Ольга несколько раз навещала бывших соратников, и, наверное, могла бы перехватить управление, но, посмотрев на всё это, махнула рукой и не стала. Уходя, уничтожила мотивационную машину: «Чтобы этот старый одноглазый мудак хотя бы детишкам в мозги не срал».
Коммуна не прекратила существование полностью, но ужалась до исходного ИТИ — Института Терминальных Исследований, где эти самые исследования так и ведутся. Уникальное оборудование и научный коллектив просто так со счетов не сбросишь. Директор из Палыча куда лучше, чем диктатор, а Воронцов и прочие старые научные кадры к нему привыкли.
Марина с Македонцем свалили, забрав в качестве выходного пособия «Тачанку», а после того, как на Ольгу надежды не стало, за ними потянулись и многие другие.
Борух с женой и детьми вернулся на родину, снова тащит службу, так что сможет ли сегодня прибыть — неизвестно. Контора теперь — один из сильнейших центров влияния в Мультиверсуме, он вечно в командировках. О службе говорить не любит, так что подробностей я не знаю. Вроде бы, в отсутствие Вещества, их жуткий Куратор перестал быть главной фигурой, но это не точно. Что-то с ним случилось такое мрачное, что даже Ольга не хочет рассказывать. Не очень-то и хотелось.
— Смотри, вон они! — толкнул меня в плечо Олег. — Прилетели!
За окном кабинета, заслоняя закатный свет, величаво разворачивается, заходя на посадочную глиссаду, наш дирижабль. «Наш» — потому что Иван с Зелёным по-прежнему считают меня полноправным совладельцем. По праву первородства, так сказать. Втроём запустили, втроём владеем. Правда, я всё больше дома сижу, но формально — Первый Навигатор. Другое дело, что после Возрождения навигатор вообще не особо нужен. По большей части «Доброволец» идёт над Дорогой, не включая резонаторы, что позволило увеличить его автономность. Жрут-то они куда больше ходовых моторов.
— Пойдём встречать! — весело сказал я Олегу. — А коньяк прибери, а то Иван расстроится. У него, конечно, тоже напитки отличные, но твой коньяк ему не переплюнуть.
И мы отправились вниз, в сад, навстречу гостям.
Традиция отмечать «День Основателя» появилась как-то сама собой. Когда колокол накрыл белую часть репера, я даже обрадоваться не успел — явился какой-то странный парнишка, сказал: «Еет — пака!» — и мы оказались здесь, у себя в гостиной. Потом выяснилось, что прошло полгода, и в наше возвращение верила только упорная жена Зелёного: «Он всегда за мной приходил, придёт и сейчас». И ещё Настя. Она была уверена, что почувствовала бы, если бы мы погибли. Не знаю, правда ли это, или она просто успокаивала женщин. Так вот, тогда было много радостной суеты, но первый раз отметили мы только годовщину события. С датой долго прикидывали и высчитывали, а потом решили, что время относительно, так что какая, нафиг, разница. Выбрали удобный день приблизительно через год по субъективному календарю нашего дома, который вела всё это время короткими ежедневными заметками Алистелия.
Мораториумы после нашего возвращения остановили. Прятаться стало не от кого, временные лаги затрудняют доступ к Дороге, ну и неудобно, когда ты отправился куда-то, вернулся, а выросшие дети тебя не узнают. Так что все собрались на годовщину точно в назначенный день, его мы и стали потом называть День Основателя.
«Основателями» нас поименовал один из Хранителей, не потрудившись объяснить, что именно мы «основали», когда и как. Но в какой-то момент оказалось, что нас так называет весь Мультиверсум, хотя никто не может сказать, почему. Даже Олег с его энциклопедической начитанностью не сумел найти концов. «Основатели» — это, мол, трое каких-то перцев, типа Демиургов, что-то такое натворивших во тьме веков. Надо полагать, что-то основавших, раз их так называли. Но причем тут мы, и откуда пошла манера нас так называть — до сих пор непонятно. Никаких особых преференций это нам не принесло, даже торговаться на рынке не помогает. Разве что наши с Алькой книжки неплохо расходятся. Многие думают, что приключения там взаправду — но нет, я всё выдумал. Единственная честная книга у меня — история Коммуны, которую я всё-таки дописал. Но именно она никому и не интересна — Коммуны больше нет, плевать все хотели на её историю. Единственный читатель — Ольга — сказала: «Тут многого нет, но это и к лучшему». То ли одобрила, то ли обругала.
Дирижабль завис, остановил моторы, выпустил трап. Ну вот, гости прибывают, скоро пора будет на стол накрывать. Первыми выскочили юнги — Маша и Лёша, дочь Зелёного и сын Ивана. Парочка шустрых, как электровеники, подростков, за которыми глаз да глаз.
— Здрасьте, дядя Артём! С праздничком! А тётя Меланта приехала? А Еньку привезла?
— Привет, молодёжь. В доме они. Не терзайте Еньку, оно от вас отвыкло, поди.
Когда-то они катались на нашем домашнем йети верхом, теперь крупноваты стали, но всё равно каждый раз ловят и тискают любимого лохматика. Умчались внутрь.
А вот и Иван с Зелёным — тащат ящик с бутылками. Обязательный номер праздничной программы — дегустация напитков, произведённых Иваном из разнообразных ингредиентов. Напитки неизменно дивно хороши.
— Здаров, Навигатор, — поставили ящик на дорожку, пожали руки.
— Не засиделся ты тут? — спросил Зелёный. — Не тянет посмотреть сверху на срез-другой?
— Всё может быть, — не стал отпираться я, — глянешь там, что я накопал, есть интересные варианты. Может, и слетаю с вами.
— Сергей! — Настя подбежала, радостно обняла его.
Я иногда даже ревную — она очень тепло к Зелёному относится, и уж всяко более откровенна, чем со мной. Ольга говорит, это нормально, отец, мол, не для того нужен, чтобы девичьи проблемы ему вываливать. А Зелёный ей друг, хоть и старший.
— Привет, красотка, — подхватил он её с земли так, что она весело заболтала ногами в воздухе. — Все хорошеешь? Нельзя же так!
Настя выросла поразительной красавицей. Белые-белые, с оттенком в платину волосы, узкий прямой нос, высокий лоб, правильные и какие-то очень благородные черты лица, идеальная лёгкая фигура с тонкой талией. Ну и, конечно, дивной нездешней синевы глазищи. Откуда такое чудо попало некогда к работорговцам, а затем в Коммуну — неизвестно. Сколько ни болтались мы по Мультиверсуму, нигде не видели народа, к которому она могла бы подойти по фенотипу. Может, не пережил её срез коллапса, кто знает.
— И кто же сохнет по твоим синим глазам? — спрашивал Зелёный. — Есть ли счастливец, которому позволено томно воздыхать тебе вслед?
— Ну, так… Не очень всерьёз, правда, — слегка покраснела тонкой белой кожей Настя.
А мне она ни слова не сказала, кстати. Я знаю, конечно, что таскается к нашей калитке паренёк из местных, несложно догадаться, к кому, но сама — нет, ни за что. «Неважно, пап».
— Помнишь, что я тебе говорил про красоту? — серьёзно говорит ей бортмех. — Как она действует на людей?
Нет, я не подслушиваю. Просто стою неподалеку, а они не шепчутся.
— Да ладно, Сергей, — звонко смеется она, — по меркам аборигенов я уродина. Волосы белые, слишком худая и рост великоват. На меня здесь с жалостью смотрят, представляешь? Спрашивают, чем я болею, что такая худая и бледная!
Ну да, местные красотки — все черноволосые, смуглые, коротконогие и чем шире жопа — тем краше считаются.
Лена и Света вынесли термосумки с едой. Тоже наготовили всякого на праздник. А за ними спустилась и она — Ольга.
Прошло пять лет с тех пор, как мы стояли у мандалы в Первомире, и она была готова рубануть меня УИном, отстаивая свой выбор. Всерьёз или нет — не знаю до сих пор. Не спрашивал. На ней эти годы почти не сказались, несмотря на то, что Вещества больше нет. Ну, может быть, она перестала казаться юной и стала выглядеть просто молодой. Всё так же прекрасна, а я всё так же не знаю, кто она мне, и кто я ей.
— Мама, мам! — бежит Ванюшка.
Не добежав, останавливается, осторожно и медленно подходит. Несмело обнимает. Соскучился и одновременно чуть дичится. Редко видятся, успевает отвыкнуть.
— Здравствуй, сынок, — прижимает его к себе рыжая.
Между нами не было разговора: «Выходи за меня! — Я согласна!». «Не согласна» тоже не было. Мы не расписывались, не венчались, не носим колец. Но у меня со всеми жёнами та же ситуация. Ольгу все считают одной из них. Что считает сама Ольга? Без понятия.
Она прожила тут год, пока кормила Ваньку, а потом просто оставила его мне и Алистелии. Теперь появляется раз или два в месяц, на пару дней.
Алька, золотая женщина, молча уступает ей нашу спальню, но то же самое она делает для Меланты и Таиры. Мы с ними привыкли быть семьёй, пусть даже такой нелепой, и как-то по-разному, но, наверное, любим друг друга. Ольга держится подчёркнуто отдельно.
— Привет, дорогой, — целует в щеку, — как Ванька?
— Как видишь, — потрепал я рыжую голову сына, — растёт. Умнеет. Научился читать. Неплохо рисует. Скучает по тебе.
— Уже читает? Какой молодец!
— По слогам и не очень уверенно, но быстро учится.
«Скучает» она проигнорировала. Ну что же, я так себе отец, Ольга вообще никакая мать, но родителей не выбирают. Зато у него есть брат и сёстры, есть Алистелия, которая любит всех детей одинаково. Надеюсь, вырастет не более травмированным, чем среднестатистический пацан. Люди ко всему приспосабливаются.
— Покажешь мне свои рисунки?
Ванька робко кивает, и они уходят в дом.
А вот и молодожёны, Василиса и Матти. Поженились месяц назад, свадьбу праздновали на дирижабле, я был. Неплохой паренек, урождённый глойти из странноватой бродячей общины, мы спасли его несколько лет назад во время одной экспедиции19. При знакомстве он Василису чуть не застрелил — вот что значит «любовь с первого взгляда». Нашли потом друг друга, и всё завертелось.
После свадьбы они умотали на медовый месяц куда-то по Дороге, Иван переживал страшно. Вернулись, значит.
— Привет, молодые! — поприветствовал я их. — Ещё не готовы увеличить население Мультиверсума?