Течение уносило ее вдаль, берег превратился в нить и вот исчез совсем, и только небо и море, и чайки, и облака – все, что осталось в мире, ласкало ее и убаюкивало.
Душа купалась и ликовала, и соленые воды смывали, разъедали ту накипь, что пристала к ней, и уносили навсегда.
Рыбки, крохотные рыбки тыкались носами в пальцы, и веселый Людвиг, ее дельфин, оторвавшись от стаи, что загоняла косяк хамсы, стремглав бросился к ней.
– Ну как, здорово тебе достается? – спросил он, подплыв.
– А, пустое, – махнув рукой, ответила Надя. – Терпимо пока… Ну что, рванем?
– Тогда крепче держись! – ответил дельфин. Надя забралась на его скользкую спину и обхватила коленями бока. Развернувшись, Людвиг понесся навстречу яхтам, белой стайкой скользившим вдоль берега.
– Дельфин, дельфин, смотри, дельфин! – закричали на лодках и защелкали фотоаппаратами.
Людвиг пролетел совсем рядом с бортами. В восторге кричали и махали руками дети, бросали ему рыбу взрослые.
А дельфин все несся вдоль пляжей и гор, молов и лодок, отчаянных пловцов, заплывших за буйки и унесенных прибоем пластмассовых бутылок и деревьев. Мусор, ненужный мусор земли – щепки и пакеты, – завистливо провожал скрипучим шепотом странную пару, и отчаянно тянули к ним лапки утопавшие мухи, и ревниво косились на них прибрежные чайки: а не съедите ли вы нашу рыбу?
Надя хлопнула ладошкой дельфина, тот остановился. Она зачерпнула пчелу и выпустила воду меж пальцев.
Пчела чуть шевельнула намокшими крылышками.
Надя тихонько подула на нее – раз, другой, третий.
И пчела ожила – сначала чуть затрепетав подсохшими лепестками крыл, потом чуть сильнее – еще не веря в спасение и пробуя силу, а потом, одним движением снявшись с руки, заложив вираж, полетела к берегу.
– Как всегда, даже «спасибо» не сказав, – улыбнулся дельфин.
– А, ладно! – махнула Надя. – Ну, прокати меня еще разок, да пора, пожалуй, возвращаться…
Нефедов, улыбнувшись во сне, провел ладонью по лицу, стирая остатки сна.
День, серенький денек клеился к окнам. Надя, проснувшись раньше, сидела рядом.
– Знаешь, мне снилось что-то очень хорошее, яркое, – сказал он. – А вот что, не помню…
Она улыбнулась.
– Главное, – что хорошее. Здравствуй, любимый!
20 градусов по Цельсию
Свет лампы был невыносим. Клавдия, продавец-экспедитор «Алмазгеоразведки», головной организации всех приисков золотоносного края, сидела в круге света, почти безучастная к происходящему. Допрос продолжался которые сутки без перерыва – следователи менялись, а она так и сидела на привинченной к полу табуретке.
Клавдия уже перестала различать голоса допрашивающих, потеряла счет времени.
– Бу-бу-бу, – доносилось из темноты, за краем света, – бу-бу-бу, с-сука, бу-бубу…
– Пить, – прошептала она растрескавшимися губами, – пить… Больше не могу…
Звякнул в темноте графин, вода полилась в стакан. Клавдия в надежде подняла голову и услышала как там, за чертою яркого света, шумно, с наслаждением пьет человек.
– Николаев! – раздался крик. – Эй, Николаев!
В комнату для допросов вошел молоденький стажер. Он с любопытством смотрел на женщину в разорванной кофте, со сбившимися, свалявшимися волосами, сидевшую у стола.
Несмотря ни на что, лицо ее сохраняло привлекательность.
– Нравится? – усмехнулся кто-то из-за стола. – Ничего, сучка, в поре… Ну, да еще наиграешься. На-ка графин, принеси с родника ключевой, холодненькой… Страсть как жарко здесь!
Клавдия облизнула сухие губы.
– Пить, – взмолилась она, – пожалуйста, пить…
Стажер вернулся с графином и, поставив его на стол, задержался в дверях.
Следователь с сомнением посмотрел на допрашиваемую. Клавдия была почти бесчувственна.
Налив в стакан, он выплеснул ей воду в лицо. Клавдия встрепенулась, выпрямилась и облизала губы.
– Смотри, сучка какая проворная! – заржал голос из темноты, – недаром ребята хвалят…
– Воды, – простонала она, – ну, хоть глоток…
Следователь поймал взгляд стажера.
– Что, жалко сучку стало, сынок? – спросил он. – Ну, раз жалко, дай ей…
Молодой налил воды и поднес стакан к губам женщины.
Стуча зубами о край, хватая его за руки, обливаясь, она выхлебала влагу.
– Спасибо, – прошептала она, щурясь и пытаясь разглядеть его глаза, – спасибо, Бог вас наградит…
Стажер, сглотнув комок, вышел.
– Ты, Клава, Бога оставь в покое, – услышала она голос своего мучителя. – Ты лучше правду нам, Клава, расскажи, куда металл отвозила… И – спать иди. Потом, как расскажешь… А хочешь, молодой этот тебя в баньку сводит, а? Конвойным… – И следователь хмыкнул – гулко, утробно.
– Не брала я, Христом-Богом клянусь, – ответила она.
– А кто, Клава, кто? Ну знаешь ведь, знаешь, – жарко зашептал следователь, придвинулся ближе и тронул ее колени. – Ну, Клавочка, давай, давай, думаешь, мне приятно тебя мучить? Меня детки дома ждут…
– Спала я, спала в ту ночь, отрубилась сама не знаю как, – устало заговорила она. – Сотый раз вам повторяю, спала…
– А чой-то ты крепко уснула, Клава? – поинтересовался следователь. – Устала от чего? Или от кого? – Он гоготнул.
– Ну да, выпила… Гость у меня был…
– Кто, Клава, кто?
– Да майор с комендатуры. А что, нельзя?
– Зубаткин? Зубаткин у тебя был? Ну, говори!
– Ну да… Только вы жене его не сообщайте… Он вам и подтвердит, что всю ночь мы спали…
– Во сколько он ушел, Клава?
– Да как проснулась, пожрать приготовила… Девятый час уж был.
– Ты что, время засекала?
– Соседка телик врубила. В девять сериал начинается.
– Та-а-ак… – Следователь в волнении заходил по кабинету. – Значит, спали вы всю ночь с майором, да?
– Да, – прошептала женщина, – да…
– На, попей, – протянул ей следователь воды. – Конвойный!
Дверь отворилась.
– Подпиши, Клава… Ага, и здесь, и здесь… В камеру ее!
Клавдия, шатаясь, вышла.
– Та-а-ак, та-а-ак, значит, спали всю ночь, – мерил комнату шагами следователь. – Крепко ты, Клавдия, спала, очень крепко…
Анализы, подшитые к делу, свидетельствовали: в организме Клавдии была та же доза клофелина, что и в крови охранников прииска «Лебяжий». Следователь набрал номер.
– Алексеич, ты? – услыхал он в трубке знакомый голос.
– Здравия желаю, товарищ прапорщик… Гордеев это, с розыска… нет-нет, Алексеич, ничего у тебя на складах не пропало… Что пропало, ты так припрятал, что никакой розыск не сыщет…
Трубка что-то загундила в ответ.
– Да шучу, шучу, товарищ прапорщик… Ты вот что, не в службу, а в дружбу, глянь, сапоги какого размера у тебя Зубаткин получал? Да не, не, Алексеич, какие могут быть подозрения? Картотеку составляем, базу, блин, данных… Сорок третий? Ага, ага, ага… Ты вот что, Алексеич, не звони никому, что я интересовался, понял? Смотри…
Следователь припомнил фасонные, с обточенными каблучками, яловые, отглаженные солдатскими утюгами щегольские сапоги майора.
В деле было фото чьего-то, никому не принадлежащего следа – в грязи, чуть в стороне от крыльца.
След глубокий, четкий. Кто-то явно тащил что-то очень тяжелое и оступился.
Узкая стопа, обточенные каблуки. Сорок третий размер.
22 градуса по Цельсию
– Да вы с ума все посходили! – отсмеявшись, Нефедов выпил пива. – Ну, и как мы там будем жить? Ну, рыбу ловить, а потом в карты друг другу проигрывать?
– А кто тебе нужен, Нефедов? – в упор спросила его Валька. – Кто еще?
Нефедов посерьезнел.
– Ну… Родители. Небо. Да вообще, книги, друзья, мало ли! В Сочи съездить…
– Съездишь. И самолет себе купишь.
– Ну, а зачем бежать-то? Почему нельзя сейчас эти камни забрать, да и жить, как хотим?
– Эх, лейтенант, умный ты, а дурак… Никого золото счастливым не сделало. Всех погубило. А вот коли ты привыкнешь к нему, за мусор считать станешь, коли поймешь, что главное – и без него у тебя есть, вот тогда – бери…
Лейтенант замолчал. Молчал и Серебряков.
– Дело она говорит, Алеша… – тронула его руку Надежда, – дело… По мне, хоть век там живи. Ну, а захотим куда – мир велик…
– То есть это как испытательный срок нам будет? – спросил офицер. Серебряков молчал.
– Очистительный, – ответила Валька. – Грязь с души в один момент не смоешь…
Все замолчали.
– Ну, а ты что скажешь, Василий? – спросил Нефедов.
– Да в общем, если родичам хоть изредка весточку подавать, что жив, здоров, можно и попробовать…
– Не заскучаем?
– Телик с собой возьмем…
– А там ловит?
– В ста верстах оттуда, в пойме, геологи стоят, – ответила Валька. – У них первую-вторую программу берет…
– Видак. Книги. Шахматы, – лейтенант оживился. – А что? В детстве всегда мечтал быть Робинзоном Крузо… Спирт возьмем?
– Там сеть, Валька говорит, – ефрейтор улыбнулся впервые за вечер, – медикаменты нужны… Ну, сеть, спиннинг для удовольствия…
– А ты что захватишь, Надя? – Нефедов, улыбаясь, смотрел на подругу.
– Библию, – подняла на него глаза она. Все помолчали.
– Сигареты. Блоков сто – двести, – продолжал считать ефрейтор.
– А вот этого, Васенька, не надо… Возьмем поменьше, блоков пятьдесят, – тихо сказала Валька.
– Что, курить вредно?
– Я, Вася, больше не курю. Надька – тоже. Вам хватит и этого. Да и потом, столько будем закупать, сразу поймут что куда-то готовимся.
– А пятьдесят не поймут?
– А пятьдесят – подумают, с тунгусами торговать идем. Сейчас путина, икру да рыбу заготавливают…
– Знаете что? – подал голос лейтенант, – переходы нужно делать по ночам, днем катер сеткой маскировочной накрывать… Кстати, где катер возьмем?
– Возьмем, я найду, – ответила Валька. – А почему по ночам? Самолетов у вояк нет, только бомбардировщик твой, не пошлют они его за нами…
– Спутники, – ответил лейтенант, – с неба видно, какой ты зажигалкой прикуриваешь… Я в штабе возьму график пролета – и наших, и американских. Идти можно будет часа по два-три, потом – остановка, и опять – два-три часа.