Евнух вырвал царский венец из рук Харальда и с необыкновенной прытью помчался к винтовой лестнице. Норманн нагнал его только на верхних ступенях. Направляясь к двери, закрывавшей вход во дворцовые переходы, Иоанн внезапно свернул к простенку с мозаичным изображением царской четы. Потрясая золотым венцом перед мозаикой, евнух злобно выкрикнул:
– Роман Аргир! Клянусь, недолго тебе осталось осквернять святые стены своим мерзким ликом! Какие бы препоны нам не чинили, скоро твое место займет мой брат! Мы, Пафлагоны, создадим новую династию и будем вечно править Новым Римом!
Харальд, не зная, понадобится он или нет, но на всякий случай следовал за евнухом, а тот что-то бормотал в исступлении, прижимая к пухлой груди венец Константина Великого. Только войдя в опочивальню императрицы, Иоанн немного успокоился. Зоя с нетерпением, Михаил с испугом ожидали его возвращения. Торопясь предупредить их расспросы, евнух сказал:
– Всесвятейший патриарх согласился благословить ваш брак… Но сделал это с великой неохотой. Кроме того, он хочет отложить ваше венчание и провозглашение Михаила самодержцем. Порфирородная! Весь мой опыт подсказывает, что мы погибнем, если промедлим с передачей власти! Вас навеки разлучат. Тебя, василиса, запрут в монастырь, где увянет твоя несравненная красота, или же отдадут замуж за старика, недостойного твоих юных лет. Что касается моего брата… , – евнух безнадежно махнул рукой и горестно закончил. – В лучшем случае Михаила оскопят.
– О нет! Этого я не допущу! Лишиться того, что приносит мне неземное наслаждение! Нет, трижды нет! – гневно воскликнула Зоя. – Ты прав, следует действовать немедленно. Если патриарх колеблется, то мне, женщине, придется взять дело в свои руки. Я сама возложу царский венец на голову возлюбленного.
Обрадованный её решительностью Кормитель Сирот хлопнул в ладоши, и перед ним как по волшебству вырос протонотарий. Получив приказание, он исчез. Не прошло и четверти часа, как Золотая палата наполнилась множеством людей. Великий папий громогласно призывал хранителей тишины силенциариев. Тенями скользили вдоль стен кубикулярии, протовестиарий спешил с царскими одеяниями. Михаила подхватили под руки и увлекли в глубокую нишу. Второпях евнухи забыли задернуть завесу, и каждый мог видеть, как с юноши сняли одежды, оставив лишь короткую нижнюю тунику. Глядя на полуобнаженного Михаила, чья кожа сразу же посинела от холода, Харальд подивился странному выбору царицы. Юноша был красив, но изнежен, как девушка. Его белое тело, никогда не обжигали солнечные лучи, нежные щеки не знали прикосновения свирепого морского ветра. Неужели Зоя рассчитывала, что его холеные руки, неприспособленные ни к мечу, ни к копью, смогут защитить державу ромеев, окруженную воинственными племенами?
Между тем на Михаила надели дивитисий, напоминавший длинный узкий мешок, и в просторечии так и называвшийся – саккос, то есть мешок. В этом парадном одеянии, стеснявшим шаг, невозможно было быстро ходить, а чтобы сесть на коня, пришлось бы задрать узкий саккос до пояса, оголив ноги и бедра. Михаила обули в пурпурную обувь, знак императорского достоинства, и возложили на его плечи шитую золотом хламиду – самую роскошную принадлежность парадного облачения царей. Зоя велела принести лоры – длинные парчовые полотнища, украшенные жемчугом и золотыми пластинами. Лоры перекинули через правое плечо Михаила, один конец спустили на грудь, другой продели через петлю на спине и пропустили под левую руку. Говорили, что это делается в память о том, как было перепоясано тело Господа нашего после снятия с креста. Обычно лоры повязывали только на Пасху, но царица захотела, чтобы на её возлюбленном было как можно больше царских одеяний.
После краткой молитвы Зоя возложила на голову Михаилу царский венец. Стемма Константина Великого оказалась велика для Михаила и сползла ему на переносицу. Не обращая на это внимания, Зоя возвела юношу на трон, предназначенный для Господа нашего Иисуса Христа, сама же скромно села в кресло подле трона. В руки Михаила вложили скипетр и державу. Он покорно позволял делать с собой все, что от него хотели. Казалось, он никого не видел. Глаза его были прикрыты, губы беспрестанно шевелились. Харальд, с секирой в руках занявший место за троном, прислушался, но сумел разобрать только бессвязные слова:
– Лики… Невидимые лики, парящие в воздухе…Сулят царство, взамен требуют отречься от Бога…Горе мне, грешному…Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?…Какой выкуп даст человек за душу свою?
Между тем Лавсиак, являвшийся преддверием Золотой палаты, заполнили придворные чины, гадавшие о причине неурочного вызова в Священный дворец. Гул их голосов долетал до трона. Царица заметно встревожилась.
– Уверен ли ты, что никто из патрикиев не дерзнет противиться нашей воле? – осведомилась она у Иоанна.
Тот решительно изрек:
– Почти все безбородые держат нашу сторону. Что касается бородатых, то они рабы своего брюха и того, что висит у них под брюхом. Вот увидишь: они передерутся между собой, дабы поклониться новому василевсу.
В доказательство своих слов Кормитель Сирот твердым шагом направился в Лавсиак, распахнул дверь и возвестил собравшимся там придворным:
– Порфирородная василиса Зоя, имея в своем милостивом сердце неусыпное попечение о благополучии подданных, отложила горе по почившему василевсу Роману и ради величия Ромейской державы избрала себе супругом Михаила и повелела увенчать его царским венцом.
На мгновение среди придворных чинов воцарилось молчание. Но тут же двое самых усердных из приспешников Иоанна – протонотарий и заведующий секретом принятия прошений на августейшее имя, вскочили со своих мест и громко возопили:
– Деспотия су и агия! Свершилось твое святое владычество!
Ещё несколько вельмож, известных как гнусные ласкатели и льстецы, отозвались ликующими криками. Они старались перекричать друг друга:
– Великому василевсу и автократору Михаилу многая лета!
Протонотарий, не в силах сдержать обуревавшие его верноподданнические чувства, сбросил с головы сенаторский головной покров и задрав белольняной плащ, пустился в радостный пляс. И только асикрит Христофор Митиленский осмелился заметить:
– Не следует ли повременить со славословиями до того дня, когда всесвятейший патриарх возложит венец и хламиду на василевса в Великой Церкви…
Его сразу же перебил хор негодующих голосов
– Если Порфирородная собственноручно возложила венец, о чем толковать!
– Вспомни слова Поэта: «вредно многоначалие, да будет один повелитель, один царь»,!
– Не следует ждать венчания в храме…Мы хотим сейчас же изъявить покорность повелителю ромеев….
Кормитель Сирот, с усмешкой выслушав льстецов, предложил:
– Блаженный василевс примет вас в Золотой палате. Входите в соответствии с достоинством, присвоенным вашим чинам.
Великий ключник по очереди вводил сановников двенадцати высших рангов. Каждый из них простирался ниц перед золоченным троном и целовал ноги царской особы. Харальд припомнил рассказ секретика Констатина о том, что в давние времена, когда кого-либо из полководцев или знатных патрициев провозглашали императором, то Сенат и народ римский давали ему советы, излагали жалобы и даже предъявляли разные требования, например, настоятельно просили сменить зарвавшегося эпарха или уменьшить поборы. Вольные обычаи навсегда исчезли. Сейчас полагалось только восхвалять царя и лобызать подошвы его пурпурных сандалий, чем и занимались придворные, сменявшие друг друга у подножья трона.
– Пусть охраняет тебя десница Господа!… Супостаты да падут перед ликом твоим и будут лизать прах враги твои!…
Некоторые из придворных обращались к Зое, сидевшей на боковом кресле, заставляя её краснеть от откровенных призывов:
– Да будет осенен корень рода твой кроной плодородия! Пусть тень плода его покроет царские горы, ибо благодаря тебе царствуют василевсы!
Великий ключник зорко следил, чтобы славословящие не задерживались у трона, так как очередь желающих изъявить покорность императору растянулась на всю палату. По данному им знаку придворный прерывали льстивые речи, завершая их возгласом «На многие и добрые годы!» и уступая место другому чину. Молодой царь восседал на троне совершенно неподвижно и, казалось, даже не понимал, кто и зачем лобызает его ноги. Вдруг он вскрикнул: «Лики!», в испуге прикрыл лицо широкими рукавами и в следующее мгновение рухнул с трона. Его тело забилось сильнее, чем бился Роман Аргир в руках евнухов-убийц. Михаил колотил руками и ногами о ступени, ведущие к трону. Голова моталась из стороны в сторону, царский венец слетел и укатился в сторону. С прокушенной зубами губы слетали клочья пены. Можно было подумать, что его душит мара или невидимый дух, карающий всякого, кто дерзнет надеть на голову стемму Константина Великого.
Зоя в ужасе закрыла лицо ладонями. Логофет дрома, приветствовавший в это время царя, онемел, взирая на юношу в золотых одеяниях, бившегося головой о мраморный пол. Тем не менее логофет с запинкой продолжал славословия:
– Замкнутся…ээ… уста их, и будто стрелами будут поражать их твои речи… Ты будешь казаться страшным для них… и от лика твоего дрожь объяст их…
Первым опомнился евнух Иоанн. Тоненьким голоском он велел немедленно задернуть завесу, дабы скрыть трон от людей, наполнивших Золотую палату. Великий ключник спешно повиновался, после чего евнух приказал Харальду помочь василевсу. Харальд взял Михаила на руки, поражаясь нечеловеческой силе, сводившей его мышцы. С трудом удерживая его выгибавшуюся назад спину, он усадил Михаила на золоченый трон. Евнух вытер белую пену, клочьями падавшую на подбородок младшего брата.
– Скоро все пройдет! С ним такое случалось очень давно, еще в детские годы. Не останавливайте церемонию, но держите завесу закрытой, пока василевсу не станет лучше, – распорядился Кормитель Сирот.
Харальд, обхватив могучими руками тело Михаила, изо всех сил прижимал его бьющееся в конвульсиях тело к спинке трона. Евнух Иоанн поддерживал голову брата, смахивая белую пену с его губ. Придворные чины за завесой восклицали на все лады: