокруг себя нечестивую компанию распутных, мерзких и отвратительных людей, Михаил Пьяница целые дни занимался пирушками, любовным беспутством и срамными рассказами. Василевс крестил детей тех людей, кто выступал с ним в игрищах, и каждому дарил кучу золота. Некоему Имерию, которого из-за дикой его внешности именовал Свиньей, когда тот, потеряв всякий стыд, испустил из поганого своего брюха мерзкий звук с таким громом и шумом, что погасла горящая свеча, так вот этому Имерию за сей гераклов подвиг подарил он пятьдесят литр золота. После отца Михаил унаследовал круглым счетом тысячу кентинариев золота, от которых в казне осталось только три. Он все растратил и промотал на зловредные сумасбродства.