В конце концов он отодвинулся вместе со стулом от стола; он подписал все октябрьские чеки, после чего тщательно подсчитал баланс, оставшийся на счету. Когда же он уставился на потрепанную бухгалтерскую книгу, ему пришло в голову, что стружка очиненного карандаша похожа на шелуху от чеснока и лука – его стол выглядел так, будто кто-то рубил на нем мясо на battuto[33].
Чеснок и лук – он не забыл, что любил их, хотя уже не помнил их вкуса. «Что-то, связанное со свежим потом, – подумал он, вставая на ноги, – и учащенным горячим пульсом».
Его чашка с чаем из «ешь и плачь» была чуть теплой, но он допил остатки напитка и даже, запрокинув чашку, дождался, пока стекут последние липкие красные капли. Чашку он поставил на обложку старой чековой книжки и взял из ящика баночку нюхательного табака «Гуди».
Когда он, вытряхнув кучку коричневого порошка на согнутый сустав большого пальца, поднес его к носу, то сначала взглянул на высокую встроенную полку, на которой стояли три его игрушечные свинки. В те полминуты, когда на экране телевизора дурила линия, они рыгали, как невоспитанные мальчишки, но – он снова посмотрел на экран, чтобы убедиться, – линия оставалась неподвижной, и свиньи молчали. У Джоанны было включено радио, и единственным звуком в кабинете был напористый голос Брюса Спрингстина, поющего «Танцы в темноте».
– Слишком громко? – спросила Джоанна с кушетки, где лежа читала дамский журнал.
Шэдроу втянул в нос понюшку и глубоко вздохнул:
– Нет. Только что закончил. Счета за коммунальные услуги съедают меня живьем. А теперь покормим чудищ. – Он поднялся на ноги и поковылял к полкам.
– О, конечно. – Она повернулась к завешенному окну и позвала: – Эй, чудища! Динь-динь-динь!
Шэдроу выдернул две белые бумажные тарелки из разорванной целлофановой обертки и поставил их на журнальный столик. На одну он вытряхнул горстку сухого корма «Хэппи кэт» из коробки, лежавшей на кресле. Потом вынул горстку гладкой гальки из кармана рубашки и рассыпал по другой тарелке.
Минувшим летом он ездил вместе с Джоанной на ярмарку округа Ориндж, и в одном из выставочных залов его внимание привлек экспонат под названием «Банкет коллекции каменной еды». Экспонат представлял собой эклектичный набор блюд, расставленных на кружевной скатерти: на одной тарелке лежали гамбургер, соленые огурцы, картофель фри, маслины и что-то похожее на ломоть паштета, на другой громоздилась стопка блинов с несколькими зубчатыми кусками масла наверху, рядом с яичницей-глазуньей и двумя ломтиками недожаренного бекона. Также там имелись чахлая жареная индейка с носочками из гофрированной бумаги на костях ножек, тонкий тост, вареное яйцо в специальной чашечке. Хитрость заключалась в том, что все это было обычными необработанными камнями. Кто-то долго лазил по пустыням запада, чтобы найти камни, похожие на продукты.
Тогда он подумал, не довелось ли какому-нибудь старому оборванцу сесть за этот стол и засунуть салфетку под засаленный ворот неимоверно грязной рубахи. Там была еще банка из-под какой-то пряной закуски, вспомнил Шэдроу, наполненная крошечными кубиками зеленого стекла – прыткий старый призрак мог бы, вероятно, сожрать добрую ложку, прежде чем его выбросят взашей.
С тех пор, вот уже несколько месяцев, он по ночам ставил две тарелки – одну, как всегда, с кошачьей едой для опоссумов и одну с аппетитными на вид камешками для бедных голодных старых блуждающих призраков. Возвращаясь с яхты по утрам, он часто заставал тарелку для камешков пустой. Недавно он увидел в каталоге комплект стеклянных леденцов от «Микас парклейн» по отпускной цене в восемнадцать долларов и решил купить немного, чтобы выкладывать их холодными рождественскими ночами.
Когда-то он прочитал, что китайцы зарывают сырые яйца в землю, а через несколько лет выкапывают и едят их. Думая об этом, он только радовался тому, что не помнит ощущения вкуса чего-либо, но, очевидно, Лоретта Деларава была не столь разборчива – она не имела ничего против поедания того, что давно утратило свежесть.
Мысленно он сочинял стихи на мотив песни Спрингстина:
Когда твои щеки пылали,
Их монтировкой гасили?..
Он познакомился с Лореттой Деларавой в 1962 году на съемках «Вечеринки в доме с привидениями».
Он пытался перейти от положения подростка-телезвезды в артисты на ролях молодых взрослых, но, похоже, не мог стряхнуть с себя ореол Жути, которым обзавелся за пять лет работы в «Призрачном шансе». (Его продолжали просить показать «пируэт Жути» – хитрое танцевальное па, которое в шоу всегда предшествовало его исчезновению в воздухе.) Это был четвертый фильм из тех, в которых он снялся с тех пор, как Си-би-эс отказалась от продолжения сериала, и, как и первые три, это был низкобюджетный халтурный фильм ужасов, снимавшийся почти в таком же темпе, как и телевизионная работа.
Ассистенту режиссера нового фильма было лет тридцать, хотя определить ее возраст было нелегко – она уже тогда весила больше, чем надо, и ее челюсть и нос остались заметно деформированными даже после очередной косметической операции. (Тебя монтировкой гасили?) Ее фамилия была Деларава – она утверждала, что первоначально она состояла из двух слов, но их из-за небрежности рекламщика объединили в одно. Она быстро переросла скромные секретарские обязанности – для того чтобы приготовить кофе, съездить за скрепками для бумаги и ножовочными полотнами, приходилось искать кого-нибудь другого, потому что с первых же дней Деларава стала заполнять тайм-карты и писала ежедневные производственные отчеты. Ее рекомендации были туманными, но опыт работы в кино определенно имелся.
– Солнце село, – сказал Шэдроу, когда вернулся и закрыл дверь, выставив тарелки наружу. – Приготовь мне ванну, ладно, – он сделал паузу, чтобы вдохнуть, – милая?
Джоанна отложила журнал и села. Поглядела на телевизионный экран, но линия была все такой же устойчивой и неподвижной.
– Безо льда?
– Со льдом, – твердо сказал он. – И побольше. – Тоже посмотрел на телевизор и вздохнул. «Никак не дождусь, когда же моя alma mater действительно превратится в сверхновую», – думал он. – Лед каждую ночь, – продолжал он своим надорванным голосом. – Пока Хеллоуин не пройдет. Никто из жильцов, – добавил он, – не должен входить без стука. Если что, говори, что я пошел в магазин. Если прольется кровь или начнется пожар.
– Со-ол, – произнесла Джоанна, растягивая имя на манер арендатора, прожившего тут некоторое время, – я слышала шум? – на стоянке? – и поэтому набила твой почтовый ящик грязью.
Арендатору померещилось, что он учуял газ из соседней квартиры, и, не найдя Шэдроу, он в панике выбил все окна в своей квартире. Он давно уже съехал, но Шэдроу и Джоанна уже не первый год острили по поводу возможных реакций человека на чрезвычайные ситуации.
– Хе-хе, – ровным голосом отозвался Шэдроу.
Джоанна с усилием поднялась, заставив пружины кушетки взвизгнуть, и, скрипя половицами, прошла босиком в соседнюю комнату; через несколько секунд он услышал, как струя воды ударила в большую старую чугунную ванну на львиных лапах, которую он установил там несколько лет назад. До этого он имел обыкновение на рассвете устраивать себе нечто вроде душа за гаражами, держа над головой разбрызгиватель для лужайки, но однажды арендатор увидел его и пожаловался в полицию – хотя Шэдроу всегда обливался, надев длинные трусы; как бы там ни было, ему пришлось отказаться от этой привычки.
Теперь он гадал, долго ли будут помогать ему даже самые холодные ванны. Он уже не общался с людьми лицом к лицу даже сразу после шарика «ешь и плачь», потому что у любого воротило бы с души от его дыхания; и он знал, что лодыжка, на которую он два дня назад уронил тот злосчастный холодильник, наверное, никогда уже не вылечится. Он туго замотал ее эластичным бинтом, но нога продолжала болеть, и он спросил себя, продлится ли это достаточно долго для того, чтобы он изнемог от боли и отпилил себе ногу.
Ему исполнилось всего лишь пятьдесят два года – или исполнилось бы, если бы он все еще имел хоть какое-то право на дни рождения. По крайней мере, он не был призраком.
Лоретта Деларава, очевидно, хотела теперь покончить с ним – завершить то, что начала семнадцать лет назад, положив на него глаз в шестьдесят втором году, во время съемок «Вечеринки в доме с привидениями».
Она знала, кто он такой, – Ники Брэдшоу, исполнитель главной роли в «Призрачном шансе», крестник Питекана Салливана, а вот он не понял, что она собой представляет до той летней ночи, когда из-за неожиданного ливня вода в реке Л.-А. поднялась, бешеный поток мчался прямо под настилом моста на 4-й улице, и съемку какой-то из сцен с участием зомби пришлось отложить.
Все сидели, скучая, в большом холодном кирпичном пакгаузе, в котором были построены декорации для эпизодов в помещении, и лишь Деларава то и дело поглядывала на часы. Это никого не удивляло, потому что уже тогда ее воспринимали фактически как второго режиссера картины, но через некоторое время она закурила кукурузную трубку, набитую каким-то табаком, ароматизированным ванилью, и вышла под дождь. Он слышал, как она насвистывала там какие-то старые мелодии, в частности «Бурную погоду», а вернувшись, выбросила трубку и казалась пьяной. Тогда он предположил, что запахом ванили она скрывала «травку» или гашиш.
Хотя больше было похоже на то, что она вздернута, как от кокаина или амфетамина. Вернувшись в помещение и отбросив за спину мокрые волосы, она тут же принялась безостановочно болтать своим хриплым голосом с фальшивым британским акцентом – молола вздор о своем IQ, далеко зашкаливающем за уровень гениальности, и цитировала фразы из анекдотов, определенно не имеющих никакого смысла, кроме как показать, что она очень много знает, что ей по силам любые проблемы и что она мастерски и тонко отомстит любому, кто мог бы по глупости принять ее за незначительную персону.