Некоторые из изваяний были овеяны легендами, например, статуя Калидонского Кабана, яростно бросающегося на льва. Вид кабана со вздыбленной щетиной был столь ужасен, что в древности ему выбили клыки. Когда на трон вступил император Александр, колдуны и чародеи убедили его в том, что статуя кабана является его знаком, ибо он тоже боролся за власть со своим братом Львом. Император, введенный в заблуждение чародеями, повелел восстановить кабану клыки, а заодно и отбитый ранее детородный член. Он был наказан за приверженность языческим суевериям, ибо его собственные детородные органы подверглись воспалению и сгнили. Невозможно перечислить все колоны, обелиски, сфинксы, изваяния зверей и статуи богов, украшавшие ипподром. Их можно было рассматривать целыми днями и каждый раз находить новые.
Пока в конюшнях готовили колесницы, собравшийся на трибунах народ развлекался выступлениями бегунов и борцов. Они выходили на арену сразу по нескольку человек, устраивая схватки и забеги. Варяги, начинавшие службу при императоре Константине, отце Зои, рассказывали Харальду, что царь самозабвенно любил игры на ипподроме. Он восстановил давно забытые состязания по бегу босыми, а также борьбу и не просто наблюдал за ними с высоты Кафисмы, а сам вступал в борьбу с соперниками, требуя при этом, чтобы противники не поддавались ему, но упорно сопротивлялись и давали ему возможность одержать над ними еще более доблестную победу. Если бы отец Зои пребывал во здравии, он был бы глубоко разочарован юным зятем. Михаил Пафлагон равнодушно взирал на могучих борцов, бросавших друг друга на мягкий песок.
Затем на арене появились гепарды и медведи, их стравливали друг с другом на потеху зрителей, а потом растащили, окровавленных и израненных. Кровавое зрелище сменилось представлением ряженых актеров – скоморохов по-славянски. В прежние времена скоморохи позволяли себе немыслимые вольности. Они не щадили самых высокопоставленных особ. При одном императоре состоял евнух и препозит, почти столь же могущественный, как Кормитель Сирот. Стоит ли упоминать, что он славился неимоверной алчностью и стяжательством? Жила в Константинополе одна вдова, которая унаследовала от мужа большой торговый корабль, как купчиха Спес унаследовала несколько кораблей от отца. Евнуху приглянулось ее добро, и он хитростью отнял корабль. Что могла сделать бедная женщина с могущественным препозитом? Только рыдать и жаловаться, но её стенания дошли до скоморохов и они высмеяли жадного скопца. Выступая на ипподроме в присутствии императора, один ряженный показал зрителям детскую игрушку в виде корабля и предложил товарищу на спор проглотить ее. Конечно, тот потерпел неудачу. Тогда первый скоморох укорил второго: «Ты не способен справиться с жалким суденышком, тогда как препозит с легкостью проглотил трёхмачтовый корабль». Весь ипподром захохотал, что побудило императора приказать расследование этого дела. Вдове вернули корабль, евнуха примерно наказали.
Но кто бы набрался дерзости укорить препозита Иоанна, чей младший брат восседал в царской ложе? Поэтому ряженные не осмеивались высмеивать никого, кроме стражи, да и то сразу вызвали недовольное ворчание варягов, наблюдавших за потехой с высоты Кафисмы. Один из скоморохов был в песьей маске, другой, судя по одеянию, изображал варяга, но не доблестного стража, а толстого увальня, неуклюже управлявшегося с секирой и круглым щитом. Очевидно, кто-то из устроителей праздника вспомнил готские игры, услаждавшие взоры императора, и попытался повторить их для невежественной толпы. Вооруженный копьем человек-пес нападал на варяга и заставлял его нарочито нелепо отбиваться, что вызывало горячее одобрение зрителей, нашедших возможность посмеяться над могучими северными воинами. Варяги мрачно молчали. Некоторым утешением для них послужила концовка схватки. Неуклюжий варяг все же одолел пса и отсек ему голову. Песья маска слетела наземь и под ней обнаружился молодой скоморох, раскрасневшейся от беготни по арене.
Ряженных борцов сменили акробаты. Они ловко карабкались вверх по шестам, установленным на арене, и выделывали фигуры, доступные только для людей без костей. Все выступления сопровождались звуками портативов, которые обслуживали знакомые Харальду славяне. Кроме органов музыканты, облаченные в смешные варварские одеяния: колпаки и шаровары. Они дудели в свирели, били в литавры, щипали струны арфы. Общее внимание привлек темнокожий музыкант, самозабвенно игравший на лире и отбивавший такт ногой.
Михаил Пафлагон откровенно скучал. Только одно зрелище привлекло внимание молодого самодержца, да и то потому, что о нем заговорил евнух Иоанн, стоявший позади трона.
– Автократор! Сарацины просят твоего соизволения для строительства мечети в Константинополе, – шепнул евнух, склонившись над ухом младшего брата.
– Допустить их в Византий! – возмутился Михаил. – Быть может, они еще потребуют превратить в мечеть Великую церковь! Не бывать такому!
– И все же, как ни прискорбно, следует пойти им навстречу. Иначе сарацины не позволят восстановить храм Гроба Господнего в Иерусалиме! С таким требованием посланцы египетского халифа прибыли к твоему двору. Посмотри! Один из них, явный безумец, собирается доказать нам преимущество сарацинской веры, полетев по воздуху, словно птица.
Евнух указал брату на башню, увенчанную четырьмя конями с выгнутыми шеями. Медная квадрига, отлитая, как утверждали, знаменитым древним мастером Лисиппом, царила над ипподромом, видимая с самых дальних трибун. Могучие кони, подняв передние ноги, приготовились сорваться в бешенную скачку. Такое впечатление возникало благодаря искусству создавшего их скульптора. На самом деле квадрига была столь велика и тяжела, что казалось, что никакая сила не сдвинет её с места и не перенесет даже на сотню шагов. Впрочем, привезли же сию квадригу в Константинополь с острова Хиос, и кто ведает, где она окажется через века? На голове одного из медных коней стоял смуглый человек, облаченный в длинное и широкое одеяние со множеством складок. Он распростер рукава, напоминавшие трепещущие крылья, собираясь пролететь все пространство ипподрома. Ульв, наблюдавший за его движениями, хохотнул вполголоса.
– Глупец рассчитывает пролететь по воздуху, подобно драккару под парусом, наполненным ветром! Пусть меня сожрут свирепые тролли, если он не свалится вниз, как камень со скалы! Лишь у Одина есть волшебный корабль Скидбланир, способный летать по воздуху!
Сарацин в белом хитоне взмахивал широкими рукавами, но всякий раз воздерживался от полета, выжидая сильного ветра. Зрители на трибунах подбадривали его громкими криками:
– Лети, лети, поганый! … Долго ли ты будешь томить души наши, взвешивая ветер с башни?
Наконец, когда все уже решили, что полет не состоится, сарацин поймал широким одеянием свежий порыв ветра и прыгнул с башни. Как и предсказывал Ульв, он камнем полетел вниз и, переломав все кости, распростерся ниц на каменных плитах под одной из четырех арок, из которых выезжали колесницы. Толпа на трибунах разразилась издевательским смехом и остротами. Свита императора не могла удержаться от хохота. Евнух Иоанн повизгивал тонким голоском:
– Клянусь, из него вышел воздухоплаватель не лучше Икара!
В этот момент из четырех арок Карцера – так назывались стойла для лошадей – одновременно выехали четыре квадриги, запряженные в колесницы голубого, зеленого, красного и белого цветов. Одна из колесниц переехала колесом лежавшего на плитах Икара, превратив его белоснежное одеяние в кровавое месиво. Но толпа уже забыла незадачливого воздухоплавателя. При виде колесниц прасины и венеты взревели так, что все предыдущие выкрики казались тихим шелестом листвы. Оглушенный Харальд поклялся бы, что медная квадрига на башне заржала, подбадривая коней внизу. Варяги, забыв про службу, ринулись к мраморному барьеру, оттеснив придворных, а те подпрыгивали, стараясь хоть что-нибудь разглядеть из-за широких спин варваров.
Единственным человеком на Ипподроме, сохранявшим холодное спокойствие, был сам император. Вероятно, Господь с умыслом возвел на престол Михаила Пафлагона, равнодушного к конским ристаниям. Ведь были на троне самодержцы, до такой степени предававшиеся ипподромным страстям, что полностью забывали о государственных заботах. Так, император Михаил Пьяница любил сам править колесницей. Однажды вечером, накануне конных ристаний, императору донесли, что с маяка Фарос видны огни, возвещающие о приближении неприятеля. Услышав эту весть, Михаил Пьяница пришел в такое раздражение и ужас, какие можно ожидать лишь от человека, страшащегося за свою душу. Но он не был озабочен вторжением. Он испугался, как бы из-за вражеского набега зрители не пропустили его выезда. Чтобы печальное известие не отпугнуло зрителей, он не велел зажигать ближайших огней, а все вести о продвижении врага предавать полному забвению. Утром Михаил Пьяница занял свое место на колеснице. Он выступал за голубых, за зеленых – логофет секрета Константин, за белых – патрикий Хила, за красных – логофет дрома Крас. И вот когда они, облаченные в платье возничих, были готовы оторваться от барьера, протонотарий принес императору срочное донесение, что враг уже близко и столице грозит беда. Михаил Пьяница швырнул письмо на землю и гневно воскликнул: «Что за наглость заговаривать со мной о таких вещах во время столь важного состязания, когда нет у меня иной заботы, только бы оттеснить среднюю колесницу на левый край!»
Михаил Пафлагон не умел править колесницей и не любил конских ристаний. Точно так же никто из его приближенных, в основном евнухов, не взялся бы править тяжелой квадригой, хотя некоторые из них принимали деятельное участие в приготовлении к гонкам. Так, протасикрит выступал в качестве комбинографа голубых, а протонотарий был комбинографом зеленых. В их обязанности входило записывать масти коней и имена возничих. Записи являлись лишь данью обычаю, ибо имена колесничих знали все обитатели Константинополя и всей империи. Самым знаменитым из них ставили памятники при жизни.