Глава 13Готские игры
Харальд Суровый окончательно освоился в Священном дворце. Между тем закончилась теплая осень. Когда солнце миновало созвездие Рака и созвездие Льва, а Сириус сменил жар на прохладу, начала печально проглядывать зима. В Миклагарде снег выпадал редко только холодными ночами и к полудню уже таял, заставляя Харальда вздыхать по заснеженным склонам норвежских гор. Его глаза искали Путеводную звезду, верно указывавшую путь на родину. В Норвегии и в Гардарике достаточно было найти на небе Повозку Одина, состоящую из семи звезд, и прочертить от повозки мысленную линию вверх до желтоватой Путеводной звезды, которую славяне называли Северной. Она стояла высоко над головой, словно прибитая к небосводу. В небе Грикаланда звезды располагались по-другому, и Путеводная звезда, которую греки почему-то называли оскорбительной кличкой Киносура – Собачий хвост, стояла гораздо ниже. Но даже на малой высоте Путеводная звезда безошибочно обозначала север. Харальд с тоской смотрел в сторону родной земли, вспоминая отчий дом.
Одно полнолуние сменяло другое, и вот незаметно приблизилось зимнее равноденствие, когда в Северных Странах принято праздновать Йоль. И хотя Йоль суть языческий праздник, следует признать, что его не чураются даже христиане. К тому же Йоль почти совпадает с Рождеством Христовым, так что многие не видят разницы и весело пируют две недели подряд. В царском дворце на девятый день рождественских праздников устраивались Готские игры. Никто из греков не помнил, с каких времен повелась эта старинная забава, навеянная воспоминаниями о длительных войнах с воинственным племенем готов. Племя давно исчезло с лица земли, сохранившись лишь в малом числе на дальней окраине империи, в Тавриде. Но раз в году в череде рождественских праздников готы воскресали и представали перед самодержцем ромеев, чтобы усладить его очи дикими плясками. Харальд с секирой на плече стоял за спиной Романа Аргира, сидевшего на возвышении в Тринклине Девятнадцати лож. Напротив него восседали так называемые «двенадцать друзей императора», бородатые и безбородые вельможи, занимавшие важнейшие должности при дворе. Разумеется, главным среди них был препозит Иоанн.
Пространство между царским столом и столами гостей предназначалось для плясок. Скосив глаза, Харальд заметил, как перед противоположными входами в зал собрались участники игр. С левой стороны, стоял друнгарий флота, за ним толпились димократы, чьим опознавательным знаком был голубой цвет. О голубых и зеленых димократах будет сказано особо, ибо таких людей не найдется на всем свете, за исключением Миклагарда. Сейчас же следует упомянуть, что они были разделены на партии, обозначавшиеся разными цветами. Димократы ни в чем не сходились друг с другом, но с равным усердием восхваляли царя в песнопениях. Их часто приглашали в царский дворец, где они состязались в игре на музыкальных инструментах и исполнении гимнов.
Слева встали голубые, справа – зеленые вместе с музыкантами, державшими в руках бандуры. За их спинами были видны готы – по два человека с каждой стороны. Харальд узнал в готах двух варягов – своего родича Торстейна Дромона и свея Асмунда. На голове Торстейна был водружен шутовский шлем с рогами. Двух других трудно было опознать, поскольку они вывернули наизнанку одежду, набросили на плечи волчьи шкуры, а лица закрыли звериными масками. Варяги, изображавшие готов, держали в руках щиты и деревянные жезлы.
Роман Аргир слабо шевельнул рукой, подав знак Константину Артоклину, распоряжавшемуся подачей блюд на столы. Хлебодар, задорно тряхнув черными кудрями, жестом пригласил готов, столпившихся в дверях. Тотчас же зеленые и голубые вбежали и закружились в быстрой пляске под ритмичную музыку бандур. Готы, по двое с каждой стороны, ударили жезлами о свои щиты, производя шум и угрожающе выкрикивая: «Тул! Тул!».
Глядя на готов в шкурах и звериных масках, царь Роман сложил бескровные губы в некое подобие улыбки. Его гости веселились вовсю, указывая пальцами на кружащихся в пляске варваров. После трех перестроений готы отбежали назад и встали, ударяя в щиты. Голубые и зеленые, не смешиваясь друг с другом, запели готские заклинания: «Гавзас, вонас, викидиас!», сопровождаемые протяжным: «Айа!». На самом деле готские песнопения являлись смесью латинских слов и бессмысленных восклицаний, перемежавшихся с библейскими изречениями на иудейском и греческом языках: «Езекия, вооружившись на битву с ассирийцами» и «Спаситель, благие владыки». Затем началась декламация алфавитария – гимна, каждая строка которого начиналась с соответствующей буквы греческого алфавита от альфы до омеги. Варяги снова закружились в бешенной пляске, останавливаясь на короткое время, чтобы димократы могли продолжить декламацию, и так несколько раз до конца алфавита. По окончанию игр димократы простерли руки к царскому возвышению и запели: «Многолетним да сделает Бога святое царство ваше!». Варяги, ударяя жезлами в щиты, выбежали из палат, за ним последовали певцы и музыканты.
Сменившись после пира, Харальд вышел из Девятнадцати лож и увидел варягов, облаченных в шкуры. Их на славу угостили вином, и они громко хохотали, ударяли в щиты и хрипло выкрикивали: «Тул! Тул! Тул!». Харальд подошел к Торстейну Дромону, снявшему маску, и спросил:
– Зачем ты привязал к шлему коровьи рога?
– Харальд, не будь таким суровым, – со смехом отвечал Дромон, расчесывая бороду, примятую звериной маской. – Греки хотели увидеть варваров, и мы представили им ужасных берсерков в волчьих шкурах. Не забывай, что сейчас праздник Йоль, когда всем положено веселиться.
– Мы славно подурачились, – согласился Асмунд. – Однако веселье весельем, а ратного дела для нас нет. Вы все, мои друзья, хотя бы служите во дворце конунга. Что до нас, то мы умираем от скуки на городских стенах. Добро бы, если бы при этом платили изрядное жалование. Однако греки скупы, и никто из нас еще не видел обещанных денег. По сей причине мы решили вернуться в Гарды. Будем проситься в дружину Харальда Удалого. Если он не смилостивиться, то пойдем искать счастья к Ярицлейву Хромцу. Присоединяйся к нам, Харальд. Черниговский конунг примет тебя с великой радостью.
Харальд отрицательно мотнул головой. Пусть свеи плывут назад, он не будет возражать. Однако для него самого еще не время возвращаться в Гарды, ведь он пока не выведал тайну греческого огня. Между тем Гест предложил Харальду проводить его до башни Фара. Норманн с радостью откликнулся на предложение, так как никогда не упускал случая побольше разузнать о дворцовых стенах и башнях.
– Я должен проверить часовщиков, – пояснил Гест. – Как бы они не ушли праздновать Рождество, бросив срочную работу.
Башня Фара являлась одним из четырех константинопольских маяков, которые в ночное время показывают путь морякам. Пройдя через заиндевевшее поле для игры в мяч, варяги приблизились к трехъярусному сооружению. Каждый следующий ярус был меньше предыдущего, и они стояли друг на друге подобно тем пирамидкам из камней, которые язычники ставят в горах в надежде задобрить духов. Башню назвали в честь знаменитого маяка на острове Фарос близ Александрии Египетской. Конечно, константинопольский Фарос далеко уступал Александрийскому. К тому же маяк возводился при Юстине Куропалате в годину таких бедствий, что в распространяемых по Константинополю ругательных листках утверждалось, будто император занялся строительством высокой башни, дабы с ее высоты обозреть несчастья, обрушившиеся на Ромейскую державу. Тем не менее маяк был построен очень прочно и украшен лиловыми мраморными плитами с барельефами орлов, крылатых собак и горных баранов. Варяги поднялись по пологим пандусам, ведущим на верхний ярус. Площадка имела крышу, но стен там не было, отчего все пространство пронизывал холодный ветер с моря.
Вопреки опасениям Геста часовщики усердно трудились. Гидрологиум на маяке был утроен гораздо проще водяных часов в портике Золотой палаты. Однако его механизм требовал постоянного присмотра, особенно зимними ночами, когда вода в тонких медных трубках смерзалась от холодного ветра. Часовщики осторожно прочищали отверстие, из которого вода равномерно поступала в большой сосуд. В сосуде плавал маленький деревянный кораблик, очень похожий на настоящий. Позолоченная стрела на его носу показывала на колонну с отметками времени. Чем больше воды попадало в сосуд, тем выше поднимался кораблик. В конце дня кораблик возвращался в исходное положение, так как вода истекала в хитро устроенные отверстия и попадала на зубья большого колеса. Зубчатое колесо вращалось очень медленно – на один зубец за сутки. Предназначалось же колесо для того, чтобы перемещать колонну с отметками времени. За год колонна совершала один полный оборот вокруг своей оси.
Обойдя вокруг колонны, Харальд подивился тому, что линии, показывающие время, смещались то выше, то ниже. Он спросил об этом на ломаном греческом языке. Старший из часовщиков ничего не ответил, младший же, обогревая дыханием замерзшие пальцы, устало сказал:
– Гидрологиум показывает ночные и дневные часы в зависимости от времени года. Промежуток от заката до рассвета всегда делится на двенадцать частей, но зимой этот промежуток значительно длиннее. Сейчас, в Рождество Христово, ночной час самый длинный, но к Пасхе он укоротится, а дневной час станет гораздо длиннее.
Получив разъяснение, норманн повернулся к Гесту со словами:
– Я думал, во дворце имеются лишь одни водяные часы перед Золотой палатой. А вот солнечные часы повсюду.
– Солнечные часы здесь не годятся. На башне Фара необходимо знать время не только ясным днем, но даже темной ночью. В Луле также стоят водяные часы, и для благополучия конунга крайне важно, чтобы они показывали в точности такое же время, как часы Фара.
Харальд не сразу понял, о чем толкует исландец. Пока они спускались вниз, Гест рассказал, как устроены сторожевые огни у греков. Вблизи киликийского Тарса находилась крепость Лул, запиравшая Киликийское ущелье. До воцарения Василия Македонянина крепость принадлежала сарацинам, охрана же была поручена славянам-наемникам. Они получали хорошие деньги за свою службу и не желали ничего лучшего. И был назначен правителем Тарса некий Архуз ибн Яул. Он отправился туда, но проявил себя обманщиком, грубым человеком, и образ его действий был недостойным. Он стал задерживать жалованье и продовольствие, полагавшееся славянам. Они подняли шум и пожаловались жителям Тарса, говоря: «Если вы не пришлете наше жалованье, мы передадим крепость грекам». Угроза сильно подействовала на жителей Тарса, потому что без крепости их город был обречен. Они собрали между собою пятнадцать тысяч динаров для удовлетворения нужд славян. И взял их Архуз, чтобы доставить защитникам Лула, но взял их для себя. Поскольку славяне не получил