– Почему я раньше не видела сего могучего варвара?
– Не ведаю, деспина! Он стоит у Медной стражи.
– У Халкинских ворот? Как глупо! С его-то статью! Не думала, что когда-нибудь увижу человека, который мог бы посоперничать ростом с Георгием Маниаком! Но сей варвар гораздо моложе Георгия и отличается своеобразной дикой красотой. Я попрошу божественного василевса, моего супруга, перевести скифского Ахилла во внутренние покои. А теперь ступайте!
Когда Харальд и Константин вернулись к воротам, сгоравший от любопытства Катакалон бросился к другу с расспросами. Юнцы горячо обсуждали посещение женской половины. Константин не только рассказывал, но даже представлял все в лицах, а его товарищ слушал, открыв рот и время от времени изумленно ахая. Потом Константин повернулся к варягу и сказал несколько слов, незамедлительно переведенных его товарищем.
– Василиса Зоя весьма изумлялась твоей могучей статью и даже сравнила тебя с великим героем Ахиллом.
– Слова вашей повелительницы лестны для меня. Не думал, что у стольконунга столь молодая супруга.
– Василисе Зое уже за пятьдесят лет, – отозвался Константин.
Харальд знал, как по-гречески звучит «пятьдесят», но решил, что ослышался.
– Не может быть! На её лице нет ни морщинки.
– Благоверная василиса слывет великой искусницей в приготовлении мазей, омолаживающих кожу, – пояснил Константин. – Ты сам видел, что помещение перед царской опочивальней больше напоминает не царские палаты, а рыночные лавки, где трудятся ремесленники. Я вычитал из эллинских книг, что душистые благовония, поднимаясь в воздух, изгоняют дурных духов. Но я не согласен с подобными утверждениями. Ароматы и мази служат суетному желанию сохранить молодость и телесную красоту. Все это ничего не значит в сравнении с вечным блаженством загробной жизни! – изрек гладкощёкий юнец.
Выслушав его слова, Харальд вынужден был признать, что жена стольконунга узнала тайну вечной молодости, который хранили асы. Все знают, что есть ас по имени Браги. Он славится своей мудростью и красноречием; он большой знаток поэзии. Жену его зовут Идунн; она хранит в ларце яблоки, которые вкушают асы, если чувствуют, что начинают стариться, чтобы снова помолодеть.
– Не зная её истинного возраста, я бы легко принял за юную деву, – покачал головой норманн. – Стольконунг, коего я видел в опочивальне, тоже выглядит гораздо моложе своих лет. Наверное, он тоже вкушает молодильные яблоки.
Константин что-то неохотно буркнул, а Катакалон столь же неохотно перевел:
– Тот, кого ты видел, вовсе не божественный василевс.
– Кто же еще мог быть в царской опочивальне? Уверяю тебя: стольконунг возлежал на ложе, а жена обувала его в красную обувь.
– И все же этот человек вовсе не благоверный василевс Роман. Подозреваю, что ты видел Михаила, младшего брата евнуха Иоанна.
– Что делает скопец на супружеском ложе?
– Он не евнух. Михаил один из немногих братьев Иоанна, не подвергшийся оскоплению в детстве. Однажды Иоанн представил младшего брата августейшим супругам. Когда василиса впервые увидела Михаила, она была пленена его красотой. Не в силах отнестись к своим чувствам по-философски, деспина начала часто заговаривать с евнухом Иоанном, коим раньше пренебрегала. Она как бы мимоходом завела речь о его младшем брате и велела ему приходить, когда он только пожелает. Повинуясь приказу, Михаил явился к царице со смиренным и робким видом. Потом же…
– Довольно об этом…, – Катакалон прикрыл уста Константина ладонью, призывая его прекратить опасную болтовню.
– Почему стольконунг не взойдет в опочивальню и не пронзит мечом слугу, дерзнувшего посягнуть на его собственность? – вознегодовал Харальд.
– Тише! Тише! Тебя услышат соглядатаи евнуха Иоанна! Впрочем, нам давно пора идти.
По дороге Константин горячо шептал своему другу, заткнувшему уши от страха:
– Божественный василевс не хочет верить доносам, порочащим честь его супруги. Знаешь, что говорят про младшего брата Кормителя Сирот? До появления во дворце он будто бы занимался чеканкой фальшивой монеты! И такой человек вхож в царские покои! Сейчас долговязый тавроскиф может его сменить. Деспина обещала перевести его во внутренние покои. Ты бы видел, сколь красноречивы были взгляды, которые она расточала этому неотесанному варангу! Воистину, ожила Феодора из блудилища! Как несправедливо устроен мир! Смазливое личико фальшивомонетчика или долговязый рост скифа ценятся выше, чем ум и знания прирожденного ромея! Не удивлюсь, если нами вскоре будет помыкать варвар, трижды раб по рождению. Увы, не впервой! О Ромейская держава! Кому только ты не отдавалась, как бесстыжая блудница Феодора!
Глава 12Василевс Роман
Харальд Суровый был взят из Медной стражи во внутренние царские покои. Варяги отнеслись к его переводу по-разному. Кто-то ворчал, что новичок не прослужил и полугода, а уже удостоился подобных милостей. Другие проявляли подобострастие, особенно когда распространились слухи, что возвышение произошло не без участия царицы. Торсейн Дромон обратился к Харальду со словами, в которых звучала толика зависти:
– Ты далеко превзошел меня, родич! Ибо что значит Спес с дюжиной кораблей в сравнении с повелительницей Миклагарда!
Харальду опротивело слушать прозрачные намеки на то, что царица воспылала к нему страстью. Сначала он пытался объяснять варягам, что не собирается заводить близкое знакомство с супругой греческого конунга. Устав оправдываться, норманн внушительно сказал, что, если кто-нибудь еще раз обронит хоть слово о царице, он скормит его мечу по имени Хнейтир. Сплетни вроде бы прекратились, но Харальд справедливо подозревал, что в его отсутствие варяги продолжают судачить, как бабы на рынке. Достойнее всех повел себя Гест. Он и виду не подал, что удивлен, и постарался познакомить товарища с тонкостями его новой службы.
– Отныне ты будешь повсюду следовать за кейсаром Романом и присутствовать при бесконечно повторяющихся обрядах, которые могут навести сонную одурь на непривычного человека. Между тем во дворце нельзя терять бдительность ни на мгновение ока, ибо жизнь конунга всегда висит на волоске.
Аколуф Михаил, в чьем ведении состояли секироносцы, через толмача предупредил Харальда, чтобы он остерегался льстивых посулов придворных.
– Варанг, да будет тебе известно, что есть три категории придворных. Одни подобны пчелам – часто летают в дальние фемы и собирают деньги вместо мёда. Другие, подобно свиньям, тучнеют от грязных доходов. Но самые опасные – третьи, кто подобен козлам, охочим до молодых ветвей, и тянется к царскому скипетру. Берегись участвовать в заговорах. Их устроители так хитры, что в любом случае выйдут сухими из воды, а всю вину возложат на низших.
С этими напутствиями норманн приступил к службе. Едва над водами Пропондиды приподнимался краешек солнечного диска и верхушки триумфальных колон озарялись яркими лучами, заравы отбивали первый час дня. Дворец оживал после окончания заутрени, которая по уставу Саввы должна завершиться еще до рассвета. После заутрени во дворцовых покоях появлялся сморщенный евнух со свитой помощников. Евнух исполнял должность великого папия, которому подчинялись низшие дворцовые служители. Он потряхивал большой связкой ключей, и их звон возвещал новый день для обитателей дворца. Первым делом евнух отпирал Слоновые двери, отделявшие Золотую палату и личные покои царя и царицы от остального дворца.
Харальда предупредили, что телохранителям следует быть начеку во время открытия ворот. Много лет назад у Слоновых ворот собрались заговорщики, задумавшие покончить с императором Львом Армянином. Они пришли к воротам в начале третьей стражи под видом священнослужителей, которые должны были воздать утренние славословия Господу. Пряча под ризами кинжалы, они вместе с клиром проникли в церковь и затаились в дальнем углу. Закончился гимн, царь стоял вблизи певчих, так как обожал исполнение псалмов и часто сам начинал свое любимое «Отрешили страстью Всевышнего». Вот тогда-то заговорщики выхватили оружие, однако с первого раза ошиблись, напав вместо царя на главу клира, будучи обманутыми похожими головными уборами. Ведь дело происходило в суровое зимнее время, когда головы покрывали войлочными шляпами. Предводитель клира отвел от себя угрозу, сбросив шляпу и показав свою лысую голову. Заговорщики замешкались, и Лев Армянин успел укрыться в алтаре. Царь схватил Божий крест (а другие говорят – цепь от кадила) и пытался защитить себя. Но заговорщики поспешили в алтарь и наносили удар за ударом. Увидев, как замахнулся на него человек гигантского роста, Лев Армянин запросил пощады, заклиная милостью, обитающей в храме. Но в ответ он услышал: «Ныне время не заклинаний, а убийств». Нападавший гигант ударил царя по руке с такой силой, что не только выскочила из ключицы сама рука, но и далеко отлетела отсеченная верхушка креста. Льву Армянину отрубили голову, бросив тело валяться, словно булыжник.
Памятуя об убийстве императора, варяги держали секиры наперевес. Однако пока все шло заведенным порядком. Слоновые ворота всегда отпирали самыми первыми еще до того, как открывался вход во дворец с ипподрома и Халки. Через некоторое время толпа придворных, впущенная со стороны ипподрома, проходила через Слоновые ворота в Лавсиак – длинный покой, куда выходили сразу несколько дверей. Одна из дверей вела в Юстинианов триклин, возведенный при императоре Юстиниане Безносом. Строил его евнух Стефан Перс, сделавшийся ненавистным народу непомерной жадностью и жестокостью. Другая дверь открывала доступ в портик перед Золотой палатой. А еще была дверь во дворцовый храм и еще одна, обитая медью, – в кухню, где готовили яства для императора. В Лавсиаке стояли длинные скамьи, на которых строго по рангам рассаживались ближние люди. Подле первой двери всегда сидел куропалат, скамью у медной двери занимал мегаэтериарх, а ректор садился на одну скамью с препозитами.
Стоя недвижимым у стены, Харальд развлекал себя тем, что пытался сопоставить греческие чины с подобными чинами при дворе Ярицлейва Мудрого. Комит священных конюшен соответствовал чину боярина конюшего. Протоиеракариса можно было уподобить главному ловчему ястребиной и соколиной охоты. Кубикуляриев следовало бы назвать спальниками с той только разницей, что Ярицлейв не держал при себе скопцов. Великого папия можно было сравнить с ключником или, лучше сказать, ключницей, так как безбородого евнуха нельзя было отличить от морщинистой старухи. На этом сходство заканчивалось. При дворе Ярицлейва Мудрого приближенные князя употреблялись для множества различных поручений, тогда как при императорском дворе каждый занимался строго своим делом. Веститоры облачали императора, но не прятали царское одеяние в сундуки, так как это входило в обязанности вестиаритов. Нипсистиарий не имел иного дела, как только подавать императору теплую воду для омовения рук, что заставило Харальда вспомнить, как его старший брат Олав заходил по колени в ледяной горный ручей, чтобы умыться. Конечно, бедного норвежского конунга нельзя было сравнивать с владыкой Ромейской державы, но даже могущественный Ярицлейв Мудрый имел весьма небольшую свиту ближних людей.