и обещанных денег, они исполнили свою угрозу и передали крепость грекам. И ужас объял жителей Тарса, потому что крепость Лул была костью в горле врага, ведь грекам нельзя было выйти ни сухим путем, ни морем без того, чтобы мусульмане не увидели их.
С того времени, когда важная крепость попала в руки греков, едва в Луле замечали нечто важное, на башне зажигали огонь, который видели в крепости на холме Аргей. Там в свою очередь зажигали огни и предупреждали об опасности находящихся на Исаме, а они – тех, кто в Эгиле; последние же – тех, кто на холме Мамы. За ним следовал Кириз, потом Мокил, а дальше холм святого Авксентия мгновенно давал весть служителям на башне Фара в Константинополем. Таким способом сигнал проходил всю Малую Азию за один час. Однако мало получить тревожную весть. Крайне желательно было точно знать, что она означала. И вот кто-то (изобретение безосновательно приписывают Льву Математику) предложил поставить водяные часы на противоположных концах сигнальной цепи. Если огонь на башне зажигали в первом часу, то на маяке Фара его получали во втором часу и, сверившись с водяным механизмом, определяли, что объявлена война. Если огни в Луле зажигали во втором часу, то сигнал в Константинополь приходил в третьем часу и означал вторжение неприятеля. Сигнал третьего часа приходил в четвертом и говорил о пожаре. Всего предусматривалось десять различных случаев от войны до прибытия иноземного посольства, так что в столице заранее могли подготовиться к любому из этих событий.
– Хитро придумано! – восхитился Харальд.
– Хитро, да не очень! – отозвался Гест. – Греки всегда опасались вторжения с востока. Но сейчас это не так важно, ибо не только крепость Лула, но уже и сам Тарс принадлежит грекам. Василевс Никифор Фока принудил сей город сдаться и частью переселил мусульман, частью продал их в рабство. А вот с севера отчего-то не ждут беды. На той стороне нет сигнальных башен и некому заранее предупредить о вторжении. Между тем к Миклагарду уже приплывало огромное войско росов. Они появились под стенами города так внезапно, что греки едва успели закрыть ворота. С тех пор в Стеноне всегда находятся десять огненосных хеландий. Ты их видел.
– Мне кажется, что они излишни. С севера или с востока будет нападение – какая разница! Стены и башни Миклагарда неприступны.
– Смельчаки одолевают любые препятствия. Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Варяги вышли на террасу, спускавшуюся ко дворцу Букелеон, или дворцу Быка, названному по статуе могучего быка, вступившего в единоборство со свирепым львом. Статуя венчала мраморную лестницу у подножья дворца. Всякий раз при виде схватки зверей, Харальд представлял себя львом, терзающим державу ромеев. Лев могуч и храбр, но бык не уступит ему в силе. Нельзя было предсказать, кто из противников одержит победу, так как их застывшая в мраморе схватка продолжалась вечно. Лестница спускалась к небольшой гавани. Когда василевс выражал желание отправиться на морскую прогулку, царский корабль приставал непосредственно к дворцовым ступеням. Первое время Харальд думал, что стена дворца, обращенная к морю, является самым слабым местом в городских укреплениях. Потом он изменил свое мнение. Дворец Быка представлял собой настоящую крепостью, столь же мощную, как Медная стража.
– Нет человека, который сумел бы вскарабкаться по гладкой мраморной стене, – разочарованно вздохнул норманн.
– Ты так думаешь? Тогда скажи, зачем внизу плавает лодка?
Харальд перегнулся через каменное ограждение и увидел в темноте лодку. Сложенный из огромных валунов мол не позволял проникнуть в гавань высоким волнам, но было заметно, что даже под защитой мола гребцам приходится нелегко. Вода в гавани бурлила, лодку швыряло от мола к стене, и кормчий усердно работал веслом.
– Сегодня море неспокойно, – заметил Харальд. – Если кормчий зазевается, лодку разобьет о стену.
– Всякую ночь в самую отчаянную непогоду у Букелеона сторожит лодка. Так повелось с той поры, когда злоумышленники проникли во дворец с моря, – объяснил Гест.
– Как же это случилось?
– Не ведаю. Спроси у греков.
Харальд попрощался с манглавитом и двинулся назад через поле для игр. Погруженный в свои мысли, он внезапно наткнулся у царской конюшне на двух юных друзей Катакалона и Константина, державшихся за руки.
– Чем вы тут заняты? – грозно осведомился норманн.
– Ах, это ты, Аральт? Как ты нас напугал! Мы решили, что нас настиг бабуцикарий, ночной демон, который являются людям в ночь на Рождество Христово. Ради великого праздника нас отпустили из секрета. Мы смотрели готские пляски, а потом пришли к конюшне подышать чистым воздухом и полюбоваться звездами.
– Вам нельзя ночевать во дворце. Придется вам любоваться звездами где-нибудь в городе. Но прежде чем вас отпустить, задам вам вопрос. Слышали ли вы о смельчаке, который темной ночью проник во Дворец Быка?
Смущенный Катакалон отрицательно помотал головой. Зато Константин отвечал с обычным самоуверенным видом, его друг переводил:
– Кто же не знает его имя? То был Иоанн Цимисхий.
– Греческий конунг, сражавшийся в Болгарии с конунгом Свендославом?
– Он самый. Иоанн не был таким великаном-бабуцикарием, как ты, тавроскиф. Само прозвище Цимисхий на армянском языке означает «Туфелька», и оно было дано Иоанну за малый рост. Но в нем таилась гигантская сила и поразительная ловкость. В прыганье, игре в мяч, метании копья и стрельбе из лука он превосходил всех своих сверстников. Говорят, что он выстраивал в ряд четырех скакунов и, птицей мелькнув над тремя из них, прыгал на спину последнего.
– Иоанн был без сомнения доблестным мужем, – согласился Харальд. – И как иначе, если он бросил вызов самому Свендославу! Но зачем ему понадобилось взбираться на дворцовую стену? Неужели конунг хотел показать свою ловкость?
– Иоанн еще не был василевсом. Точнее, стал им в ту самую зимнюю ночь, когда проник во дворец. Как сказано в «Истории» Льва Диакона, это произошло в начале четвертой ночной стражи, на рассвете в субботу одиннадцатого декабря тринадцатого индикта шесть тысяч четыреста семьдесят восьмого года от сотворения мира.
Харальдом овладело любопытство. Положив тяжелые длани на плечи двух юных друзей, он притиснул их к стене конюшни и поклялся не отпускать до тех пор, пока Константин не поведает, а Катакалон не переведет сию удивительную историю в самых мельчайших подробностях. И вот что услышал Харальд.
Император Константин Багрянородный имел сына и наследника Романа. Наследник мог взять в жены самую знатную и кроткую нравом девушку, но его выбор пал на Феофано, дочь содержателя корчмы, славившуюся необычайной красотой и соразмерностью телосложения. Попав из корчмы во дворец, Феофано сразу же обнаружила свою низменную натуру. Она уговорила мужа подсыпать отраву отцу, чтобы поскорее вступить на трон. Роман, плененный дьявольской красотой супруги, повиновался и совершил грех отцеубийства. Он стал императором, а жена родила ему двух сыновей. Впрочем, царствование Романа продолжалось недолго. Он чрезмерно увлекался охотой даже во время постов, предназначенных для очищения душ и устремления к возвышенному. Однажды он преследовал в горах стадо оленей и от неумеренной верховой езды у него начались смертельные спазмы. Так было объявлено, большинство же подозревало, что его опоили ядом, принесенным с женской половины дворца. Роман оставил жизнь в цветущем возрасте после трех лет и пяти месяцев самодержавной власти.
По смерти мужа Феофана стала правительницей при малолетних детях. Однако дворцовые евнухи, с чьей помощью она управляла, не имели поддержки в войсках, воевавших в Азии. Войсками командовал доместик школ Востока магистр Никифор Фока. Он происходил из славного рода, давшего немало стратигов. Впрочем, сам он далеко превзошел своих доблестных предков. Никифор очистил остров Крит от пиратов, он осадил и заставил сдаться Тарс, а также одержал ряд громких побед над сарацинами. Его любили за удачу в сражениях, храбрость и заботу о простых воинах. Стратиг двинул свое войско к Константинополю. Искушенная в дворцовых заговорах царица ничего не могла противопоставить этой грозной силе. Никифор Фока был провозглашен августейшим василевсом ромеев. Чтобы не нарушать права сыновей покойного Романа, было решено, что Никифор вступит в законный брак с Феофано и усыновит её детей. Феофано согласилась стать его женой только потому, что иначе её ждало изгнание или заточение. В глубине души она затаила змеиную ненависть к мужу и выжидала удобный случай погубить его.
Никифор Фока обращал в пепел бесчисленные города, завоевывал цветущие страны и внушал ужас врагу. При нем у сарацинов была отвоевана Антиохия. Однако взятие богатейшего города стало предвестником гибели василевса. Имелось пророчество, и все о нем знали, что Никифора постигнет смерть после падения Антиохии. Говорят, что по этой причине василевс был разгневан на стратига Михаила Вурца, взявшего город. Вместо заслуженной награды полководец подвергся опале. Император имел немало причин для беспокойства. Война в Сирии поглощала огромные средства, и василевс требовал, чтобы подати в казну взимались полноценными тяжелыми номисмами, а синклиту и иным придворным людям раздачу выдавали обрезанными легкими номисмами. Никифор Фока также захотел, чтобы все воины, павшие на поле битвы, были причислены к лику святых мучеников. Василевс принуждал патриарха и митрополитов принять это как догмат. Однако некоторые из них, храбро оказав противодействие, удержали его от этого намерения.
– Разве церковь не желает допускать в рай храбрых воинов? – удивился Харальд. – Награда за доблесть – пиры в Вальхалле. Мой старший брат, павший в битве, причислен к лику святых.
– Ремесло воина – богопротивное занятие.
Катаколон с ходу перевел слова друга, но счел необходимым выразить свое собственное мнение.
– Не могу согласиться с тобой. Военная служба почетна и необходима.
– Ты недалеко ушел от варвара! – запальчиво оборвал его Константин. – Канон отца церкви Василия Великого гласит, что воин, убивший на войне врага, должен быть отлучен от причастия на три года. Никифор Фока был благочестивым человеком, он шел на врага с молитвой на устах. Но разве может даже самый храбрый воин противостоять предначертанной свыше судьбе?