Бадди нахмурился:
– Правда? Боже! Прости, старина, мне очень жаль. Какого черта ты… потому-то ты и один. Ты был с нею? Я искренне сочувствую.
Салливан вздохнул и обвел взглядом фрески а-ля Помпеи на высоких стенах. Зачем он приперся сюда?
– Нет, меня с нею не было, она находилась в другом штате. Я приехал в город только… по делам и для развлечения.
– Секс и опасность, – бодро подхватил Бадди, очевидно уже выкинувший из головы мимолетную имитацию скорби по поводу самоубийства Сьюки. Салливан вспомнил теперь, что в те несколько месяцев в восемьдесят втором году, когда они постоянно имели дело с Бадди, он, уходя после работы, всегда говорил: «Теперь – навстречу очередной ночи секса и опасностей!», а когда позже вернулся на ту же работу, то говорил уже по-другому: «Увы, никакого секса. Зато опасностей до х…».
Вот и теперь Бадди сказал с усмешкой:
– Никакого секса, зато опасностей до хрена. Так?
– Именно так, Бадди.
– У тебя ленч, я правильно понял? Дай-ка я к тебе присоединюсь – плачу я, – и мы обожремся до отвала, лады? Не знаю, что ты заказал, но пусть это будет только первое блюдо. Выпьем за несчастную… Сьюки. Мне, правда, нужно встретиться с одним парнем в полдень, но я позвоню ему и перенесу встречу часа на три.
Салливан уже устал от Бадди Шенка:
– У меня мало времени…
– Ерунда, ты же собирался поесть без спешки, верно? – Бадди уже отодвигал стул. – Закажи-ка мне маленькую пиццу-пепперони с луком и еще пива, когда тебе принесут новую бутылку. – Последние слова он бросил через плечо, решительно шагая в вестибюль, где находился телефон.
– Ладно, – сказал ему вслед Салливан, оставшийся в одиночестве в просторном зале.
Он был раздосадован разговором о Сьюки. И оскорблением в свой адрес! Дурак и Дыра! К тому же он был уверен, что прозвища Трез и Нетрез они со Сьюки получили только… в начале восьмидесятых, самое раннее. Так что оправдание насчет того, что мы, дескать, были детьми, не годится. Это не просто случайная бестактность – почему он ляпнул это, как только увидел меня?
Салливан попытался вспомнить, когда он в последний раз встречался с Бадди. Мог ли он тогда как-нибудь обидеть его или нагрубить? Сьюки – та могла. Да, Сьюки вполне могла.
Его пиво кончилось, и он оглянулся в поисках официанта. «Пицца-пепперони с луком, – подумал он, – и еще один «Буд» и, пожалуй, пару «Курз». Бадди всегда пил «Буд».
Даже официант знал это.
Руки Салливана были холодными и неуклюжими, и когда он случайно ударил пальцами по краю стола, они словно зазвенели, как камертон настройщика.
Откуда это мог узнать официант?
Да, черт возьми, Бадди мог прийти в ресторан раньше, да и не в первый раз. Возможно, теперь он вообще стал здесь постоянным клиентом. Салливан глубоко вздохнул и пожалел, что не отправился поесть в какое-нибудь другое место.
Почему Бадди забрел выпить пивка в «Мичели», если у него на полдень где-то назначена встреча? «Мичели» не из тех мест, куда заглядывают на бегу.
Возможно, встреча должна была состояться за ленчем прямо здесь, в «Мичели», и Бадди явился заранее, чтобы усмирить разгулявшиеся нервы.
Луч утреннего солнечного света, пробившийся сквозь высокое окно, выходившее на Чероки-стрит, упал на столешницу и сверкнул в незамеченном осколке разбитого стакана.
Салливан, конечно, подскочил, когда Бадди хлопнул его по плечу и схватился не только за оружие, но и за мумифицированный палец Гудини. Чего он боялся? Ясно чего – что его нашла Деларава.
Возможно, Деларава действительно нашла его. Кому звонил Бадди?
«Боже, – подумал он с глубоким вздохом. – Где же этот официант? Тебе, парень, позарез нужно два-три пивка. Ты совсем вдался в паранойю. Встречаешь одного из своих старых друзей в одном из своих любимых когда-то мест…»
О которых, обоих, могла знать Деларава, как она знала о существовании Стива Лотера. Возможно, позавчера в «Муссо и Фрэнкс» не оказалось никого из знакомых только потому, что это было нашим со Сьюки приватным местом. Мы никогда не были там ни с кем другим, и поэтому Деларава не должна была иметь оснований, чтобы внедрить туда «старого друга»-стукача.
Если Бадди пришел, чтобы предать меня, он вполне мог бы пожелать затеять ссору, чтобы получить оправдание перед собственной совестью.
Салливан встал, обошел вокруг стола и сел на стул Бадди лицом к входу.
«Ты это серьезно? – спросил он себя, чувствуя зуд в пальцах, и несколько раз быстро вдохнул и выдохнул. – Ты серьезно считаешь, что Деларава посадила старого дружка в каждом из твоих любимых когда-то мест? В ресторанах, барах, парках, театрах, книжных магазинах? (Разве наберется у меня так много старых знакомых? Возможно, для этого подрядили незнакомцев, у каждого из которых в кармане лежит моя фотография.)
О, друг мой, это действительно паранойя – когда ты начинаешь предполагать, что все жители города заинтересованы лишь в том, чтобы поймать тебя, что ты – самый важный из мелких людишек Лос-Анджелеса.
Но я могу быть таким для Лоретты Деларавы. Если она действительно хочет поймать и съесть призрака моего отца. А у нее есть и деньги, и власть, и параноидальная энергия насекомого, позволяющая использовать их для направленного действия».
«Бар «О’Хара» в Рузвельте, Морри у телефона», – прозвучало у него в голове, когда он вспомнил свое бегство из Аризоны ночью в понедельник, после звонка Сьюки. Он тогда подсчитал, что плохим парням потребуется менее получаса, чтобы добраться от АЭС до «О'Хары».
«Много ли времени потребуется им сегодня, чтобы успеть сюда?» – подумал он.
«Предупреждаю: вы подошли слишком близко к машине».
Салливан поднялся со стула и направился к парадной двери, нащупывая на ходу в кармане ключи от фургона.
– Пит! Эй, куда ты, дружище?
Салливан открыл дверь и вышел под холодный утренний солнечный свет. За спиной у него Бадди заорал: «Черт возьми!» – а потом его ноги гулко затопали по деревянному полу.
Салливан тоже побежал.
К тому времени, когда он, не замедляя бега, врезался плечом в водительскую дверь своей машины, его пальцы уже сжимали ключ. Оглянуться он позволил себе лишь после того, как шлепнулся на сиденье и повернул ключ в замке зажигания.
Бадди подбежал к белой «Тойоте», стоявшей через два места от него, открыл дверь и тоже сел за руль.
Салливан перебросил рычаг коробки передач на задний ход и стал выводить фургон с парковочного места, выворачивая его задом к «Тойоте». «Тойота» тоже быстро сдавала назад, и Салливан, оскалившись, вдавил педаль газа в пол.
С резким металлическим «бам» фургон остановился, затылок Салливана оторвало от мягкого подголовника, послышалось звяканье стекла о мостовую. К счастью, фургон не заглох. Салливан наклонился, с хрустом перевел скорость на первую и снова нажал на газ.
Заскрипел и взвизгнул металл, и машина освободилась от разбитой «Тойоты». Выворачивая со стоянки, Салливан поглядел в зеркало заднего вида и вздрогнул, увидев, что Бадди вышел и бросил что-то ему вслед; через мгновение он услышал, как что-то с треском ударилось о его дверь, и увидел разлетающиеся впереди влажные нити и крошечные белые осколки. В следующий миг он под визг резины и автомобильные гудки выехал на Чероки и, повернув налево, помчался к югу, подальше от Голливуд-бульвара. Коробку передач он переключил на автоматику.
Поймав зеленый свет, он снова повернул налево на Сельма-авеню, а потом, взявшись за руль левой рукой, правой вынул из кармана рубашки кисет от «Булл Дарэм». Ощущая себя ковбоем, скатывающим одной рукой самокрутку, он вытряхнул высушенный палец на ладонь, не глядя бросил куда-то кисет и поехал дальше, держа палец перед лицом, суставами к ветровому стеклу. Палец походил на сучок грязной ветки, но Салливан цеплялся за него с благодарностью.
Навстречу ему из ярко-серебристого жидкого сияния холодного солнечного света мчался большой золотистый мотоцикл «Хонда»; он не мог разглядеть мотоциклиста за мерцающим ветровым стеклом и обтекателем, но пассажирка оказалась тощей, как спица, старухой; она сидела, выпрямившись и опираясь на пассажирскую спинку, ее седые волосы, не сдерживаемые никаким шлемом, развевались в воздухе… а глаза были завязаны сине-белой банданой.
Она крутила головой, откинувшись назад, как будто пыталась уловить запах или услышать что-то. Салливан медленно вел палец вдоль ветрового стекла, чтобы он преграждал линию между ее ослепленными глазами и его лицом.
Пот щипал его глаза, и он с трудом удерживался от того, чтобы снова не вдавить акселератор: «Хонда» настигла бы его где угодно, даже если бы он вышел и пустился бежать. (Над дорогой с криками вились тени ворон.) И это, вероятно, был только один из множества патрулей, барражирующих между Хайлендом и Кауэнгой.
«Боже, – отчаянно молился он, видя краем глаза дерево и автостоянку, промелькнувшие за запотевшим окном, – позволь мне избавиться от этого, и клянусь, я буду учиться. Поверь, я не стану впредь спотыкаться о предсказуемые препятствия».
До 101-го шоссе оставалось лишь несколько больших кварталов, и он страстно вожделел ветреной свободы его широких серых полос.
Безмолвно стеная сквозь стиснутые зубы, он подъехал к тротуару Сельма-авеню и, не выключая мотора, поставил рычаг коробки передач на «стоянку».
Затем он метнулся с водительского места в фургон и сбросил матрац с разобранной кровати. Вероятно, Бадди прямо сейчас рассказывает, что Салливан уехал в коричневом фургоне «Додж», но его засекут еще скорее, если он не приведет в действие всю «маску». Им уже известно его имя, его дата рождения – слишком многое из того, что относилось к самому его существу. Пока они со Сьюки работали вместе, они, будучи двойняшками, представляли собой отличную пару зеркальных отображений, благодаря чему просто не существовало плотной фигуры, на которой мог бы сфокусировать внимание призрак или охотник, но теперь он остался один и стал дискретным, квантованным, точечным. Опознаваемым.