— Здраво! — заявил он, ухмыляясь до ушей. — Драго ми што ти вратили!
Тут он даже прижал к куртке руку со скомканным шарфом и слегка поклонился, тряхнув встрёпанными лохмами разноцветных волос. Шевелюра окрашена прядями в палитру от зелёного до лилового. Модный парень. Васька смотрела на него, открыв рот и даже, кажется, немного забыв дышать, но когда пацан ещё раз поклонился — персонально ей и пониже, то, запунцовев, резко кивнула и отвернулась. Хм, может его, пока не поздно, обратно выкинуть? Иван скажет «спасибо»…
— Отац ми кажем — Лори, реци им — да те чекамо. Доли чекамо, зело доли. Али су веровАли, — убеждённо сказал пацан. Прям огонь в глазах. Понять бы ещё, что именно.
— Не очень тебя понимаю, парень, — сказал я. — Меня зовут Сергей. А тебя?
— Мойе имья е Лори. Отац ме послато.
— Это он управлял самолётом?
— Мой отац е пайлот!
— Отличный пилот.
— Найбольдши! — гордо заявил пацан.
Мда, вот так закинуть сыночка с крыла хрен знает кому на борт — интересная воспитательная практика. Может, его папаша и лучший пилот в округе, но приз моих родительских симпатий он сегодня точно не получает.
— Итак, тебя зовут Лори, твой папа прислал тебя сказать, что вы нас долго ждали и верили, и вот, наконец, дождались. Так?
— Та́ко е. Верова́ли и че́кали. Доли.
— Долго ждали, я понял. Ну, пойдём в рубку, поговорим. Раз уж дождались.
Обилие славянских корней в речи гостя позволяет его в общих чертах понимать, но детали ускользают. Пока мы, вернувшись на курс, продолжили снижение к башне, удалось выяснить, что его семья (возможно род или иная родственная группа) считает себя смотрителями маяка. На каких основаниях — я не понял. «Заувек то било». Маяк давно уже не работает, но служба техподдержки, в которую они регулярно слали сообщения (без понятия, каким образом) никак не реагировала. И вот наконец мы явились, поэтому от нас ждут срочного ремонта и объяснений, какого, собственно, чёрта так долго и где нас вообще носило.
Прелесть какая. Сразу захотелось спросить: «А вы пробовали выключить и включить?». Но они, наверное, пробовали. Потому что работающим маяк видел ещё «пра-пра-дьед» Лори. И я не уверен, что «пра» там было два, а не больше.
Лори передал просьбу отца не торопиться, потому что нам готовят встречу. Мы пожали плечами, но обороты снизили. Башня из чёрточки на горизонте постепенно превращалась в привычный фаллический объект, и вокруг неё царила какая-то суета, а мы снижались и приближались с подобающей солидностью.
Лори пытался донести до нас значимость события, но мы понимали его с пятого на десятое, и он переключился на Василису, которой, кажется, вообще всё равно, что он говорит. Она слушала его, напряженно глядя чуть в сторону, и можно было бы подумать, что ей наплевать, если бы не нервная бледность с периодическими приливами краски к лицу. Иван поглядывал с понятной родительской тревогой, а когда юноша сообщил Ваське, что она «веома лепа» и «таки краше никад виде» решительно пресёк курлыканье этого летучего голубя.
— Иди-ка сюда, Лори. Покажи, где нам лучше зависнуть, чтобы не мешать вашим полётам. Роза ветров, глиссады, всё такое.
Возле башни расположился небольшой грунтовый аэродром — несколько разноцветных бипланов, накатанная взлётка, шест с полосатым конусом.
— Ми влетимо према мору, — объяснил он. — И седни такоже.
— Я само краший пайлот! — добавил он гордо, покосившись на Ваську.
— Логично, — согласился капитан, — на море взлетать и с моря садиться. Тогда мы тут, в сторонке расположимся.
Мы снизились и зависли, остановив моторы. Я проводил пацана к выходу, выпустил трап и отправил восвояси, сказав, что мы ждём их визита, но чуть позже. Посадочные процедуры, мол. Он понятливо покивал и умчался в сторону облепивших башню деревянных строений, только попугайская расцветка головы и мелькнула.
— Ну и ну, — сказал задумчиво Иван, — удивительные дела. Вась, а Вась… Алё, юнга, к тебе обращаюсь!
— А? Что, пап? — не сразу отреагировала девочка. Взгляд её, направленный в обзорное стекло рубки, провожал удаляющуюся цветную шевелюру.
— Василиса Ивановна! Возьмите себя в руки! Ваша вахта ещё не окончена!
— И ничего такого! — вспыхнула Васька. — Подумаешь! Даже и не думала!
— О чём? — поинтересовался капитан очень нейтральным тоном.
— Ни о чём! — решительно отрезала девочка. — Вообще ни о чём!
— Это-то и пугает… — тихо сказал он себе под нос, а громко скомандовал:
— Юнге привести в порядок большую кают-компанию, приготовить чай. Думаю, дипломатически верно будет первую встречу организовать на нашей территории. Не теряем бдительности, экипаж. Гостеприимство аборигенов — штука переменчивая.
Переодевшийся в синие широкие штаны и вышитую цветами рубаху Лори привёл на борт небольшую делегацию.
— Се ми отац! — важно представил он улыбчивого усатого чернявого мужика с проседью в волосах.
Он снял небольшую шляпу с яркой лентой и пером и поклонился.
— Берган. Драго видам те.
С ним пришла строгая женщина с поджатыми губами, одетая в тёмное длинное платье и с капором на голове. Во всяком случае, именно слово «капор» выплыло из памяти при виде этого головного убора с завязками. Третьим оказался древний скрюченный дед с деревянной клюкой, в меховой жилетке и войлочных каких-то чунях. Руководящая, надо полагать, часть семьи явилась. Вокруг трапа расположились ещё какие-то родственники в количестве пары десятков и возрастом от босых младенцев в рубашках до почтенных седых матрон в расшитых платках, но их не приглашали. Тётка в капоре, встав наверху, повернулась к ним и сделала повелительный жест.
— Иди постави столове!
Собравшиеся покивали, но расходиться не спешат, заворожённо глядя на тушу зависшего над землёй дирижабля.
— Брзо! — скомандовала женщина, и они, дружно вздохнув, отправились к башне. Остались только несколько чумазых голоногих детишек лет трёх или около того.
В коридоре столкнулся с Василисой и не сразу понял, что не так.
— Васька, — всплеснул руками Иван, — ты что, брови накрасила? И губы? Зачем?
— И ничего такого, — смутилась девочка, — совсем чуть-чуть. А что, нельзя?
— Перестаралась немного, — сказал я осторожно. — Капельку.
С русыми волосами и полудетским лицом угольно-чёрные брови и багровые губы смотрелись, мягко говоря, странно.
— Откуда у тебя косметика вообще? — жалобно спросил несчастный отец.
— Злата подарила.
— Злата — цыганка, — вздохнул он, — её косметика тебе совсем не идёт. Попроси лучше у мамы, когда вернёмся. А сейчас умойся, если не сложно.
— Ну и пожалуйста, — вспыхнула Васька, — могу и вовсе не выходить, раз я такая страшная и ты меня стесняешься!
Развернулась и проследовала в каюту строевым шагом.
— Начинается… — с тоской в голосе сказал Иван, — подростки…
Но тут нас догнала делегация, и мы пригласили её в кают-компанию.
Аборигены оказались настроены доброжелательно, но решительно. Мы понимали едва половину сказанного, но они не ленились повторить несколько раз, другими словами, лишь бы до нас дошло — мы им успели сильно задолжать за эти годы. Они терпели беды и лишения, но не оставили башню, теперь мы обязаны всё это компенсировать.
В чём именно состояли лишения — я так и не понял. У меня сложилось впечатление, что главная претензия в том, что их семья утратила всё влияние и уважение, когда маяк выработал ресурс. До этого они заряжали акки местным и пришлым, заполняли танки волантеров, включали сигнал Дороги и жили кум королю.
— Крашно живе, уважно се! — скорбно заявила тётка.
Эта семейная монополия помогла им выжить во время коллапса среза, который тут был довольно давно. Причины его мы так и не поняли — кажется, они и сами не очень ими интересовались. Заперлись в неразрушимой башне, иногда вылезая, чтобы обменять заряженный акк на быстро дешевеющие материальные ценности, и в хрен не дули. Коллапс закончился, многие выжили, жизнь постепенно восстанавливалась, накопленные в смутное время богатства снова обеспечили семье высокое положение в местном социуме, хотя волантеры с их оплатой золотом и путешественники Дороги с их уникальными товарами приходить перестали. Но и так было неплохо. А потом маяк скис — кристаллы выработали ресурс и осыпались белёсой пылью на каменный пол. Накопления быстро проели, и вот уже второе поколение вынуждено зарабатывать себе на хлеб как какие-нибудь обычные, ничем не примечательные люди, а не великая Семья Смотрителей.
— Се невместно ми! — возмущалась тётка, которая тут, кажется, выступает главным бенефициаром семейного бизнеса.
Усатый пилот рассказывает, оглядываясь на неё, а дед, взятый, видимо, как последний живой свидетель позатех времён, только вздыхает, кивает и шевелит кустистыми седыми бровями.
В общем, от нас ждут: во-первых, немедленного восстановления маяка. Это не обсуждается, очевидно же, что это наша работа. И она ещё поинтересуется у нашего начальства, почему мы так долго тянули с её выполнением. Небось, загуляли где-то лет на сто, забив на свои служебные обязанности. Как она планирует жаловаться и кому именно, я не понял.
Во-вторых, от нас ждут компенсации за годы простоя и недополученную прибыль. Плюс моральный ущерб. Сумма последнего пока в процессе подсчёта, но простым «извините» мы не отделаемся.
В-третьих, мы должны явиться к местным правителям. При всём параде — тут она скептически осмотрела наши неказистые одеяния — и во всём величии. Дабы потребовать признания Семьи Смотрителей и возвращения им положенных привилегий по списку. Список уточняется, но он будет длинным.
В-четвёртых (и в главных), мы должны твёрдо указать «клятым Жигичам» их место.
К этому моменту мы уже настолько обалдели от вываливаемых на нас претензий, что Иван безнадёжным тоном попросил уточнить, что за Жигичи такие, почему они «кляты» и где их место. По мере преодоления языкового барьера выяснилось, что маяков в этом срезе не один, а два. Второй вышел из строя е