Что касается Ярицлейва, то он не пал духом после поражения. Он мудро примирился с братом, разделив земли по Днепру. За Ярицлейвом остался Киев, за Мстиславом – Чернигов. Впрочем, было замечено, что Ярицлейв конунг большую часть времени предпочитал проводить в Хольмгарде. Наверное, его колебания по поводу переезда в Кэнугард отчасти были связаны с нежеланием иметь близкое соседство с Мстиславом и его удалой дружиной, для которой князь не жалел ни денег, ни яств, ни питья. Дружинники платили князю верностью и всегда были готовы к дальним походам.
Свеи охотно приняли Харальда в свой круг, усадили его на лучшее место и поднесли ему и исландцу Халльдору по братине муры. Норманн внимательно слушал, говорить же старался поменьше. Что касается исландца, то он открывал рот только для того, чтобы выпить. Они квасили еще два дня, а на третий день Асмунд обвел рукой товарищей и сказал:
– Ты видишь, мы хороши на пиру и столь же храбры в бою. Однако среди нас нет мужа знатного рода. Нам нужен морской конунг, чья родословная восходит к богам. Мы с радостью встали бы даже под знамя ребенка. Не согласишься ли ты стать нашим предводителем? Тогда мы отправимся с тобой в Миклагард.
Стараясь не поддаваться хмелю, Харальд пожал плечами.
– Не ведаю, чем вам помочь? Я человек незнатный.
Асмунд только улыбнулся на его речь:
– Когда мы были дружинниками, стольконунг рассказывал, что видел при дворе Ярицлейва знатного урмана, младшего брата норвежского конунга Олава Толстого. Он выделялся необычайно высоким ростом и по описанию очень похож на тебя. Если ты хочешь скрывать свое настоящее имя, твоя воля. Мы же сочтем за великую честь служить потомку Инглингов.
Вернувшись с попойки, Харальд крепко заснул, а утром также крепко задумался. Ярицлейв Мудрый советовал не привлекать излишнего внимания к своей особе. Но вдруг в Миклагарде его ждет ловушка? Вдвоем с исландцем они вряд ли отобьются, тогда как целую дружину непросто одолеть. Кроме того, Инглингу не пристало являться к греческому конунгу в облике простого воина. Вечером он сказал Асмунду и другим свеям:
– Да будет так! Отныне вы мои люди и должны повиноваться мне!
Харальд провел в Кэнугарде две недели и за это время его дружина пополнилась за счет тех, кто приходил под Угорскую гору с просьбой взять их в поход. Среди них были выходцы из Северных Стран, одинокие волки, давным-давно покинувшие родной очаг, а также молодые поляне и гулящие люди, неведомого рода и племени. Одним из первых пришел широкоплечий детина с румянцем во обе щеки и натруженными мозолистыми руками, похожими на клещи.
– Гостята, задушный человек, – назвал он себя.
– Ты смерд?
– Я же сказал: задушный человек. Был вольным людином, не простолюдином каким-нибудь, – с гордостью уточнил он.
Гостята был родом из племени северян. Жил он на полпути из Чернигова в Киев. Дед и отец держали кузницу, и многочисленных сыновей с детства приучили к этому ремеслу. Но одна кузня не могла всех прокормить. Гостята подумал-подумал и отправился в Киев на заработки. Там нуждались в добрых мастерах, и Гостята быстро оперился. Он завел кузницу позади Ольмина двора, принимал заказы и потихоньку набивал кубышку. Однако алчность подвела. Захотелось разбогатеть быстро и без труда.
– Бес попутал! – сокрушался Гостята. – Поверил одному обманщику из здешних жидов. Посулил три гривны барыша на одну, вложенную в его ростовщическое дело. Поручился я за него, а он убежал в чужие земли. Еще и грамоту взял со своих же жидов и хазар, дабы другие глупцы не боялись ссужать его деньгами. Кузница моя ушла за долги, а сам я попал в холопы к одному боярину. Благодарение Богу, не на веки вечные! Боярин захворал и перед кончиной в своей духовной дал вольную всей челяди. Царствие ему небесное! Теперь аз есмь задушный человек, освобожденный от холопства ради спасения хозяйской души.
Харальд подумал, что его дружине пригодится кузнец, умеющий починить меч или щит. Он согласился принять Гостяту, но предупредил его:
– Помни, я не привык повторять повеления дважды. За неповиновение полагается смерть.
– Добро, что ты грозный князь! – одобрил Гостята. – Несть коня без узды, несть князя без грозы! На том наша земля стоит!
Последними к дружине примкнул Менахем, хазарин, исповедовавший иудейскую веру. Он имел мрачный, разбойничий вид. Гостята и другие киевляне косились на иноплеменника с неприязнью, и Харальд тоже поначалу хотел отвергнуть его услуги, но потом вспомнил, как его старший брат Олав Святой принял в свое войско разбойника Торира Кукушку, оказавшегося храбрым воином и павшего во славу конунга в битве при Стикластадире. По крайней мере Менахем умел обращаться с оружием, чего нельзя было сказать про молодых полян.
За несколько дней, остававшихся до отплытия, Харальд попытался обучить новичков. Опытные свеи покатывались со смеху, тыкая пальцами в полян, неловко орудовавших копьями. Когда они меняли тяжелые копья на легкие сулицы, предназначенные для метания, почти никому не удавалось попасть в цель даже с десяти шагов. Только задушный человек Гостята бросал сулицу очень далеко и довольно метко. Харальд решил, что поставит его главным метальщиком, если им когда-нибудь удастся разжиться камнеметательным орудием. Кузнец также умело владел чеканом, то есть легким боевым топором. Впрочем, всем видам оружия Гостята предпочитал булаву, которой с одного удара разбивая в щепы шит. Выстроив на берегу разношерстное войско, Харальд пересчитал дружинников. Их было ровно полсотни человек. «Немного, впрочем, когда обо мне будут рассказывать саги, их превратят в пять сотен доблестных воинов» – подумал норманн.
При посредничестве нанятого кормчего он приобрел большую и надежную ладью. Свеи имели собственную долбленную лодку. Так они и поплыли вниз по Днепру, и через день увидели на высоком холме крепость Витичев с земляным валом и деревянными башнями. Еще в Киеве, норманн слышал, что тысяцким в крепости поставлен знатный варяжский воин Шимон Африканович. Он удивился его имени, но в Витичеве его недоумение было развеяно. Шимон Африканович оказался Сигурдом, сыном Альрика. Он принадлежал к племени данов и приходился родственником незадачливому ярлу Хакону – тому самому, кто сначала попал в ловушку к конунгу Олаву, а потом бежал от черниговцев, потеряв свой золотой плащ. На этом беды ярла Хакона не закончились. Когда он вернулся на родину, он первым делом отобрал у родственников все их имущество, чтобы восполнить потери. Одних недовольных он убил, других заточил, а третьих отправил в изгнание. Спасаясь от его самоуправства, Сигурд отправился в Гарды. Через некоторое время ярл Хакон решил жениться, поплыл за невестой в Энгланд и бесследно исчез. Говорили, что его корабль разбился о прибрежные скалы во время бури. Ярл утонул вместе со своими людьми и подарками, купленными для пышной свадьбы. Так он завершил череду неудач, из которых состояла его жизнь.
Но хотя его враг был мёртв, Сигурд решил остаться в Гардах. Он заслужил доверие Ярицлейва Мудрого, быстро поднялся до тысяцкого, породнился с одним из бояр, ему доверили крепость, от которой зависела безопасность Киева, и он имел все основания рассчитывать на почет и богатство. Так зачем же ему было возвращаться?
Варяг крестился и взял христианское имя Симон, или Шимон. Уверовал он в Господа нашего Иисуса Христа всей душой, а не так, как иные, не отрекшиеся до конца от языческой скверны. Варяг стал ревностным защитником православия. Позже, когда в Киеве святые старцы основали обитель в пещерах над Днепром, он пожертвовал на окование раки святого Феодосия пятьсот гривен серебра и пятьдесят гривен золота. За то знатному варяжскому воину Шимону Африкановичу была вечная память и похвала от печерских старцев.
Тысяцкий узнал Харальда или имел о нем тайные сведения от конунга. Между норманнами и данами не было дружбы. Скорее полянин обнял бы древлянина или кривич облобызал бы словена, чем сошлись бы жители Норвегии и Дании. Однако они оба служили конунгу Ярицлейву Мудрому и по этой причине должны были отложить распри. Тысяцкий сухо предупредил Харальда, что на одной-двух ладьях через днепровские пороги не ходят. Купцы опасаются печенегов и обычно собираются большим числом, чтобы сообща отбиваться от супостата.
– Только вчера к порогам отплыло много ладей. Сейчас под стенами крепости никого нет. Советую тебе подождать неделю-другую, пока не соберется достаточно людей.
– Я не купец, который дрожит за свой товар. Если враг нападет, мы напоим его кровью наши секиры! – ответил Харальд.
– Поступая, как хочешь. Мое долг предостеречь тебя, – закончил беседу тысяцкий.
За крепостью Витичев начинаются семь днепровских порогов. Они опасны сами по себе, но гораздо больше страха вызывают поджидающие на порогах печенеги. Следует сказать об этом племени. Они ведут кочевую жизнь, землю не пашут и не сеют, а только пасут на ней свой скот. У них много коней, коров и овец, и они продают их соседям. Однако печенеги не только торгуют с росами, булгарами, турками – так принято обозначать мадьяр. Еще чаще они нападают на их селения. Биться с печенегами непросто. Они не имеют городов и селений, которые можно было бы захватить и разорить. Кочевники подобны степному ветру. Они налетают внезапно и тут же исчезают. Их не ухватишь, как дуновение воздуха, а вездесущи они, как едкий дым. Почти каждый из полян лишился кого-то из близких родичей по вине степняков. Гостята плевался, едва речь заходила о печенегах.
– Кобылятники! С лошадей не слазят, в баню никогда не ходят, отчего на них полным-полно вшей. А когда они найдут на голове вошь, то раздавят её и жуют! Тьфу!
Греки называют этот воинственный народ пачинакитами и стараются поддерживать с ним мир. Таков обычай греков – раздувать рознь среди племен, окружающих их земли. Императора Константин Багрянородный поучал сына и наследника: «Знай, что, если у росов нет мира с пачинакитами, они не могут появиться у нашего царственного града, ибо, когда росы с ладьями приходят к речным порогам и не могут миновать их иначе, чем вытащив свои ладьи из реки и переправив, неся на плечах, нападают тогда на них люди этого народа пачинакит