…
Эдисона в сознании Кути отшвырнуло в сторону, и мальчик заорал во всю силу обожженных ударом легких, стиснул кулаки, закрыл глаза и, мотая головой, смутно осознал, что машина повернула, когда в обитый ковровым покрытием салон ворвался новый шум, но тут между челюстями Кути со скрипом просунулась полоса скотча, клейкая лента грубо обхватила его затылок и прижала верхнюю губу.
Кути с присвистом втягивал воздух хлюпающим носом. Он услышал треск разрываемой ленты, и Фассел примотал скотчем локти и предплечья Кути к ремню безопасности.
Кути сипел и рычал, пытаясь грызть ленту, но уже через две-три секунды понял, что его губы и язык пытались формировать слова; лента не позволяла произносить их внятно, но он мог почувствовать, что пытался сказать его рот:
– Прекрати! Прекрати! Мальчик, выслушай меня! Ты можешь умереть, даже если успокоишься и будешь внимательно отслеживать шанс на бегство, но ты непременно умрешь, если будешь и дальше биться и орать, как большой младенец! Соберись, сынок, будь мужчиной!
Кути позволил истерике продлиться еще секунду-другую, чтобы спрятать слова Эдисона в потоке нечленораздельного рева, и в конце концов придушенный крик стих, оставив пустоту и боль в легких. Он вздернул плечи в утрированном жесте, задержался на мгновение в этом положении и позволил им резко обмякнуть – и паника оставила его, он почти успокоился, хотя сердце колотилось так, что воротник рубашки дергался.
Кути теперь сидел неподвижно, но был напряжен, как согнутая фехтовальная рапира. Он сказал себе, что Эдисон прав: нужно быть настороже. Никто не станет убивать его прямо здесь, в этой машине; кто-то должен будет рано или поздно извлечь его с сиденья, и он мог бы прикинуться спящим, когда это будет происходить, и вырваться на свободу, когда ленту разрежут.
Он уже вполне овладел собой, ужасно злился на Фасселов и стыдился того, что проявил слабость перед ними.
И поэтому удивился, когда начал плакать. Его голова опустилась, подбородок уткнулся в грудь, и он завыл сквозь ленту «оу-оу-оу» и выл, и выл, и выл, хотя чувствовал, как из угла завязанного рта потекла струйка слюны.
– Уильям… ради Бога, – пронзительно выговорила миссис Фассел. – Ты спятил? Нельзя же…
– Останови, – сказал мужчина, повернувшись вперед. – Я сяду за руль. Эль, это тот самый ребенок, Кут Хуми Парганас и, несомненно, беглый псих! Как только мы сдадим его, он опять окажется под замком! Я укушу себя за руку и скажу, что это он сделал. Или даже лучше: мы купим дешевый нож, и я порежусь. Он опасен, нам пришлось связать его. И за это – двадцать, черт возьми, тысяч долларов.
Кути завывал все громче и громче. Вскоре миссис Фассел повернула руль направо, а потом он почувствовал, как его слюнявый рот попытался усмехнуться под лентой, потому что всех троих встряхнуло, когда правая передняя шина наехала на тротуар. «Эдисон наслаждается всем этим», – подумал Кути.
Мистер Фассел снова шлепнул его по лицу – на сей раз, сквозь ленту, пощечина оказалась не очень болезненной.
– Уймись, или я заклею тебе еще и нос, – прошептал Фассел.
Эдисон, мигая, уставился на него здоровым глазом Кути. Кути надеялся, что Эдисон знает, что делает.
Фасселы припарковались на какой-то стоянке – ветровое стекло оказалось почти вплотную к шлакоблочной стене, так что никакие прохожие не могли видеть связанного мальчика с заклеенным ртом в глубине мини-вэна, – и мистер Фассел выбрал несколько четвертаков из лотка на консоли и вылез из машины, закрыв за собой пассажирскую дверь.
Через несколько секунд безмолвия, нарушаемого лишь чуть слышным урчанием мотора, работавшего вхолостую, миссис Фассел повернулась назад.
– Он хороший человек, – сказала она. Кути был почти уверен, что она говорила сама с собою. – Мы с ним хотим иметь своих детей.
Опасаясь, что Эдисон смерит ее язвительным взглядом, Кути уставился в пол.
– Ни он, ни я не знаем, как обращаться с трудным ребенком, – продолжала она, – с беглецом, опасным беглецом. Мы не считаем, что детей можно бить. Но ведь бывает иногда, что нужно ударить тонущего человека, чтобы спасти его, понимаешь? Если ты скажешь служителям больницы – или где ты живешь? – если ты пожалуешься, что Билл ударил тебя, нам придется объяснить, почему он так поступил, ведь правда? Что ты пытался укусить его и похабно ругался. Это значит – говорил нехорошие слова, – пояснила она.
Кути следил за тем, чтобы не смотреть на нее.
– Твои родители были убиты, – сказала она.
Он вяло кивнул.
– О, хорошо! Я имею в виду, что ты это уже знаешь, и я не сообщаю тебе эту новость. И наверное, кто-то стукнул тебя в глаз. Ты пережил тяжелые события, но я хочу, чтобы ты понял – сегодня на самом деле первый день твоей новой… погоди, ты ведь жил дома, да? Так было написано в газете. Тебя не держали в больнице. Кто же назначил вознаграждение за тебя?
Кути взглянул на нее широко раскрытыми глазами.
– Родственники?
Кути медленно покачал головой – нет.
– Ты же не считаешь, что это те самые люди, которые убили твоих родителей, не так ли?
Кути неистово закивал и проворчал:
– Мм-хм-м…
– О, я уверена, что это не так.
Кути закатил глаза, а потом тяжело взглянул на нее.
Беспокойство на ее лице сменилось испугом:
– О, черт, черт, черт! Двадцать тысяч долларов? Ты был свидетелем!
Уже близко. Качая головой взад-вперед и жужжа изо всей силы, Кути пытался поздравить ее с удачной догадкой.
Восклицая: «Прости! Прости! Прости!» – она поднялась с места, переступила через консоль и вцепилась ногтями в край ленты на его запястье.
Лента не поддалась, и Кути даже не стал впустую надеяться, что она освободит его. Он не удивился, когда за пассажирской дверью громыхнули, замок чавкнул, и в машину просунулась голова мистера Фассела.
– Эль, что ты делаешь? Отойди от…
– Билл, он – свидетель! Ты только что разговаривал с теми самыми людьми, которые убили его родителей! Ты сказал им, где мы находимся? Давай-ка свалим отсюда, пока не поздно! – Она поспешно села на водительское место и взялась за рычаг переключения передач.
Мистер Фассел схватил ее руку.
– Эль, откуда ты взяла всю эту ерунду? Он ведь даже говорить не может. А эти люди разговаривали вполне нормально.
– Тогда давай поедем куда-нибудь и поговорим с этим мальчиком, а если мы будем уверены, что все в порядке, ты сможешь перезвонить им.
– Мм… хм!.. – как мог громко вставил Кути.
– Эль, они приедут через десять минут. Здесь мы с ними и поговорим – место людное, ему ничего не может грозить. Я же о его безопасности пекусь – что, если мы попадем в аварию, пока будем разъезжать? Мы оба на нервах…
– Аварию? Я не попаду в аварию. Они могут…
– Эль, они привезут наличные! Не стоит рассчитывать, что они будут с такими деньжищами раскатывать по всему Л.-А., да еще и по таким районам!
– Ты волнуешься за них? Они убили его…
Мини-вэн содрогнулся от мягкого, но мощного удара в зад, и одновременно в окна водительской и пассажирской дверей резко постучали. Даже с заднего сиденья Кути разглядел сквозь стекло тупые металлические цилиндры глушителей.
«Они уложились куда быстрее десяти минут», – подумал Кути.
– Немедленно откройте окна, или мы убьем вас обоих, – прозвучал негромкий голос.
Оба Фассела торопливо нажали кнопки на своих подлокотниках, и окна с негромким гудением поползли вниз.
– Мальчик на заднем сиденье, – нетерпеливо сказал мистер Фассел.
Чья-то рука отодвинула голову мистера Фассела, и за открытым окном показалось бледное, узкое лицо в зеркальных темных очках и со свисающими усами.
– Связан скотчем, – отметило лицо. – Отлично. Вы, двое, выходите.
– Сию минуту, – ответил мистер Фассел. – Давай, Эль, выходим. А вы, парни, решили воспользоваться нашей колымагой? Отлично! Мы пока не будем сообщать об украденном – до завтра, идет? Надеюсь, деньги упакованы так, что их можно унести неприметно?
Лицо скрылось, но Кути услышал ответ:
– С этим у вас не будет никаких проблем.
– Билл, ты идиот, – сказала миссис Фассел сквозь беззвучные рыдания, но открыла дверь и вышла одновременно с мужем.
На ее место сел толстяк в зеленом свитере с воротником под подбородок, а на пассажирском устроился обладатель зеркальных очков. Двери закрылись, мини-вэн качнулся – подпиравшую его сзади преграду убрали, – толстяк включил задний ход и без любопытства взглянул на Кути.
– Проверь ленту на пацане, – сказал он напарнику.
Когда человек в темных очках шагнул в заднюю часть фургона, Кути не издал ни звука и попытался взглянуть ему в глаза. Но похититель только подергал ремень безопасности, а потом поднял с пола рулон скотча, связал лодыжки Кути и примотал их к ножке сиденья, ни разу не взглянув в лицо мальчику.
Кути почему-то тревожился не больше, чем если бы сидел сейчас в группе сверстников на контрольной по правописанию. После того как очкастый вернулся на переднее сиденье и сам пристегнулся ремнем, Кути подумал о том, что произошло с Фасселами. Он предположил, что они уже мертвы, лежат, застреленные за какими-нибудь мусорными баками. Ему оказалось легко выкинуть их из головы. Он смотрел на затылки похитителей и пытался сообразить, кем они могли быть. Эти двое не походили на помощников потасканного однорукого.
Кути удивлялся и осторожно радовался собственному спокойствию в этой страшной ситуации… пока не понял, что оно основано на уверенности, что Томас Альва Эдисон придумает какой-нибудь способ вытащить его из беды; затем он вспомнил, что Эдисон, похоже, сошел с ума, и через несколько минут теплые слезы ничем не сдержанного страха покатились вдоль верхнего края варварской повязки из клейкой ленты по щекам Кути, сидевшего в мини-вэне, который, плавно качаясь, катился по дороге.
«Может быть, они не собираются убивать меня, – думал он. – В ближайшее время – точно. До места назначения может быть еще много миль, и…»