Устраняя действительных или мнимых соперников, евнух Иоанн назначал на освободившиеся должности своих ставленников. Больной конунг со всем соглашался. Препозит вводил угодных ему кандидатов в Золотую палату. Они падали ниц и целовали пурпурных сандалии царя, после чего Роман слабым голосом произносил: «Во имя Господа производит тебя мое от Бога царство…», называя очередную важную должность. После череды подобных назначений все во дворце притихли, смирившись с неизбежным.
Поздно вечером в Великую Среду, когда во всех церквях со слезами поминали предательство Иуды Искариота, получившего тридцать сребреников, Торстейн Дромон разыскал Харальда и поведал ему о странном происшествии:
– Выслушай меня, родич. Мы стояли на страже пред серебряными дверями, ведущими в опочивальню конунга. Подошло время, когда нас уже должны были сменить, как вдруг я заметил какого-то тщедушного полурослика, похожего на карла Андвари из Страны Черных Альвов. Прежде он никогда не попадался мне не глаза. Он крепко прижимал к груди небольшой сосуд и пытался незаметно прошмыгнуть в дверь. Наверное, он надеялся, что я задремал. Но я схватил его за длинную черную бороду и грозно спросил, куда он идет? Карл пропищал, что он несет конунгу целебный отвар, приготовленный руками блаженной василисы. Тогда я сказал, что мне ничего не известно об этом отваре и я его не пропущу. Едва я возвысил голос, полурослик метнулся в сторону и исчез в темноте, оставив в моих руках черную бороду. Клянусь Тором, он избавился от своей бороды легче, чем ящерица от хвоста! И ускользнул, подобно ящерице. Не иначе, нас навестил тролль. Правда, я не слышал, чтобы в здешних местах водились тролли, но с другой стороны, почему бы им не перебраться в Миклагард вслед за норманнами.
Харальд повертел в руках длинные черные пряди:
– Ты легко оторвал бороду, потому что её нацепили, чтобы скрыть лицо. Простая уловка. Если кто-то нацепил чужую бороду, значит, у него нет своей. Из этого непреложно следует, что приходил евнух или переодетая старуха из тех, что толкут коренья перед опочивальней Зои. Где варево, которое принес карл с чужой бородой?
– Сосуд упал и все содержимое растеклось по полу.
– Зови аколуфа! – посоветовал Харальд.
Призванный варягами аколуф Михаил осторожно обнюхал пустую амфору и задумчиво протянул:
– Неведомое снадобье было в этом сосуде. Кто знает, чем потчуют божественного василевса и не приносят ли лекарства больше вреда, нежели пользы? Меня с отроческих лет учили пить только то, что полезно желудку. Пей полынь, если страдаешь печенью, или ревень. Я не пользуюсь услугами лекарей, разве что бросаю кровь три раза в году – в феврале, мае и сентябре, и ничего больше. Снадобий в виде противоядия нельзя принимать ни в каком случае; я знаю многих, которые от того умерли и причислены к самоубийцам. Не следовало бы автократору принимать подозрительные лекарства, изготовленные на женской половине! Но кто послушает простого воина, когда кругом столько ученых мужей! Завтра я удвою стражу, поелику предстоит опасный день. Василевс будет раздавать вознаграждение придворным.
На следующее утро пробудившийся ото сна Роман Аргир приказал истопить баню. Василевс любил нежить старое тело в теплой воде. По словам Геста, в ту пору, когда царь еще чувствовал себя хорошо, он посещал термы через день. Болезнь лишила его любимого удовольствия, но в Чистый Четверг он впервые за несколько месяцев почувствовал себя значительно лучше, возможно, потому что очередная порция предназначенного ему варева была вылита на пол Торстейном Дромоном. В Священном дворце имелись роскошные термы Икономион, построенные еще Константином Великим. Они превосходили все подобные сооружения в городе и в домах вельмож. При Иоанне Цимисхии обветшавшее здание терм было разобрано, мраморные блоки и колоны пошли на украшение церкви над воротами Халки, где и упокоилось тело императора. Вместо больших терм во дворце были построены две бани поменьше, но столь же роскошно украшенные. Харальд присутствовал при выходе царя из опочивальни и отметил, что Роман Аргир ступал гораздо бодрее, чем обычно. Он торопился, предвкушая, как омоют и умастят целебным маслом его недужное тело. Царь вступил в баню. Когда прошло несколько часов, аколуф Михаил забеспокоился и послал Харальда разузнать, сколько еще времени василевс проведет в термах.
Харальд вошел в предбанник. На мраморных скамьях сидели варяги, сторожившие златотканное царское платье. Здесь самодержца разоблачали от одежд и укутывали его тело пурпурными простынями, после чего он в сопровождении главного банщика и нескольких подручных мойщиков шествовал в зал для разогрева, потом в парную-кальдарий и, наконец, в купальню с подогретой и настоянной на травах водой. Банщик подносил ему сосуд с освященным мирром, василевс крестообразно наносил мирро на грудь, после чего мойщики умащали его тело целебными маслами и бальзамами. Потом царя бережно опускали в мраморную купальню, смывали с него масло и укутывали в простыни. По всем расчетам Роман Аргир уже должен был покинуть купальню.
– Где конунг? – спросил Харальд.
– Откуда нам знать! – отвечали варяги. – Бородатым нельзя в купальню.
Они были правы. Только евнухам дозволялось присутствовать при омовении императора. Однако Харальд презрел придворные правила. Он распахнул дверь, быстро прошел через помещение для разогрева, затем через парную и оказался в светлом купольном зале. Сквозь окна, забранные круглыми цветными стеклами, струились красные, зеленые, фиолетовые лучи. В центре зала была купальня, в которой плескались люди. Несколько евнухов поддерживали обнаженного человека, который сильно бил по воде ногами и руками. Из-за брызг и цветных лучей, пронизывавших помещение, трудно было рассмотреть происходящее. Спустя мгновение удары по воде ослабели, брызг стало меньше. Роман Аргир блаженно покоился в руках евнухов. И только тут Харальд заметил, что евнухи не дают императору поднять голову, держа её под водой.
Поняв, что на его глазах происходит убийство, Харальд прыгнул в купальню и вышвырнул евнухов. Подхватив бездыханное тело Романа, он вытащил его из воды и бережно положил на кедровое ложе. В юности Харальду случалось откачивать сверстников, захлебнувшихся водой во время купания в речке. На Ильмень озере ему также удалось спасти рыбака, чью лодку перевернула внезапная буря. Он знал, что надо освободить от воды легкие царя, и несколько раз с силой надавил на его грудь, не обращая внимания на треск ребер. Роман шевельнулся и начал судорожно хватать ртом спасительный воздух. Но дышал он прерывисто и хрипло, на посиневших губах пузырилась пена.
Пока Харальд пытался вернуть утопленника к жизни, вокруг ложа засуетились слуги, сбежавшиеся изо всех уголков дворца. Поднялся крик, что с самодержцем случилась беда. Кто-то тронул Харальда за плечо. Он резко повернулся, намереваясь сбить с ног дерзкого евнуха. Вместо евнуха он увидел царицу Зою. Она пришла одна, без сопровождения женского секрета, состоящего из зост и других знатных женщин. Василиса стояла, потирая руку, грубо сброшенную с плеча.
– Ты непочтителен со своей повелительницей, варанг! Впрочем, ты так груб и силен, что слабые женщины тебе все простят, – произнесла Зоя, облизнув кончиком языка алые губы.
При звуках её чарующего голоса Роман Аргир открыл глаза. Его блуждающий взгляд обрел осмысленность, он узнал супругу, привстал с ложа и протянул к ней руку, ища поддержки и помощи. Но Зоя равнодушно отвернулась. Царица стояла, не глядя на умирающего, занятая тем, что поправляла свои волосы. Роман глубоко и горестно вздохнув, не в силах вымолвить ни слова, видом своим и движением головы пытаясь выразить волю души.
Зоя брезгливо отвернулась и пошла прочь. Роман приподнялся и невнятно промычал, глядя ей вслед:
– О, жена!..Участница моего ложа и царства…
Больше ничего нельзя было разобрать. Царь закрыл глаза, задышал все чаще. Затем он рухнул на ложе, рот его неожиданно широко раскрылся, и оттуда вылилась темная, вязкая жидкость, после этого он еще раз или два вздохнул и расстался с жизнью.
Глава 15Венец Константина Великого
Харальд Суровый присутствовал при последних мгновениях жизни греческого конунга Романа Аргира. Хладное тело императора перенесли из бани в опочивальню. Варяги охраняли покой мертвого, придворные тихо шептались, что покойный выглядит так, словно умер не своей смертью. Лицо Романа исказилось, но не вытянулось, а раздулось и пожелтело, в щеках же, казалось, не осталось ни кровинки. Такое бывало, когда человека долго поили черемицей или иным медленно действующим ядом. Поздно ночью в царскую опочивальню пришла царица Зоя в сопровождении препозита Иоанна и его младшего брата Михаила.
– Он плохо выглядит, – заключил евнух, вглядываясь в лицо покойного.
– Он и при жизни выглядел не лучше, – отмахнулась Зоя.
Евнух долго стоял у тела, Зоя даже не подошла к пурпурному ложу. Михаил, забившись в дальний угол, повторял одно и тоже:
– Видит Бог, я этого не желал! Видит Бог!
Евнух заговорил с Зоей:
– Порфирородная! По всем закоулкам дворца гадают, кому суждено взойти на престол.
– Моя сестра и другие родичи наверняка будут уговаривать меня поразмыслить и обдумать свое положение, дабы возвести на царский престол мужа, готового служить мне, как госпоже.
– Михаил боготворит твою красоту, василиса, и будет тебе самым преданным слугой. Я же буду твоим рабом.
– Ты считаешь меня красивой? – живо отозвалась Зоя, готовая часами слушать похвалу своей белой коже, голубым глазам, светлым локонам и прочим суетным и быстро проходящим прелестям.
– О Порфирородная! Только Поэт, воспевший Елену Прекрасную, сумел бы найти слова, достойные твоей неземной красоте. Мне же остается умолкнуть, досадуя, что, если ты, несомненно, превзошла Елену, то мы, с нашим бедным и убогим языком, не можем соперничать с Поэтом.
– Говори ещё, говори! Вы, евнухи, гораздо лучше мужчин цените женские усилия быть красивыми!