сли я снова добуду то, что она просит, но… Я не эмпат, но даже я кое-что понимаю. На самом деле семья для неё не мы и даже не наша дочь Герда, которая пока просто кулёк с рыжей макушкой. Семья для неё теперь Эли и контейнер с заряженными самотыками. Будущее потомство настоящих кайлитов и их генетических медиаторов-симбионтов. Как только восстановится после рождения дочки — сразу изменит мне с каким-то дохлым соплеменником. Очаровательно. Она права — странно, что я не чувствую себя оскорблённым, обманутым, использованным и так далее. Что я не в ярости и не требую, чтобы она убиралась из нашего дома. Наверное, это действительно ненормально — я не только не злюсь, но и готов помогать ей дальше. Доктор, что со мной? Я дебил, да? Спросил бы у Ольги, но она где-то шляется, да и ответ мне известен.
А две другие жены стали на меня теперь смотреть иначе. Помощь Меланте что-то изменила в их отношении. Алистелия стала ещё более предупредительной, хотя мне казалось, что дальше уже некуда. Зато я стал чаще видеть её глаза — приучается смотреть ими не в пол. Это хорошо, глаза у неё красивые, но что будет дальше? Что-то зреет в этой тихоне. Я не тороплю события. Из меня хреновый султан, мне неловко от того, что жена отмораживается при любой попытке разговора о ней. «Да, муж мой. Нет, муж мой. Все хорошо, муж мой». «Ты хоть немного счастлива здесь, Алька? — Я не знаю такого слова, муж мой…»
Слова она не знает, как же. Мы как-то разговорились о литературе — и я почувствовал себя дремучим колхозником. «Чукча не читатель, чукча писатель». Как она рассказывала о книгах! Оказывается, вот эти книги на полках — не просто прочитаны ею. Она увлечённо говорила об особенностях построения сюжета, о межавторских тайных диалогах, когда в книге каждого писателя есть части сюжета книг других авторов, и в результате они представляют собой «феномен фрактальной литературы». Не спрашивайте меня, что это, а то мне снова будет стыдно. Глаза у Альки разгорелись, как у первокурсницы филфака. Голос окреп, тон такой уверенный, вся сияет — приятно посмотреть. Вот что значит человек увлечённый. Глядя на неё, я подумал, что вот девушка, в которую можно влюбиться, и которая готова влюбиться сама, но вот какое дело — она уже замужем. Причём за мной, а не за тем, кто влюбится в неё без памяти и в кого втрескается она.
Я попросил Алистелию перевести мне хоть что-нибудь — эти книги написаны на мёртвом языке, который, как некогда латынь, было обязательно знать каждому образованному человеку. В смысле тому человеку, которому предназначались такие, как Алистелия. Увы, она досталась дикому некультурному варвару — мне. Перевести она не то чтобы отказалась… Сказала, что в переводе почти невозможно передать структуру повествования. Но она попробует, «если ты дашь мне время, муж мой» — на этом фиалковое сияние её огромных глаз погасло, а я опять почувствовал себя барином, велевшим выпороть её на конюшне. И чем мягче я пытаюсь с ней общаться, тем она больше замыкается в себе. Что я делаю не так?
Таира нашла меня в кабинете. Я пытаюсь делать какие-то заметки — скорее, по привычке к писательству, чем по реальной необходимости. Может, выйдет план для лекции в Школе. Может — мемуары. Дети у меня есть, вдруг им будет интересно, как герои спасали Мультиверсум, а их папа рядом стоял.
Горянка зашла решительно, плотно закрыла за собой дверь, подошла, села на край стола, немного нависнув надо мной. Я её, признаться, чуть-чуть робею. Самую капельку. Да, женщина стоимостью в козу, но внутреннего достоинства в ней столько, что я могу только завидовать.
— Четвёртая жена прийти. В кухня сидит, я сказала — жди. Алистелия её покормит.
— Ольга не жена.
— Никто не жена, мы не делать обряд. Или все жена, какая разница? Это неважно.
Ну да, никакой свадьбы, венчания или регистрации актов гражданского состояния у нас не было. Была, как выражался Сева, «консуммация». Много раз была, всем, вроде, понравилось, никто, вроде, не в претензии. Вон, три писклявых кулька наконсуммировали.
— Она считает, ты её мужчина. Зови «жена», зови «подруга», зови «партнёр» — это слова. Приходит дом, приходит постель, разве не так?
— Так, — вздохнув, признал я, — ты против?
— Нет. Ольга — сильная женщина, красивая женщина. От неё будет польза семья. Я убью за тебя и умру за тебя. Она — только убьёт. Но убивает она хорошо.
Я, сидя за столом, смотрел на Таиру снизу вверх — тонкая талия, высокая грудь, чеканный гордый профиль, тёмные глаза, мелкие волны длинных волос цвета вороньего пера. Говорит она всё лучше и лучше, уже почти не путает падежи и склонения. Ещё одна прекрасная незнакомка, о которой я не знаю почти ничего.
— Тай, а тебе что от меня надо? Ведь не просто так ты согласилась стать моей женой. Меланта уже высказалась, Алька все ещё жмётся, давай уже ты скажи.
— Ты готов этот слышать, Гхарртём? — с сомнением посмотрела она на меня.
— Рискну.
— Я поверила Севе. Старый Сева сказал: «Не смотри, что слабый, не смотри, что глупый. У него Судьба, и она приведёт его туда, куда надо тебе».
— Слабый и глупый, значит?
— Я посмотреть на тебя тогда и думать так. Там, у Севы. Я не хотела быть жена тебе. Поверила Севе. Он знал люди и знал судьбу. Очень хитрый был.
— Ты разочарована теперь?
— Нет. Ты убил мымбарук, принёс его зуб. Ты сделал для Меланты важное. Ты привёл к нам в дом Ольгу. Сева был прав, у тебя есть Судьба.
Мне очень хотелось пискнуть жалобное: «А сам-то я тебе нравлюсь хоть чуть-чуть? Как мужчина вообще, или хотя бы в постели? Эй, ты же моя жена, у нас сын, как же так…». Но сдержался, конечно. Спросил совсем другое.
— И что теперь, Тай?
— Вы с Ольгой пойдёте убивать Комспас. Возьми меня с собой.
— Э… Но… Я же… — я растерялся самым позорным образом. — А точно пойдём?
— Да.
— Вот чёрт.
— Судьба.
Кажется, я начинаю ненавидеть это слово.
Ольга задумчива, и не похоже, что мысли её приятны. Что бы там ни говорила Таира, никакая она мне не жена, конечно. Не была и не будет. Но парадокс — знаю я её лучше, чем всех трёх жён вместе взятых. Поэтому вижу — что-то очень непросто сейчас в её отношениях с Мирозданием. Что-то идёт не так, она не знает, как это изменить, и её это бесит.
— Твои приятели отдали ещё один маяк Конторе.
— И я тоже рад тебя видеть. Приятного аппетита.
— Угу, — ответила она мрачно, — твои жёны хорошо готовят.
— Только Алька. Алистелия. Горянке можно доверить разве что травлю тараканов, а у кайлитки лапки.
— Конторе. Они отдали его Конторе! — вернулась она к волнующей теме. — Пока Македонец с командой доехали, там уже целый укрепрайон успели поставить. То-то местные удивились. На Совете меня теперь расстреляют ржавыми пулями.
— Почему ржавыми? — удивился я.
— Чтобы обиднее было. Мы скоро будем вынуждены выпрашивать акки у Конторы, представляешь? А нам на обмен даже нечего дать.
— Да, к слову, об обмене…
— Тебе нужно Вещество, — сразу сказала Ольга, — для кайлитской постельной игрушки.
— Откуда…
— Несложно догадаться. Катализатор фертильности спалит эту козявку как свечку, а хитрая кайлитка, разумеется, снова запрягла тебя. Сева знал, на кого поставить.
— А ещё ойко…
— Горная козочка твоя? А у неё какой сюрприз?
— Хочет уничтожить Комспас.
— Мило. Очаровательная непосредственность. Дети гор, что вы хотите. И как она это себе представляет?
— Говорит, что ты знаешь, как, и хочет участвовать.
— Хм. А знаешь, я даже за. Насколько я знаю женщин Закава, от неё толку будет больше, чем от тебя.
— Ну, спасибо.
— Не обижайся, Тём. Да, это решаемо. А вот с Веществом…
— Я понимаю. Его нет и негде взять?
— Нет. И негде. Но надо. Я для своей семьи в лепёшку разобьюсь! Твоя жена — моя жена… Хм, как-то двусмысленно прозвучало.
— Оль!
— Не падай в обморок, муженёк. Меня же тут записали в жёны, верно? Шучу, шучу, что ты нервный такой? На самом деле, твоей кайлитке повезло. Вещество нужно не только её ручной осеменительнице. Оно нужно мне.
— Тебе?
— Я, знаешь, тоже не девочка. Годы идут. Ладно, не будем о грустном. Будем об актуальном. У меня есть пара идей, но это будет непросто.
— А что у нас когда было просто? — мрачно спросил я.
Снова увидеть Коммуну было… странно. Ольга заверила, что ко мне нет претензий, и никто не станет хватать меня как дезертира, похитителя детей и расхитителя общественного имущества, однако, когда «Тачанка» вылупилась из туманного пузыря Дороги на улицу города, я всё же нервничал. Зря. И не зря.
Коммуна изменилась. Не знаю, как воспринимает это регулярно бывающая тут Ольга, но мне после большого перерыва буквально резало глаз. Люди. Они, как раньше, шли пешком, здоровались друг с другом и выглядели благополучными членами дружной общины, но… Как бы это объяснить… Взгляды. Они иначе смотрели друг на друга и на мир вокруг. Пропали улыбки. Лица стали строгими и тревожными. Многие одеты в военное и полувоенное, даже те, кто явно не имеет отношения к ополчению и милиции. Дети. Их стало мало. Раньше улицы города были буквально заполнены детьми, сейчас — почти нет. Где они все? Чем заняты? Те немногие, которые идут мне навстречу, имеют вид целеустремлённый, а не гуляющий, и тоже одеты не так, как раньше. Мальчики в чём-то вроде советской школьной формы, но более военизированной — цвета хаки, с выраженными погонами и петлицами. Девочки — в оливковых юбках по колено и зелёных рубашках с погончиками. Несколько бывших учеников даже поздоровались со мной, хотя вряд ли припомнили, откуда моё лицо им знакомо.
— Оль, тут ввели форму для детей?
— А, что? — она погружена в свои мысли не сразу отреагировала. — Нет, они сами. Швейная фабрика пошла им навстречу. И на военной подготовке удобнее, конечно.
— Военной подготовке?
— Её ещё при тебе начали вводить, вроде… Или нет? Не помню. Но теперь это обязательный курс. Строевая, стрельбище, медицина, полигон, полевые выходы… Детям нравится.