шло не так. – Я не стану платить вообще ничего за эти проклятые…
– Старина, так ведь это именно то, что вам нужно. У «Эдисона» есть все виды машин, а не только ремонтные установки.
– О, – сказал Окс, чувствуя себя чем-то вроде камеры Вильсона, в которой только что нарушили вакуум, и ее содержимое осело дождем. – Ладно. Если это…
– Не сомневайтесь. Теперь слушайте: в фуре вместе с вашим заказом лежит пушка. Водитель настоял, чтобы все устроили так, будто это был налет. Вы согласны? Не прикасайтесь к пушке, на ней уже есть непрослеживаемые отпечатки пальцев.
– Но нож там тоже есть? Мне нужен нож… «Не буду же я убивать мальчика шумной пушкой», – добавил про себя Окс.
– И нож ваш тоже там. Успокойтесь, старина, расслабьтесь, что ли. Наладьте контакт со своим внутренним ребенком. – Раздались гудки, и Окс повесил трубку.
Он глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух, пытаясь не слышать пронзительных голосов в выдохе.
«Ребенок, которого ты упомянул, внешний, – думал он, – а внутренний – это старик, с которым я хочу… войти в контакт».
В грузовике Эдисона! Дрожь, вызванная этой мыслью, изумила его.
Он наклонился, поднял единственной рукой картонную коробку, стоявшую в ногах, и отошел от телефона, дав возможность одному из изнывающих от нетерпения распространителей крэка сделать звонок.
Коробка погромыхивала в его руке. «Такса, – горько думал он. – Это все равно что устанавливать таксу на чаевые официанткам – человеку, которому отделяешь долю, часто чрезмерно доверяешь, из-за чего переоцениваешь важность его работы». В коробку Окс упаковал десять небольших стеклянных пузырьков, которые составляли предположительно десятую часть новехоньких призраков, которых он наберет в наступающем месяце. Он заранее захватил их с собой, чтобы таким образом продемонстрировать свою добропорядочность.
Каждый пузырек он засунул в презерватив. Обстадт, вероятно, никогда не видел прежде сырого продукта и, несомненно, решит, что эта эксцентричная упаковка является стандартной. Девять пузырьков были в презервативах «Рамсес», а один – в «Трояне».
Безопасный сексорцизм. Троянский катафалк. Окс отнюдь не намеревался платить больше одного раза. Если Обстадт все еще оставался дилетантом… что ж, в нем может прорезаться интерес к марочным винам или чему-то; если же он уже накрепко подсел на «вкус настоящей крепости», то его ждала та же участь, которая постигла Окса в 1929 году.
(Этим утром Окс начал вспоминать события до 1989 года и пришел к выводу, что намного старше, чем думал.)
После того как он поспешно собрал сначала тысячу «дымков», которые передал человеку Обстадта, а потом и эти десять, у него осталось для собственного употребления только четыре пузырька без наклеек: четверо несчастных, безмозглых, недолговечных мальчишек из уличной банды. Так уж сложилось, что этот сорт разлитых в бутылки жизней он обычно презирал и назвал кучками дерьма. Они не смогут надолго сдержать шумную армию «Кости-экспресса», бушующую в голове Окса.
В разыгравшейся буре старые воспоминания, давно осевшие на дно его сознания, начали всплывать на поверхность (как омерзительный старый труп, появившийся из вод Ярры в Мельбурне в 1910 году сразу после того, как в реку бросили Гарри Гудини в наручниках, чтобы он продемонстрировал свой знаменитый трюк с освобождением, и он допустил естественную, хотя и неприятную ошибку, набросившись на давно разложившуюся дохлятину, решив, что это только что умерший Гудини).
Он вспомнил, что жил в Лос-Анджелесе в 1920-х годах, когда неоновое освещение было настолько новой и экзотической штукой, что его эфирное цветное сияние использовали для украшения церквей новых религий – собора «Всемогущего Аз есмь» и гигантской летающей тарелки, построенной Эйми Семпл Макферсон для Международной церкви четырехстороннего Евангелия на Глендэйл-бульваре. Под каким-то другим именем Окс был последователем всевозможных учителей-спиритуалистов и даже присоединился к пронацистскому «Легиону серебряных рубашек» Уильяма Дадли Пели – но когда его попросили назвать точную дату и время рождения, как это требовалось у «Серебряных рубашек», он сообщил ложные данные. Вообще-то он не знал реальной даты своего рождения, и поэтому, чтобы даже случайно не выдать истинных даты и времени, он называл числа и часы из опубликованных биографий кинозвезд.
(Это был Рамон Новарро, и Окс иногда задумывался – хотя никогда не раскаивался, – не могла ли страшная смерть Новарро в ранние часы Хеллоуина 1969 года быть отложенным последствием той лжи.)
И в 1929 году он каким-то образом вдохнул призрака, хранившегося в непрозрачном контейнере, и зловонная безжизненная субстанция забила его ум, заблокировала его психопищевод, вообще лишила его возможности вдыхать призраков. (Он подумал о разодранном лице, которое увидел вчера на лестнице, ведущей к подземной стоянке Музыкального центра.)
Окс знал, что ему каким-то образом удалось выжить после той катастрофы. (Попытка самоубийства? Что-то связанное с потерянной рукой? Воспоминания рвались, как дым на ветру.) Нечто вроде приема Геймлиха в экстрасенсорной сфере.
Тут подъехал грузовик «Эдисона», пассажирская дверь открылась, и на тротуар спрыгнул мужчина в новых ярко-синих джинсах и футболке со знаком «Табаско».
– Окс? – спросил он и продолжил, когда Окс кивнул: – Все готово. Водитель сейчас свернет в переулок, примет на борт вэн, а потом у вас будет полчаса на свои дела. Не уложитесь – ваши ежемесячные платежи вырастут. Что в коробке?
Окс протянул картонную коробку на кончиках пальцев единственной руки, как официант.
– За следующий месяц – авансом.
Человек в джинсах взял коробку.
– Хорошо, спасибо. Я позабочусь, чтобы он получил это.
Позади грузовика остановился новенький «Крайслер»; собеседник Окса направился к машине и сел, взяв коробку на колени.
Окс мрачно посмотрел на оранжево-черно-желтый грузовик – цвета Хеллоуина! – вздохнул и пошел к корме грузовика, откуда уже отъехал «Крайслер». Потянув сдвижную дверь, он с вялым удовольствием увидел выложенные на алюминиевом полу вещи, которые он заказывал: фонарь, бечевку, клейкую ленту и охотничий нож. В переднем правом углу он увидел ту самую пушку, на которой, как ему сказали, настоял водитель – блестящий револьвер с коротким стволом.
«Это мне не понадобится», – подумал Окс и, схватившись за косяк двери, поставил ногу на бампер и подтянулся.
Глава 31
А однажды она до смерти напугала свою старую няньку, крикнув ей прямо в ухо: «Няня, давай играть, как будто я голодная гиена, а ты – кость!»
Ни напрягая все тело, ни пытаясь усилиями отдельных мышц сдвинуть хоть какой-то участок ленты, Кути не мог высвободиться или хотя бы ослабить свои путы, но ему удалось запустить пальцы в карманы джинсов.
Человек перебрался через пассажирское сиденье – фонарь размашисто качался на его шее – и склонился над Кути. Потом медленно протянул единственную руку, запустил пальцы во вьющиеся волосы мальчика и поднял его в сидячее положение. Затем сел на консоль лицом к Кути и посмотрел мальчику в глаза.
Кути беспомощно смотрел на него. Фонарь подсвечивал круглое гладкое лицо однорукого снизу, отчего нос походил на массивный протуберанец, а крошечные глазки ярко блестели.
– Эктоплазмы вовсе не осталось, да? – сказал однорукий. – Так что собачьих манекенов сегодня не получится. – Он ухмыльнулся. – Твой рот заклеен скотчем. Только через нос тебе будет трудно выдыхать. Ну-ка… – Он наклонился вперед, и Кути узнал, что у него в руке нож, лишь почувствовав, как узкий обух лезвия прикоснулся к нижней челюсти и проехал через щеку почти к самому уху с таким звуком, будто открывалась застежка «молния».
Кути выдохнул через рот, и обрезок ленты откачнулся от губ, как дверная створка. Он подумал было, что нужно сказать: «Спасибо. Что вам нужно?» – но только глубоко дышал открытым ртом.
– Мой компас указывает на север, – сказал однорукий. Твой дымок заклатратирован. Тебе нужно развернуть его, раскрыться.
Нагнув голову, он подбородком сдвинул фонарь в сторону и протянул правую руку, так что она вырисовалась силуэтом на фоне клепаной стены грузовика. Глядя искоса на тень, он пошевелил пальцами и сказал с наигранным весельем:
– Что ты скажешь насчет… носорога?
Потом изогнул пальцы и произнес:
– Маленьким мальчикам всегда нравятся клоуны. – Большой палец соприкоснулся с указательным, образовав остроконечный овал, а остальные пальцы растопырились. – Знаешь, как говорят петухи? Они говорят кукареку!
Кути запоздало понял, что однорукий показывает ему нечто вроде театра теней, и заморгал в растерянности.
– Полезное и забавное, но не очень захватывающее развлечение, – завершил преследователь, опустив руку и позволив фонарю снова свободно качаться, подсвечивая его лицо снизу. – Что может быть более захватывающим для одинокого маленького ангела, чем полет вверх на холм, где живут богачи? Да еще и на очаровательной тележечке! Полагаю, что смогу продемонстрировать примерную картинку этого.
Он снова уставился в глаза Кути и принялся невнятно напевать и покачивать круглой головой, пока у мальчика перед глазами не поплыло от монотонности происходившего. Кути, хоть и продолжал задыхаться, подумал, что, похоже, засыпает.
Внезапно движение грузовика стало тряским, лязгающим и направленным вверх, а сиденье сделалось твердым, деревянным. Он открыл глаза и дернулся в своих путах.
Сквозь стеклянные окна лился рассеянный облаками дневной свет, освещавший салон трамвая, поднимающегося по рельсам на холм. Однако место Кути было расположено вертикально, и, посмотрев по сторонам, он увидел, что трамвай был построен для движения по крутому склону – пол, сиденья и окна располагались ступенчато, как зубья пилы, на диагональном шасси. За окнами висел в небе городской горизонт из старой черно-белой фотографии.