– Ну-ну, сынок, я вовсе не хотел тебя расстроить. – Эдисон заставил тело Кути сесть, прислонившись к автомобилю. Ветер негромко шелестел ветвями приземистой дикой пальмы по другую сторону автомобиля, а помимо ветра единственным звуком было быстрое «поп-поп-поп» ружейной стрельбы, доносившееся, к счастью, откуда-то издалека.
– Что касается моего телефона, – сказал Эдисон. – Идея телефонной связи с призраками родилась у меня, когда спиритуалист заплатил Маркони, чтобы тот купил для него мои патенты кузнечик-телеграфа, разработанные в Лихай-вэлли. Первоначально он задумывался как устройство для двухсторонней телеграфной связи с движущимся поездом при помощи индукционного тока между пластинами на поезде и идущими наверху телеграфными проводами с расположенными через равные интервалы передающими станциями. Потому и «кузнечик». Но… в них происходило много случайных щелчков, которые, знаешь ли, порой делали тексты совершенно идиотскими: «Бритье и стрижка, два укуса», и «Эй Рьюб», и даже такты свадебного марша из «Лоэнгрина» и популярных песен. Но я никак не понимал, в чем тут дело, пока спиритуалист не купил патенты. – Он зевнул. – Сынок, мне необходимо установить на ночь аппарат на шесть сигналов.
Кути больше ничего не хотел делать. Почему всегда нужно было напрягать именно его мускулы и суставы?
– Какие еще шесть сигналов? Поспорить могу, что мы обойдемся и без этого.
– Странствующие телеграфисты должны были ежечасно отбивать сигнал всю ночь напролет. Это называлось «шесть сигналов», чтобы показать, что ты не спишь и готов к работе. Я присоединил часы к диску пилы и сделал машинку, которая отправляла сигналы вместо меня точно в срок, а я преспокойно спал. Поднимайся, друг мой, это займет буквально несколько секунд.
Кути снова с усилием поднялся на ноги, вынул мел и, присев на корточки, начал чертить большой овал вокруг автомобиля, который, как он теперь разглядел, был полуразобранным «Доджем Дарт», цвет которого было невозможно определить под многолетними наслоениями пыли. На сей раз он пририсовал к окружности обращенные наружу стрелы и несколько раз плюнул наружу из неровного мелового круга.
– Так будет казаться, будто мы бодрствуем и можем находиться одновременно в разных местах, – объяснил Эдисон, – а я смогу на ночь снова заклатратироваться у тебя в голове – на сей раз добровольно! – и законопатить все люки. Тогда найти нас будет ничуть не легче, чем серую шляпу в куче камней. – Кути подумал, что это сравнение, вероятно, получено из опыта. – И мы будем спать, будем спать.
Воспользовавшись пальцами Кути, Эдисон поковырялся в замке двери автомобиля обрывком провода, который нашел на тротуаре, но вскоре сдался, выругался и попросту, опять же рукой Кути, стукнул по ветровичку окна обломком бетона. Руки Кути едва хватило, чтобы дотянуться вытянутыми пальцами до кнопки фиксатора замка.
Затем Кути слез с подножки, открыл дверь, поморщившись от мощного скрипа древних петель, и сунулся внутрь, мелко вдыхая затхлый воздух, в котором, несмотря ни на что, угадывался запах новых домов.
Сиденья и пол автомобиля оказались заваленными десятками древних галлонных банок краски, которые кто-то когда-то небрежно прикрыл затвердевшей от времени и пыли тряпкой, и Кути пришлось вытаскивать на мостовую часть банок, чтобы только расчистить себе место, где можно было бы сесть, вытянув ноги. Он не знал, мог ли старик чувствовать боль, ноющую усталость в его плечах и коленях – и боль в бедренном суставе, в которой, как он теперь вспомнил, был виноват как раз старик, – но Эдисон не стал спорить, когда Кути сказал, что места хватит, и они вполне смогут поспать сидя.
Кути закрыл дверь, медленно потянув ее на себя, чтобы она снова не заскрипела на всю округу. Через выбитый ветровик почти не поступало свежего воздуха, и он, после упорной борьбы с ручкой стеклоподъемника пассажирской двери, сумел открыть там стекло на несколько дюймов, что, как он надеялся, не даст парам мумифицировавшейся краски отравить его за ночь. Покончив с этим, он уютно завернулся в старую тряпку и отыскал положение, в котором смог расслабиться, не провоцируя резких всплесков боли.
Пустырь не освещался, и в старом автомобиле было очень темно.
Случалось, что, когда приходило время спать, в комнату Кути входил отец и неловко пытался завести разговор с мальчиком. Однажды, когда Кути, по мнению родителей, уже должен был спать, он услышал, как отец уныло говорил матери об этих разговорах как «драгоценных минутах». Однако и эти визиты были по-своему приятны.
– Так вы сделали этот телефон? – чуть слышно спросил он в своем тесном убежище.
– Хм?.. О да, сделал. Помнишь историю о Румпельштицхене? Родители, наверное, рассказали ее тебе.
Нет. Родители Кути рассказывали ему все больше о Раме и Куте Хуми, Зороастре и Джидди Кришнамурти (святыми путями которого ему предписывалось следовать), и о самореализации, и медитации, и деяниях египетских святых мужей. Но о Румпельштицхене он хотя бы слышал в школе. Благодарение Богу за школы.
– Конечно, – сонным голосом проговорил он.
– Значит, ты помнишь, что этот карлик хотел, чтобы никто не знал его имени. Это важно для таких людей, как мы с тобой, которым не повезло быть связанными крепкой нитью ответственности с кем-то, находящимся в мире призраков; все равно что стоять одной ногой за пределами времени, не так ли? Поэтому мы реагируем на шумы и встряски за миг до того, как они случаются на самом деле.
– С вами тоже такое происходило, – чуть слышно пробормотал Кути, расслабленно обмякнув на нагревшемся сиденье.
– С тех пор как мой дружок на моих глазах утонул в ручье, когда мне было пять лет, сынок. Что-то подобное случалось со множеством несчастных. И это… эта самая антенна, которую мы носим с собой, делает нас заметными для призраков. Они притягиваются к нам и, не желая причинить вреда, могут внедряться в нас и при всей благожелательности спровоцировать коллапс нашей стрелы времени – убивать нас, как паразит убивает своего хозяина.
У таких людей, как мы с тобой, если нам удается прожить долго, как правило, случается нечто вроде wanderjahr, время скитаний без следов за собой; часто нам выпадает счастливая случайность жить под вымышленным именем и с ложной датой рождения, благодаря чему мы получаем время, чтобы выяснить, что за чертовщина происходит вокруг. В шестнадцать лет я получил специальность телеграфиста – тогда таких начинающих называли «штекерами» – и благодаря этому несколько лет ездил на поездах по всей стране, потому что во время Гражданской войны везде было полно работы для телеграфиста любой квалификации. Блаватская разъезжала еще шире: Европа, Мексика, Тибет. Если тебе повезет, ты успеешь узнать, что, если ты намерен поддерживать тесное общение с призраками, тебе позарез нужна маска. Нельзя позволить им получить каких-либо рычагов влияния на тебя. Особенно крепкие рычаги – это настоящее имя и реальная дата рождения.
Эдисон захихикал – устами Кути.
– Однажды, в начале семидесятых, мне нужно было пойти в сити-холл Ньюарка, чтобы заплатить налог на недвижимость. Я дотянул до последнего дня, и дальнейшая задержка грозила большим штрафом, но оказалось, что за столом сидел один из тех крупных материализованных призраков, которому удается справиться с, несомненно, трудной задачей накопления достаточной расторопности для того, чтобы удержаться на казенной службе, и он спросил, как меня зовут. Ха! Пришлось притвориться, что я не могу вспомнить! И заплатить штраф! Собственное имя! Вся очередь сочла меня помешанным.
Кути зевнул так широко, что по щекам побежали слезы, и прервал монолог Эдисона.
– Так кому же вы позвонили – который, как оказалось, был еще жив? – спросил он. – Наверное, получилось неловко, да? «Джордж, привет, как ты там? Ты умер сегодня утром или как?»
Эдисон мягко рассмеялся, фыркнув носом:
– Примерно так все это и получилось. В 1921 году я сделал рабочий экземпляр духофона; для этого потребовалось призвать назад призрак моего мертвого приятеля – к тому времени мне удалось прижечь ту его часть, которая застряла во мне примерно так же, как я сейчас застрял в тебе, – и возбудить его в сильном электромагнитном поле. Он все еще оставался моей антенной. А потом его стимулированный заряд был резко усилен катушкой индуктивности, а потом он сделался… оператором.
Я пытался связаться с человеком по имени Уильям Сойер, который умер за сорок лет до того; Сойер был изобретателем в области электричества и утверждал, что придумал электрическую лампу раньше меня, и хотел, чтобы я выкупил ее. Я послал его к черту и поверг в прах, после чего он – когда же это было?.. наверное, в семьдесят девятом году, сразу после Рождества, – приперся ко мне на выставку. Сойер был пьян, орал, что все это обман, сломал вакуумный насос и украл восемь электрических ламп, которых у меня тогда были считаные штуки. В следующие годы у меня были некоторые возможности помочь ему – но я не делал этого. Видишь ли, я не забыл воровства и разгрома выставки, и если меня спрашивали о нем, я не упускал случая брысить… то есть бросить какую-нибудь гадость. Он стал быстро спиваться, в конце концов убил человека и умер, прежде чем попал в тюрьму. И вот через сорок лет я попытался связаться с ним по телефону, чтобы… – Руки Кути поднялись.
– …попросить прощения?
После нескольких секунд молчания Эдисон мягко сказал:
– Да, – и выдохнул. – Но оказалось, что ты сразу связываешься с толпой – это коллективная линия, и все хотят говорить. Когда они услышали, кто звонил, кто-то взял трубку, и оказалось, что я говорю с математиком, которого я уволил буквально накануне! Изумившись, я сказал что-то вроде: «Том, боже мой, вы покончили с собою?» Однако он всего лишь попытался продекламировать мне стихи, так что я повесил трубку и помчался к нему домой. Выяснилось, что он вовсе не умер, но с ним случился нервный срыв. Я снова принял его на работу. Но таким образом я выяснил, что люди могут иногда высвобождать призраков в периоды наивысшего напряжения, и эти призраки могут иногда обретать бродячую сущность, как бывает в случае смерти человека. Они –