В кабине бомбардировщика было тепло, отопление работало, и таинственно мерцали зеленым и синим лампочки приборов.
Глухо замычал Зубаткин, брошенный тюком у переборки, перед входом в грузовую кабину.
Нефедов опустился в кресло командира и начал щелкать тумблерами.
Надя заняла место штурмана. Прямо перед ней, в навигационном бортовом комплексе, располагалась счетная машина «Гном». И даже ей, несведущему в авиации человеку, было ясно, что эта техника ненамного надежнее арифмометра.
Нефедов усмехнулся:
– Ничего, родная, летать можно без всего – были бы крылья…
«Косынка», летний чехол, с кабины была давно скинута, и винты, нехотя дрогнув, начали медленно вращаться, разбрасывая тысячи и тысячи брызг. Пятые сутки висел над городом чичер (холодная ветреная погода с дождем и снегом одновременно) и сеял свои волглые взвеси.
Впрочем, брызги превратились в искры – командирский уазик подлетел и ослепил кабину фарами.
Выскочивший из кабины подполковник – командир корабля – бешено застучал рукояткой пистолета по стойке шасси.
– Леша! Леша! Ты с ума сошел! – кричал он.
Винты вращались все быстрей. Гром заполнил аэродром. Нефедов откинул плексиглас «фонаря».
– Иван! – закричал он. – Иван, уйди!
Но командир не слышал его.
Потом, подняв голову и отскочив, когда огромный самолет чуть дрогнул, начиная движение, он встретился глазами с Нефедовым.
Тот покачал головой и спокойно показал ему рукой – отойди, Иван… И подполковник отошел.
…Серебристая птица, встав на конце летного поля, дрожала крупной дрожью, готовясь к прыжку.
Бешено сигналя, на полосу мчались бензовоз и пожарка, намереваясь перекрыть дорогу, и Нефедов, понимая, что колебаться больше нельзя, пустил самолет скользить – сначала еле-еле, но с каждой секундой все быстрей, быстрей и быстрей, по пленке керосина и воды, покрывшей бетонку.
Мелькнуло белое лицо подполковника, метнулись в стороны автомобили, не успевшие встать поперек полосы, замелькали назад, назад, в темень и пустоту аэродромные огни, и Нефедов потянул штурвал на себя.
– Решение? – спросил он.
– Взлетаем, – ответил он сам себе.
И, чуть повернувшись к жене, объяснил:
– Таков порядок. Видишь, условный рефлекс…
3000 градусов по Цельсию
– Что стряслось? – Трехзвездный генерал Айронсайд стремительно вошел в дежурный блок станции слежения космических войск США на Аляске. – Кому потребовалось будить меня под утро?
– Взлет ТУ-95 у русских, – ответил, не поворачивая головы, оператор.
– Плановый? Откуда?
– Из низовий Лены.
– Тикси? Но там нет самолетов!
– Нет. Со старой полосы в тундре.
– Но она законсервирована, там же только обслуга!
– Это тот бомбардировщик, что сел там две недели назад.
– Что за черт! Но он же должен был там и остаться! По крайней мере, до весны! – Генерал прикусил язык. Данные разведки не стоило озвучивать даже среди своих.
На дисплеях компьютеров и на огромном – вполстены – экране высветился пунктир ТУ-95.
– Что все это значит? – став очень серьезным, спросил Айронсайд.
– Данные со спутника, генерал, – наклонился к низенькому генералу вошедший майор. – Взрыв на реке в том же районе. После перестрелки.
– Да что у них происходит? Чей экипаж?
– Неизвестно.
– Боекомплект?
– По нашим данным, полный. Они не разгружались.
– Что?! Вы хотите сказать, что у нас под носом неожиданно поднялся в небо русский бомбардировщик, полный ядерных бомб?!
– Ракет, генерал. Полный. Крылатых ракет с боеголовками…
Айронсайд застонал.
– Кто у нас сейчас в том квадрате?
– Экипаж полковника Брауна. На полном ходу спешит к русскому.
– С русским пытались связаться?
– Молчит.
И генерал вспомнил, что, как заклинание, сам повторял подчиненным: если русский экипаж молчит, это – тревога!
– Вызывать. Вызывать. Вызывать русских, – прошептал он.
Ему подали кофе и зачитали фамилии русского экипажа.
– Генерал! – подбежал радист. – Данные перехвата – самолет угнан штурманом Нефедовым, русские пытаются его образумить по рации!
– Куда он направляется? – белыми губами прошептал Айрон-сайд.
– На Москву.
– Боже… – простонал генерал. – Боже…
Через десять минут три звена истребителей поднялись с Аляски.
– Я всегда знал, что этим кончатся их игры, – рычал Айрон-сайд по прямому проводу в Лэнгли (штаб-квартира ЦРУ), – вот ваши долбаные игры! Вот вам ваша гребаная демократия! Я знал, что рано или поздно какой-нибудь русский сойдет с ума и решит отомстить за державу! Знал, знал, знал! Но почему, о Боже, в мое дежурство?!
На том конце провода булькало невразумительно.
4000 градусов по Цельсию
Облака и тучи, снег и дождь остались внизу и справа, и огромное, чистое, проколотое серебряными сережками звезд небо ласково распахнуло объятия самолету.
Моторы гудели ровно, и Нефедов перешел на автопилот.
Он встал, взъерошил волосы притихшей Наде, сделал два шага, присел на корточки и вытащил кляп изо рта майора.
– У тебя, Зубаткин, двадцать секунд. Или ты мне скажешь, где золото, или я тебя выкину. – И летчик показал на спасательную шахту. – Девятнадцать…
– Идиот! – захрипел Зубаткин. – Мудак! Нас же собьют! Одиннадцать, – невозмутимо продолжил Нефедов. – Десять…
И Зубаткин обессиленно мотнул головой:
– Там, в хвосте.
– Очень хорошо, – улыбнулся обезображенным лицом лейтенант и, вернув кляп на место, прошел к креслу.
– Алекс, Алекс! – захлюпала рация. – Это я, Браун, привет! Вижу тебя, Алекс!
Американский Б-52 шел параллельным курсом, в полукилометре. Браун помахал Нефедову рукой.
– На прогулку, Алекс? – донеслось из наушников.
– Боб, сворачивай! – улыбнулся Нефедов. – Нам не по пути…
– Алекс, старина! Может, лучше отбомбимся в море? И я с тобой за компанию…
– Боб, нам не по пути, – еще раз ответил Нефедов.
– Алекс, у тебя на хвосте целая эскадрилья F-16! Через час догонят. Вернемся, а?
– Прощай, Боб. Жаль, что так и не познакомился с твоей семьей. Привет им всем. – И Нефедов отключил рацию.
Он отдал штурвал от себя и завалил ТУ-95 на левое крыло. Самолет клюнул носом и стал проваливаться в пике.
– Он что, решил, что он истребитель? – спросил Брауна потрясенный штурман.
– Нет, – мрачно ответил подполковник. – Он просто пойдет ниже «зонтика»… (т. е. вне досягаемости Радиолокационной станции и зенитно-ракетного комплекса).
Абсолютный ноль
Советник Мозговой маялся в своем нескончаемом кабинете. Светлые струи дождя омывали огромные окна, выходившие на площадь. Времени на принятие решения не оставалось: самолет должен был подойти к Москве через четыре часа. Пропустить его означало окончательно поставить крест на карьере: Мозговой и так постоянно чувствовал холодно-недружелюбное отношение Первого. Сбить самостоятельно – превышение власти, самоуправство. Неизвестно, захочет ли Сам крайних мер. Может, прикажет посадить самолет под Астраханью. Доложить же ситуацию Мозговой тоже боялся – не раз и не два возникали глухие слухи, что именно он, Мозговой, засланный казачок, разрушал систему раннего обнаружения и оповещения в девяностые. И это было правдой.
Крысиная мордочка Мозгового сморщилась, усишки вздыбились.
Нет, он готов был любить Родину, он был патриот, но только вот Родина должна была сначала создать условия для любви, прежде всего много денег. Шибздик от природы, он чувствовал свою неприглядность – ни в школе, ни в институте ни одна не пошла с ним без добавочного интереса, и он был уверен: продается все. А Родина – это комфорт.
Господи, да что же делать?!
Зазвонил маленький черный телефончик. Оттуда.
Последние пятнадцать лет Мозговой жил двойными стандартами. Пойманный на спекуляции, будучи резидентом, быстро дал согласие на сотрудничество. И теперь этот телефончик да голос, слишком чисто говоривший по-русски, чтобы принадлежать русскому, были его хозяевами.
– Хелло, Влад, – услышал он. – Какие планы?
– А что я могу? – завизжал-заголосил советник. – Только из рогатки его сбивать над Москвой…
– Успокойтесь. Все будет о'кей, как натуральная катастрофа, а вы поставите решительный вопрос о высокой аварийности и никчемности этих старых летающих гробов.
Мозговой обмяк. Это было спасение. Но вот поверит ли Первый – Мозговой чуял, чуял своими усишками, что тот подозревает его, подозревает… Впрочем, выхода не было.
– Потяните резину полчаса. – И голос отключился. В кабинете возник дежурный по ПВО.
– Так что будем делать, Владимир Петрович?
– Ждать. Да, да, да, подите вон! – завизжал человечек в шелковой рубашке и в костюме с золотым напылением. – Вон!
4500 градусов по Цельсию
– Генерал, вас. – Майор с вечным пробором в и без того жиденьких, примазанных волосах протянул трубку Айронсайду. – Из Белого дома…
– Что у вас? – услышал генерал сквозь потрескивание и шорох голос помощника президента. – Русский пропал.
– Вообще?
– Вышел из зоны досягаемости! – заорал Айронсайд. – Видим его только со спутника! Через пятьдесят две минуты он пройдет точку невозвращения, и тогда… Или он сможет – если захочет – сесть под Астраханью, или… До самой Москвы подходящих ВПП у них больше нет.
– Так. Развернуть истребители.
– Вы что там, не закусываете?!
– Развернуть истребители. Мы не можем пока среди бела дня сбивать русских с наших самолетов в центре России.
– У них ночь, – пробормотал Айронсайд.
– Приказываю – операция «Звездная пыль», – услышал генерал и решил, что ослышался.
– Повторите! – заорал он.
– «Звездная пыль». Это все.
– А письменный приказ?
– Айрон, – услышал он, – не валяй дурака. Запускай движки, или стреляйся…
Трубка помолчала.
– А как справишься, – раздался в ней голос чуть погодя, – вылетай к нам, прицепим тебе к «фруктовому салату» очередную бирюльку и расслабимся. Как в колледже, о'кей?