— Нет уже тех нас, милая. Есть другие мы. Живущие на пустой изнанке закрытого города. Наша дочь катается верхом на говорящем чёрте, наш сын — потенциальный Искупитель. У меня на тумбочке лежит пистолет, у тебя в тумбочке — пистолет-пулемёт.
— Ты знаешь, да?
— Конечно.
— С тех пор… Ну, ты знаешь. Какая-то часть меня неловко чувствует себя, если поблизости нет оружия.
— Об этом я и говорю. Мы изменились, дорогая. Нам нет места в том мире уже потому, что мы знаем, что есть другие. Это всё меняет.
— Наверное, ты прав… Но мне это сложно принять.
— Ты привыкнешь. Люди ко всему привыкают.
— Я никогда не привыкну, что ты отправляешься туда, откуда можешь не вернуться. Обязательно бомбить Комспас?
— Мы не собираемся его бомбить. Это такой большой блеф — потрясти над ними бомбой, потребовать выдать третью часть артефакта, освободить похищенных операторов Коммуны, Корректоров Конгрегации и женщин Закава. Они выдают требуемое, мы улетаем. Без артефакта и операторов они не смогут больше атаковать Коммуну и Центр. Пусть живут дальше, как хотят, в своей локали.
— Думаешь, они согласятся?
— А куда они денутся? — ответил я, но сам себе не поверил.
— Их надо убить, — заявила горянка.
Экая решительная барышня. Не расстаётся с ружьём даже в ходовой рубке. Что она с ним делать собирается? Перестрелять весь Комспас?
Гудят пропеллеры мотогондол, плывёт под нами освещённый луной пейзаж очередного зигзага.
— Таира, — уговаривает её муж, — у нас слишком… неизбирательное оружие.
— Не понимаю, — машет гривой волнистых волос она.
— Если взорвать бомбу, могут погибнуть те, кто ни в чём не виноват.
— Они все виноват! — от волнения девушка начинает путать лица и числа. — Все!
— Пусть даже так, — не отступает Артём, — но ведь там есть, например, женщины, в том числе, женщины Закава.
— Может быть, для них теперь лучше умирать… — упрямо отвечает Таира, но видно, что она сдаёт позиции.
— Давайте доберёмся и определимся на месте, — примиряюще говорит Иван, — что заранее гадать?
— Мне нужна третья часть рекурсора, — жёстко произносит Ольга, — и я не хочу искать её на дне радиоактивной воронки.
— Нам.
— Что?
— Нам нужна третья часть рекурсора, — напомнил я. — При всём уважении к твоему почтенному возрасту, в одно рыло решать судьбу Мультиверсума тебе никто не даст.
На подколку про возраст она не повелась.
— У вас всё равно нет двух остальных частей.
— У тебя тоже.
— Но я знаю, где и как их взять.
— Я тоже знаю, где, — заинтересовался Иван, — рекурсор хранится на первом складе, это не секрет. Но как? Ещё раз его тебе не дадут.
— Я не буду просить.
— Там прекрасная защита.
— Угадай, кто её придумал?
— Ты всегда оставляешь для себя лазейки?
— Я чертовски предусмотрительная девушка.
— Как будем действовать? — обвёл нас взглядом Иван. — Остался один переход, и мы на месте.
— Мы идём на мой маячок, — сказал Ольга, — я оставила его на крыше главного здания. Там расположено всё: транспортный центр, научные и производственные помещения… Если его уничтожить, Комспас останется ни с чем. Поэтому надо выйти как можно ближе к маячку.
— Не вижу проблемы, — сказал зависший над навигационным экраном Артём, — сигнал фиксирую чётко.
— Допустим, вышли, — продолжил капитан, — что дальше?
— Зависаем и предъявляем ультиматум.
— Как?
— По радио.
— А если они не отвечают, а начинают стрелять?
— Мы их убивать! — кровожадно сказала Таира.
— Отстыковываем бомбу и уходим.
— А как же артефакт? — удивился я.
— Не существует силы, способной его повредить. Матвеев говорил, что рекурсор первичен по отношению к Мультиверсуму. Он может влиять на Мироздание, но не наоборот. Подождём, пока радиация спадёт, и откопаем в руинах.
— Ничего себе… — я задумался о первичности фигурок, похожих на самотыки для скифских каменных баб, по отношению к многосложной Вселенной, но мой мозг не сумел вместить эту концепцию. Наверное, Матвеев был сильно меня умнее. Надо было его как-нибудь уважительнее закопать. Ну, или хотя бы глубже.
— План простой до идиотизма, — вздохнул Иван, — но вряд ли мы придумаем что-то лучше. Давайте, команда, по местам. Выходим!
— Внимание! Всем, кто меня слышит! Дирижабль «Доброволец» вызывает представителей Комспаса! Внимание! Всем, кто меня слышит!
— Никто тебя не слышит, Оль. Полчаса уже орёшь, — вздохнул Артём.
На наши радиовызовы не отвечали, впрочем, нападать тоже не спешили. Нас попросту обидно игнорировали, хотя висящий над громадой центрального здания дирижабль видно было буквально отовсюду.
Архитектура здешнего поселения — назвать его «городом» язык не поворачивается — чем-то неуловимо напоминает картинку из учебника по истории: что-то такое про инков и ацтеков, где огромный каменный зиккурат возвышается среди тростниковых шалашей. Роль зиккурата исполняет задние из стекла и бетона, представляющее собой куб с ребром в километр. Над этим кубическим километром мы и висим, посреди квадратного километра крыши. Готовые, если что, сбросить бомбу — у меня в левой руке проводной пульт с одной кнопкой. Обвязанная для амортизации старыми покрышками боеголовка шлёпнется на крышу, в ней врубится таймер, а мы на полном ходу свалим, поэтому под правой рукой у меня ручки управления ходовых моторов, а Артём держит под нагрузкой резонаторы перехода. Но пока что на нас всем плевать. Как-то даже неловко.
— Там дым, — указала стволом ружья Таира.
Капитан хотел её разоружить, в целях общественной безопасности, но она категорически отказалась. Еле уговорили хотя бы патрон не досылать.
— Давайте повыше поднимемся, — сказал Иван, — а то края крыши обзор закрыли.
— Боюсь, бомбу разобьём, — ответил Артём, — это же не настоящая боеголовка.
— Если будет нужно сбросить — спустимся обратно.
Дирижабль плавно поднялся над крышей, открывая пейзаж. От куба главного (и, похоже, единственного) здания разбегаются радиальные дороги в бескрайние поля. Там выращивают что-то сельскохозяйственное, но сейчас они пусты — ни людей, ни техники.
Вяло дымит валяющаяся неподалёку от здания боевая платформа. Рядом стоят ещё несколько — в самом неприглядном виде, раздолбанные и обгоревшие, вперемежку с подбитыми броневиками.
— Кто-то им неплохо навалял, — сказал капитан, разглядывая эту свалку металлолома, — но не здесь. Следов боя нет.
Ольга перехватила у него бинокль, пригляделась.
— Они здесь вышли. Там репер, в центре. Это просто транспортная площадка. Их где-то хорошо встретили, и операторы выдернули подбитые машины обратно на базу.
— Здесь никого нет, — разочарованно заявила Таира. — Они все уходить куда-то.
— Похоже на то, — согласилась Ольга, — надо проверить здание.
Когда Иван, высадив нас на крышу, поднял дирижабль обратно вверх, завесив его метрах в двадцати, Ольга присела и что-то выковыряла ножом из щели между плитами.
— Маячок, — она сунула в кармашек разгрузки маленький диск. — Подкинуть его сюда было непросто.
Этаж лабораторий — сталь, стекло, приборные стойки, кабели, экраны, пробирки и микроскопы. Знаки радиационной и биологической опасности. Пусто. Никого. Видны следы выборочного демонтажа оборудования, раскрытые пустые шкафы для документации. Таира разочарованно сопит, поводя стволом ружья. Столько хлопот — а пристрелить некого.
Этаж-казарма. Большие залы с двухъярусными койками в три ряда. Тумбочки. Плакаты по строевой подготовке. Плакаты со схемами разборки оружия. Плакаты с мотивирующими цитатами. Самый большой, во всю стену коридора: «Молодые и сильные — выживут!». Подписи нет, очевидно, автора должен знать каждый. «Непобедимость заключена в себе самом, возможность победы заключена в противнике». Сунь Цзы, надо же. «Кто хочет повелевать многими, тот должен и со многими сражаться». «Свобода — презрение смерти». Агид, сын Архидама — это кто вообще такой? Но общая направленность понятна: «У верблюда два горба, потому что жизнь — борьба». Весело у них тут. Было.
Казармы пусты. Пусты оружейки. Нет снаряжения и боеприпасов. Только ряды ровно-ровно застеленных коек.
— А не так уж их и много было… — сказала Ольга задумчиво.
Да, если они все размещались здесь — это мотострелковый батальон примерно.
Этажом ниже — ещё одна казарма, но на кроватях только свёрнутые в рулон матрасы. Воздух затхлый, окна закрыты светомаскировкой. Здесь давно никого не было. Ещё ниже — та же картина. Когда-то их было больше, но эти времена прошли. Не всё хорошо у Комспаса, причём давно.
Производственные этажи. Автоматические сборочные линии. Недосмонтированая рама боевой платформы на стапеле. Пустота. Тишина.
— Куда их чёрт унёс? — спросил Артём.
Ниже резко пахнет медициной. Больница?
— Кто-то есть, — тихо говорит внимательно прислушивающаяся Таира.
— Внимание, проверяем, — командует Ольга.
Длинный коридор. Стеклянные боксы. Тусклый свет холодных ламп. Уродливые кровати-ложементы довольно зловещего вида, с фиксаторами для рук и ног. В большой палате — стеклянные корытца на каталках. Много, рядами.
— Тут были дети, — у рыжей странный голос.
— Женщина. Мёртвый, — сообщает шёпотом горянка. — Много женщина.
Ряд небольших боксов, разделённых прозрачными стенами. В каждом — кровать-ложемент. На них…
Не знаю, что надо делать с женщиной, чтобы она так выглядела. Растянутый живот свисает мешком в сторону. Пустая, обвисшая морщинистыми кошелёчками грудь. Тонкая, бледная, в складочку кожа в растяжках и набухших венах. Распухшие, отёчные ноги-колоды. Тонкие, исколотые, как у безнадёжной наркоманки руки, с приклеенными пластырем катетерами. И — юное, почти детское, измученное лицо, жутко не вяжущееся с этим голым изуродованным телом. Тусклые застывшие глаза глядят в потолок.
Следующий бокс. Здесь женщина свисает с кровати, как будто пыталась уползти от смерти — но не смогла. Вид её так же ужасен, голова свисает с кровати вниз, белые волосы закрывают лицо. Артем, издав сдавленный звук, подходит и рукой в тактической перчатке откидывает пряди цвета молока. Мёртвые фиалковые глаза на тонк