— Вы туда ходи, там репер стоять, или в кросс-локус ворота ходи.
Она показала на дверь в стоящей особняком у склона горы каменной хижине и на деревянные ворота каменного же сарая.
— Если вы меня жена не покупай, то я за мясо ходи, а то его съедать кто-нибудь.
— Нет, не покупаем. Хорошая ты девушка, но обстоятельства, увы. На, вот, — я вытащил два последних сладких батончика и отдал ей.
— Ой, сладкий еда! — обрадовалась девушка. — Жаль, что вы меня не купи, у вас еда много! Я идти?
— Иди, спасибо тебе!
Она развернулась и быстрым лёгким шагом пошла вверх по тропе. В мымбарукову пещеру, надо полагать. За мясом. Ну, удачи ей и коз побольше.
— Значит, женщин они брали здесь… — задумчиво сказала Ольга, пока мы пережидали резонанс на следующем репере.
По контрасту было тихо и спокойно, как на кладбище. Впрочем, почему «как»? На кладбище репер и стоит. В точке схождения радиальных аллей, окружённый пафосными каменными статуями, изображающими скорбящих ангелов и плачущих женщин. Атмосферно так, готичненько. В чём-то даже по-своему красиво. Но я не хотел бы себе такого. Глупо громоздить тонны резного камня над центнером гнилого мяса. Лично мне глубочайше всё равно, как утилизируют мой труп — ведь меня к тому моменту уже не будет нигде, а лучшая память для потомков — избавить их от многолетней бессмысленной покраски оградок.
— Это важно? — спросил Артём.
— Наверное, да, — она всё ещё размышляла над полученной информацией. — У них нет своих женщин.
— Это как? — удивился я. — Нация настоящих боевых пидарасов? А плодятся они при помощи устава караульной службы?
— Нет. Там всё сложнее и хуже. Зря вы отказались сбросить на них бомбу. Они этого заслуживают, поверь.
— В Коммуне мне тоже многое не нравится, — нейтрально сказал я. — Идеального общества я пока ни разу не встретил.
— Есть границы, которые пересекать не стоит.
— Вы будете дальше обсуждать мировые проблемы или пойдём уже отсюда? — недовольно спросил Артём. — Я не любитель готической эстетики.
Два ничем не примечательных репера — и мы на месте. Библиотека встретила нас британской погодой — мелким дождичком и густым туманом, через который жёлтыми пятнами просвечивали тусклые фонари. Тут поздний вечер, а значит, Олег, скорее всего, у себя в комнате, в общежитии исследователей. Артём с Ольгой направились туда — у рыжей какие-то важные вопросы, а Артём знает, куда идти. Ну а я решил времени не терять и пошёл к здешнему мораториуму. Там-то меня и взяли.
Я успел частично разобрать механизм — изучая его в Центре, сообразил, как это делается и даже инструмент изготовил. Так что проблем не ожидал. Их и не оказалось — в техническом смысле. К моему большому удовлетворению, нужная нам деталь оказалась цела, хотя не хватало пары других.
И когда я уже, осторожно выкрутив стяжки, рассоединил мост и пластину, приподняв, вывел цапфу оси из формованной кристаллической опоры, отведя в сторону триб, и уже примерился, как мне спрессовать с этой оси нужный диск, меня грубо потащили с постамента за штаны.
Я возмутился и дал кому-то берцем по зубам, потом кому-то навернул по чайнику самопальным ключом, потом, кажется, успел разбить пару носов, но потом меня скрутили. В процессе насовали по печени и по морде, но так, без фанатизма, просто чтоб не дёргался. Я немного подёргался всё же, но их было пятеро и довольно здоровых, а я один и без оружия. Винтовку я отдал Артёму, чтобы не мешалась в процессе. Библиотека казалась мне абсолютно мирным местом. Эх, пора бы привыкнуть, что расслабляться нигде нельзя.
Единообразная одежда нападавших, не форменная, но близкая к тому, навела меня на мысль, что это какое-то организованное формирование. Возможно, силы местного правопорядка. Может, они решили, что я собираюсь мораториум на цветмет сдать? Я попробовал объясниться, ссылаясь на авторитет Конгрегации, но меня никто не слушал. Тащили по улице, заломив руки.
Притащили, обыскали, изъяв, к моему крайнему неудовольствию всё, включая УИН. Так что порубать всех в джедайском стиле в капусту или, аккуратно вырезав кусок стены, тихо удалиться в туман, не выйдет. Помещение самым очевидным образом предназначено для насильственного удержания людей внутри. Камера этакого американского (если судить по фильмам) стиля — помещение, где вместо одной стены решётка. Внутри — жёсткий топчан, рукомойник и унитаз. Задняя стена толстая, капитальная, с крошечным окошком, боковые стены отделяют от соседних камер, они пустые. Коридор заканчивается мощной дверью, она, вероятнее всего тоже заперта, но это неважно, потому что мне и в коридор не выбраться. Странно, что шнурки и ремень не забрали, но у меня нет набора отмычек в пряжке и клинка в подошве. Плохо я подготовился.
Лёг на топчан и постепенно задремал — переходы довольно сильно выматывают и сбивают биологические часы. Небиологические у меня отобрали, так что не знаю, как долго проспал. За окошком ещё было темно. Разбудили меня тюремщики, так же молча, без объяснений, сопроводившие в кабинет, усадившие на стул и вставшие рядом. С намёком, что лучше бы мне сидеть смирно. Вскоре в кабинет вошёл неизвестный в балахоне, сел за стоящий передо мной стол, долго шуршал бумажками… Нервы мотает. Ждёт, что я начну возмущаться, требовать адвоката… Тут вообще есть адвокаты? Но я не стал. Понятно, что раз меня притащили, то просто так не отпустят.
— Какова цель вашей диверсии? — наконец, разродился балахон.
Представиться или поинтересоваться моей личностью он не снизошёл, а значит, это вряд ли полицейское расследование. Просто спектакль какой-то. Что, разумеется, вовсе не исключает его печального финала лично для меня.
— Цель чего? — переспросил я, чтобы не молчать.
Может, за молчание мне по голове треснут, я не хочу.
— Диверсии. Вы разбирали мораториум Библиотеки. Наличие специальных инструментов подтверждает, что это было намеренное и заранее подготовленное деяние.
— Нельзя сломать то, что и так не работало. Там птичьи гнезда старше меня на вид.
— То есть, вы признаете, что ваши действия были намеренными?
— Чёрта с два. Я ничего не признаю.
— Ваше признание не является обязательным, — сказал балахон, — оно влияет лишь на вашу участь. Сам факт преступления установлен с достаточной достоверностью.
— Тогда какого хера я тут делаю?
Вопрос проигнорировали.
— Кто направил вас к нашему мораториуму?
— Руководитель Конгрегации Центра, — я решил, что эта информация мне никак не повредит, но, похоже, ошибся.
— Вы признаете, что действовали в сговоре с отступниками?
— С кем? В первый раз слышу.
— Только что признались и теперь отрицаете?
— Не знаю никаких «отступников».
— Конгрегация выступила против пришествия Искупителя и тем поставила себя вне Церкви. Их цели кощунственны и безумны.
— Не в курсе, мужик, извини, — я развёл руками, но двое стоящих сзади схватили меня за локти, как будто испугались, что я сейчас замашу ими и улечу.
— Ваша осведомлённость об их целях не имеет значения. Ваша связь с отступниками доказана.
Я промолчал. Моё мнение тут, похоже, ни на что не влияет.
— Насколько сильно повреждён их мораториум?
— Понятия не имею. Я не специалист.
— Но вы собирались его починить?
— Эй, — решил уйти в отказ я, — меня просто наняли снять деталь!
— Вы врёте, — покачал капюшоном балахон. Лица его я до сих пор не разглядел. — Мы знаем, кто вы.
— И кто же я?
— Вы — механик с волантера. Вас зовут Сергей, позывной «Зелёный». Именно вы восстановили волантер и именно вы отец одного из потенциальных Искупителей.
— Чего? — поразился я.
Ладно, про дирижабль, который они называют «волантером», узнать несложно. В Чёрном Городе мы засветились, как лампочки. Но отец потенциального… что за херь? Ну, мало ли, странноватый у нас мальчик. Подумаешь, Настя там что-то разглядела синим глазом, но Искупитель?
— Значит, — продолжал балахон, — вы имеете как достаточную квалификацию, так и очевидный мотив.
— Какой, нахрен, мотив?
— Как любящий отец, — терпеливо разъяснил он, — вы не хотите, чтобы ваш сын стал Искупителем. Эгоистическая, но по-человечески понятная позиция. Что, разумеется, не оправдывает вашего предательства интересов Мультиверсума, сотрудничества с отступниками и попытки диверсии.
— Какой, в жопу, диверсии? — не выдержал я. — Ваш мораториум лет сто как не работает!
— Диверсия не в том, что вы разобрали наш мораториум, а в том, что собрались восстановить мораториум отступников, позволив им продолжить отвратительные деяния. И то, что вы отец потенциального Искупителя, вас не оправдывает.
— Да с чего вы взяли, что мой сын…
— Не надо кричать! — перебил меня балахон. Стоящие за стулом ребята положили каменные руки мне на плечи. — Бессмысленно отрицать очевидное. Примерно год назад Хранители переместили развоплощённую сущность одного из них из вашей жены в её плод. Глупо делать вид, что вам это неизвестно, поскольку они сделали это в вашем присутствии и по вашей прямой просьбе. Примите последствия этого выбора!
— Да я… — стоящие за стулом стиснули мне плечи стальными пальцами, и я понял, что перебивать монологи балахона не следует. Он уже всё решил, моё дело — весь этот бред выслушать.
— Таким образом, мной достоверно установлено, что вы имели мотив, возможность и прямое намерение. Ваши действия свидетельствуют против вас. Ваша виновность не вызывает сомнений. Приговор будет рассмотрен и оглашён позже. Уведите!
Я не стал протестовать за очевидной бессмысленностью этого. Никто тут не собирался меня выслушивать. Отвели в камеру, заперли большой железный замок большим железным ключом и ушли. За окном уже рассветало. Интересно, что полагается за кощунственную диверсию путём починки поломанного? Если сожжение на костре, то, надеюсь, дрова будут сухими. От дыма у меня в носу свербит, а безудержно чихающий казнимый выглядит несолидно.