— О рекурсоре, — уверенно ответила рыжая.
— Именно! Я не ошибся в вас! — Инженер картинно поаплодировал Ольге.
Широкие рукава балахона сползли к локтям, и стало видно, что вместо левой руки у него чрезвычайно тонкой работы протез из медных тяг и чёрных энергопроводников. Очень похожий на внутренние системы дирижабля.
— Итак, рекурсор, — продолжил он. — Трёхсоставный артефакт неизвестного происхождения.
— Трёхсоставный? — вскинулась Ольга.
— Да, вы получили наше наследство не целиком. Две трети отдали вам, одну… Догадаетесь, кому?
— Догадаюсь, — скрипнула зубами рыжая. — И кто же такой заботливый?
— Не я, — покачал головой гость, — я в своё время дорогой ценой вывел из оборота две части, отправив их в локаль вместе со своей лабораторией.
Он поднял к лицу протез и звонко пощёлкал его механическими пальцами. Я снова поразился тонкости его механики и чёткой работе.
— Кто мог знать, что однажды появится технология проколов, позволившая вам шарить вслепую по пыльным углам Мироздания? Стоило вам зацепиться за тот фрагмент, это заметили те, кто его давно искал. Вас направили в нужную сторону, а дальше вы уже сами наворотили всякого.
— Так что такое рекурсор? — спросил я.
— «Универсальный ключ», пожалуй, будет наиболее понятным вам определением. Используя его разным образом, можно добиться удивительных эффектов. Например, как община этой рыжей дамы — тасовать фрагменты Мультиверсума. Это довольно очевидная функция, но лишь одна из многих. Кстати, поздравляю — он кивнул Ольге, — использовать её для генерации мантисов додумались, кажется, только вы. Никому не приходило в голову выкачивать из них субстанцию ихора и перегонять в эликсир жизни.
— А на что ещё годится рекурсор? — поинтересовался я.
— Из важного — Первая Коммуна с его помощью извлекала из срезов реперы.
— Зачем? — удивился я.
— Она знает, зачем, — улыбнулся гость, — верно, Ольга?
— Из них делали акки, — кивнула она. — Акк — это сжатый репер. Свёрнутая энергетика пространства.
— Но акков же по Мультиверсуму болтается чёртова прорва!
— Именно, — сказал Инженер, — они оказались так удобны в использовании! В конце они вытащили слишком много гвоздей, которыми Ушедшие скрепили Мироздание, и оно начало разваливаться. Остановить их я не смог, пришлось отобрать гвоздодёр. Впрочем, как выяснилось, было уже поздно.
— И что теперь? — спросил я. — Вы же устроили каминг-аут не потому, что совесть заела?
— Разумеется. То, что старый Сева называл Судьбой, даёт вам шанс. Возможно, именно вы определите, что дальше будет с Мультиверсумом.
— И для этого нам надо…? — с мрачным предвкушением неприятностей спросил я.
— Вернуть рекурсор туда, откуда мы его когда-то взяли.
— Звучит как дерьмовый квест из компьютерной игры. «Собери три части Меча Анальной Кары и засунь его…». Если вы его взяли, чего ж до сих пор не вернули? Вы ж Хранитель и всё такое?
— К сожалению или к счастью, — Инженер снова пощёлкал механическими пальцами протеза, — Хранители и рекурсор не совместимы в одном плане бытия. Поэтому никто из нас, какие бы цели он ни преследовал, не может оперировать им самостоятельно.
— Зато может манипулировать нами, верно?
— Выбор остаётся за вами. Я лишь указал путь.
— Один из скольких?
— Даже на одном хватит сложных выборов. Вот здесь, — он достал из-за пазухи конверт, — инструкция. У вас же есть девушка, которая читает на мелефитском? Вы можете сжечь конверт, не вскрывая. Можете прочитать и забыть. Можете сделать вид, что вас это не касается. Но ваши дети будут жить в мире, который вы выберете сегодня.
Ненавижу сраный пафос.
Гость покинул нас изящно — замерцал силуэтом и исчез прямо из кресла. Но я уже видел, как то же самое проделывает Настя, и не впечатлился. Поэтому взял со стола конверт, открыл — он оказался не заклеен — и достал лист желтоватой бумаги, плотно исписанный от руки. Шрифтом, похожим на бенгальскую скоропись.
— Что там?
— Не по-нашему написано, — сказал я, — а ведь он знает русский, жопа такая. Выпендрился, понимаешь.
— Алистелия переведёт, схожу за ней, — поднялся Артём.
А я порылся в кармане куртки и нашёл слежавшийся бумажный комок. Ему досталось — успел пару раз промокнуть и высохнуть, — но я, отойдя в уголок, всё же сумел разделить его на части. На листочки с именами. Зрительная память не подвела — имя, которое Алистелия прочитала как «Конграт» написано той же рукой, что и инструкция. «Судьба», говорите? Ну-ну…
— Папа, папа, там… Только ты не ругайся, ладно?
— Что ты натворила, Вась? — заранее страдающим тоном отвечает Иван.
— В общем, я помню, что вы запрещали мне выходить в город одной, правда. Но…
— Но ты вышла.
— Так получилось, пап. Но я была не совсем одна, точнее, совсем не одна…
— Обожемой, — взялся за голову Иван.
— Да погоди ты убиваться, — сказал я, заинтересовавшись, — вот же, дочь твоя, жива-здорова стоит. Остальное разрулим. Говори, Вась.
— Спасибо, Дядьзелёный! В общем, я давно заметила, что за нами следят.
— Но ты, разумеется, никому не сказала, так? — голос капитана прозвучал так по-отцовски многообещающе, что Василиса непроизвольно сделала шаг назад и прикрыла руками попу.
— Вы улетели. Вас не было. И я просто наблюдала. А вы без меня улетели! Мне было обидно!
— Вася!
— Хватит, Иван, — остановил я его, — она уже большая девочка. Дай ей рассказать.
— Я увидела, там мальчик такой сидел в кустах. Приходил, сидел, уходил потом. На следующий день приходил снова…
— Симпатичный? — спросил я.
— Ну, так… Ничего.
— Ясно, — уныло сказал Иван. — Вот оно, значит что. Мальчик.
— Да нет, пап! Он не за мной наблюдал, он в Настьку втрескался! Увидел — и залип. Стеснительный — ужас! Я когда его выследила — думала, помрёт с перепугу!
Ну, в Настю нашу не мудрено втрескаться, это запросто. Хороша девица. Хотя я бы и Василису со счетов не сбрасывал. Она обаятельная.
— Итак, ты изловила лазутчика. Что дальше? Пытала? Глумилась? — спросил я.
— Нет, что вы, Дядьзелёный!
— Значит, уничтожала морально? Молодец. Хвалю. То-то он сразу раскололся.
— Я… Ну, в общем, вы не ругайтесь сильно…
— Что ещё? — закатил глаза Иван.
— Я с ним ходила к местным. Ну, в деревню. Вы же одной запретили выходить, а я была с Тиреном.
— Ах, с Тиреном…
— Да не, он нормальный. И они тоже. Нет, странные, конечно, но безобидные. Представляете, это они, оказывается, убирают город! Обязанность у них такая. Уже много лет нет тех, с кем они договаривались, но они соблюдают договор. Поэтому, узнав, что мы тут поселились, растерялись. С одной стороны, надо убирать, с другой — боятся нас побеспокоить. Очень деликатные! Убирают — но прячутся! Такие забавные…
— Забавные, значит… — сказал Иван очень нейтральным голосом.
— Да, пап! — нервно затараторила Василиса. — А ещё они спрашивают, что нам нужно. Они всегда привозили в город продукты, но тут очень давно никто не живёт. Они бы и нам привозили продукты! Они угощали меня сыром и мясом, и хлеб у них очень вкусный, и молоко…
На капитана было жалко смотреть. Я видел, как в его голове формируется картинка всяких ужасов — как его любимую дочь хватают, коварно опоив молоком, похищают… Ну и так далее.
— Иван, — напомнил я ему, — она тут. Всё в порядке.
— Ну да, ну да, — сказал он кисло. — А как же.
— Только им надо… Ну, в общем… Нет, они даже даром всё привезут, они считают, что договор с городом действует! Но, если нам не трудно…
— Вась, — расстроился Иван, — скажи честно, что ты им наобещала?
— Пап, я не то, чтобы обещала. Ну, как… Может, немножко и пообещала, да. Но это же не обязательно!
— Вась!
— Им нужен акк.
— Дорогая штука, — напомнил капитан.
— Я знаю! Но у них ещё с тех пор всё осталось — провода, лампочки, насосы, вентиляторы, всякое такое. И ничего не работает, потому что акк, который у них был, давно разрядился. Обидно же!
— Ох, Василиса… Да нам за триста лет не съесть столько сыра и молока столько не выпить, чтобы акк окупился!
— Погоди, — сказал я, — лояльность местного населения сама по себе заслуживает некоторых инвестиций. Акков у нас много, можем один выделить. А вот представь — улетим мы завтра и, — я покосился на Василису, — задержимся, допустим. Надолго задержимся. Тут остаются женщины и дети. И два кота. И Енька. Разве не лучше иметь при этом благодарных и готовых обеспечить едой соседей?
— Ты прав, наверное, — сказал, подумав, Иван. — Передай им, Вась, что мы согласны. Но! Это не отменяет того, что ты поступила безответственно и неблагоразумно!
— Я знаю, пап, прости… — потупилась она, — только маме не говори, ладно? Зачем её расстраивать, да?
И подмигнула мне украдкой. Хитрюга.
— Ты уверен, что это твоё дело? — спросила меня ночью жена.
Мы уложили детей и в кои-то веки остались вдвоём.
— Моё дело — что?
— Воевать с Комспасом. Куда-то лететь, кого-то бомбить. Спасать мир и вот это всё. Мы уже два года без своего дома и без нормальной жизни — скитаемся, бежим, прячемся. Ты отправляешься в неведомые дали, и я каждый раз не знаю, вернёшься ты или сгинешь где-то. Я устала, правда.
— Понимаю, дорогая. Но, боюсь, что той «нормальной» жизни, которая у нас была когда-то, больше не существует. Квартира, работа, зарплата, квартплата, детский садик, школа… Это всё где-то есть, но нет тех нас, которые могли бы туда вернуться.
— Ты думаешь, мы уже не сможем?
— Попробуй представить: завтра в семь звонит будильник. Ты собираешь хнычущую спросонья Машку, тащишь её в садик, потом садишься в автобус и едешь на работу. Там дурак-начальник, курицы-коллеги, пустые разговоры ни о чём, анекдоты в Интернете, уйма пустых, никому не нужных бумаг — восемь выкинутых из жизни часов. Потом автобус, Машку из садика…
— Хватит-хватит, я поняла, что ты хочешь сказать. Но мы же жили так, и нам нравилось, и мы были счастливы, разве нет?