ет старше меня. Верно, Ники? Он всегда принимал тебя всерьез.
Брэдшоу, который сейчас выглядел старше лет на сто, не сводил с него глаз.
– Я бы хотел поговорить с ним, – произнес он, – но предупредить его должен именно ты. Ведь ты его сын.
– А он твой отец, – добавила Элизелд.
Салливан даже не посмотрел на нее.
– Дело не в этом, – суетливо огрызнулся он, – важнее то…
– К тому же, – продолжила Элизелд, – у Ники, очевидно, нет особой связи с твоим отцом, которая у тебя явно имеется из-за всепоглощающего чувства вины.
– Ты антенна, – согласился Кути. – Переменный конденсатор, который активируется при правильной настройке частоты.
Салливан сжал кулаки, ощущая, как его лицо наливается краской.
– Но техника не сработает, если…
На мгновение воцарилась тишина, которую нарушало лишь слабое шипение пены из банки «коки», которую Салливан бросил на пол, когда в дверь постучал Брэдшоу. Лоб Салливана покрылся испариной. «Ты не быстродействующий «алкозельцер», – подумал он, – ты не растворишься».
– Ты и не собирался этого делать, – улыбнулась Элизелд. – Ты собирался выполнить все действия и собрать аппарат столь убедительно, чтобы никто, и уж точно не ты сам, не смог упрекнуть тебя в том, что ты не приложил все возможные усилия. Однако в итоге всплыл бы какой-нибудь фактор, который ты будто бы забыл учесть, – такой, в упущении которого тебя бы совершенно точно никто не смог упрекнуть.
В груди у Салливана похолодело от удивленной растерянности.
– Конденсирующая линза, – тихо сказал он.
– Конденсирующая линза? – заинтересовался Кути. – Как в кинопроекторе – между угольной дугой и апертурой?
Салливан проигнорировал его реплику.
Без конденсирующей линзы, установленной между манометром Ленгмюра и кистевым разрядом в карборундовой лампе, кварцевый филамент в манометре не сможет уловить сигнал.
Но подумал бы он об этом, заметив в лампе слабость и дисперсию мерцающего синего кистевого разряда, не скажи Элизелд сейчас того, что сказала?
В этот самый момент столь неожиданного откровения, когда, несмотря на разогретый воздух и пот на лице, его кости пробирал ледяной озноб, он ощущал некомфортную уверенность в том, что он бы об этом не подумал или хотя бы ухитрился установить линзу неправильно.
Теперь, когда он осознал искушение, он уже не сможет поставить ее неправильно.
Но, может, аппарат все равно не сработает! Эта мысль прозвучала почти как надежда.
Кути прохромал вперед и протянул руку Брэдшоу.
– Рад знакомству, мистер Брэдшоу, – произнес он. – На данный момент во мне две персоны, одного из них зовут Кути…
– Вижу, на тебе пояс «И-О-НА-КО», – сказал Брэдшоу, пожимая мальчику руку. – Эти пояса не помогают. Он у тебя от Уилшира?
– Мы были на Уилшир-бульваре, – удивленно ответил мальчик, и Салливан понял, что впервые слышит в его голосе детские нотки. – У Макартур-парка!
– Я о том, дал ли тебе его сам Г. Гейлорд Уилшир, – произнес Брэдшоу. – Там изначально проходил его тракт: от Парк-вью до Бентона и от 6-й до 7-й улицы. Мой крестный купил мне несколько этих дурацких поясов, у него лично еще в двадцатых годах. Как нынче выглядит старина Уилшир?
– Зыбко. – В голосе мальчика снова появились уверенность и самоконтроль. – Однако я до сих пор не представился. – Он окинул взглядом всех троих присутствующих. – Меня зовут Томас Альва Эдисон, – произнес он, – и я уверяю вас, что я смогу заставить ваш духофон работать, даже если Пити не справится.
Все уставились на мальчика, и Салливан с облегчением направился к холодильнику, достал оттуда предпоследнюю банку пива и открыл. «Не стоило мне говорить про конденсирующую линзу, – горько подумал он. – Нужно было удивленно похлопать глазами и изобразить обиду. Эдисон. Ну да, конечно. Несомненно, мальчишка – призрак или с призраком, но готов поспорить, что любой призрак, который хоть немного разбирается в электричестве, назовется Томасом Эдисоном».
– Перетаскивайте свои безделушки в мой кабинет, – устало произнес Брэдшоу. – Там соберете свою фитюльку. Это самая замаскированная комната во всем замаскированном квартале. Опоясана всеми видами электропроводки, водопроводные трубы направлены вверх и по кольцу вокруг – есть даже голографические картины в соленой воде аквариума под ультрафиолетовым излучением. И захватите сумку с жареной курочкой, мистер Эдисон, – Джоанна такое обожает. Вы заказывали оригинальную рецептуру или просили с хрустящей корочкой, как нынче модно?
– Оригинальную, – бросила Элизелд через плечо, огибая Салливана, чтобы открыть холодильник.
– Хорошо, – ответил Брэдшоу. – То, что она любит. Надеюсь, вы купили много.
Спустя час Салливан, скрестив ноги, сидел на пыльном коврике в мрачном кабинете Брэдшоу, уставившись на ровное белое сияние телеэкрана, и обгрызал холодное куриное крылышко.
«Медовая пышечка» Брэдшоу, крупная молодая женщина в обтягивающих лосинах и мешковатом шерстяном свитере, вошла в кабинет вскоре после того, как они перенесли все свои приготовления. После взаимных представлений (Джоанна, это Томас Эдисон – мистер Эдисон, это моя медовая пышечка Джоанна) она сообщила Брэдшоу, что «свиньи на судне всего лишь рыгали, но пока не дымились».
После чего Джоанна с Элизелд на машине Брэдшоу отправились за новыми покупками: купили перевязочные материалы, перекись водорода, подержанный портативный кинопроектор, бутылку текилы для Элизелд, еще пива и еще «жареных цыплят из Кентукки», и коробку мелков для рисования на асфальте, потому что Кути их очень просил.
По возвращении Элизелд продезинфицировала порез на боку Кути, наложила повязку и довольно профессионально ее зафиксировала, после чего вся компания открыла сумки из «КФС».
Курочка закончилась, а Салливан выпил несколько банок пива.
Он бросил косточку на расстеленную газету и отпил глоток пива из последней банки.
– Анжелика, – произнес он, – подай мне вон тот маффин.
Элизелд холодно посмотрела на него:
– Почему ты назвал его маффином?
Салливан уставился на нее:
– Ну… потому что эту круглую штучку сделали из пончика.
– Только в твоем воображении, но я бы не стала называть это – маффином. Это ролл. – Она взяла то, что он просил, и наклонилась через расстеленные газеты, чтобы передать ему. – Только не спейся из-за этого, – добавила она.
– Оставь ролл себе, – ответил он. – Мне милее маффин.
– Эх, вот бы я мог напиться, – проворчал Брэдшоу. Он разжевал несколько красных шариков коричных леденцов, пока остальные пускали по кругу курицу и пюре с подливкой, а теперь налил себе в стакан свой напиток – какую-то красную жидкость, которая тоже воняла корицей. – От моих свиней и телевизора никакого проку, пока здесь мистер Эдисон.
Салливан решил не расспрашивать о дымящихся свиньях, только махнул пивом в сторону светящегося белого телеэкрана.
– Что смотришь?
– Второй канал, – ответил Брэдшоу, – мой родной Си-би-эс.
– Если хочешь добиться изображения, я могу покрутить настройки. – Салливан пребывал в предельном напряжении, словно любым своим движением мог что-то сломать в этом захламленном офисе.
– Он здесь не ради изображения, – прохрипел Брэдшоу. – Призраки устраивают электрические помехи на частоте 55 мегагерц, а Второй канал вещает в самом близком к этому диапазоне. Хотите верьте, хотите нет, но яркость моего телевизора выкручена полностью в черный спектр.
– Это слишком короткая волна, – заметил назвавшийся Эдисоном мальчик.
– А ты весьма коротковолновый тип, – отреагировал Брэдшоу. – Однако чертовски крупный. Будь ты хоть в десяти милях отсюда, этот экран все равно будет показывать только белый шум. А стоя рядом с ним, ты глушишь все вокруг. Даже если сейчас за дверью будет стоять призрак треклятого Годзиллы, я знать не буду об этом.
– Разве вам не надо конструировать телефон? – спросила Элизелд.
Салливан бросил на нее раздраженный взгляд поверх расстеленной газеты, но тут же ощутил прилив сочувствия, заметив, что она напряжена не меньше, чем он. Он вспомнил, как храбро она притворялась утром, будто желает отправиться за колдовскими примочками, в то время как он сам готов был не вылезать из квартиры до окончания выходных, и на мгновение, перед тем как вздохнуть и подняться на ноги, ощутил проблеск сочувствующей любви к ней и раздражение к себе.
– Да, – сказал он, – бытового электричества наверняка хватит, – я купил трансформатор для игрушечной железной дороги и фордовскую индукционную катушку.
Элизелд тоже поднялась на ноги, – чтобы достать из сумки свечи, пакетики с травами и миниатюрные бутылочки с маслами.
– Какие у тебя были соображения? – спросил Кути, который, как птичка, взгромоздился на спинку старого дивана. – Предлагаю поторопиться, ведь до полуночи осталось менее двенадцати часов, и к первым утренним колоколам после Хеллоуина я бы хотел уже заклатратироваться как можно глубже и стать недосягаемым для любых магнитов.
«Ты не быстродействующий «алкозельцер», ты не растворишься! Я загоню тебя в воду!» Счастливый мужской голос обращался к нему. Салливан вспомнил, как в квартире уронил на пол две банки «коки», и совершенно не хотел вспоминать, чей голос только что произнес: «Я загоню тебя в воду!»
– Лампа с карборундовой кнопкой вместо филамента, – сказал он вслух, – заряженная от потенциального кистевого разряда… направленного через фокус чертовой конденсирующей линзы… на кварцевый филамент, который мы вычерним сажей, помещенный в манометр Ленгмюра. Таким образом, получим эффект лопастей в радиометре: добьемся колебаний в ответ на поступающий через линзу свет. Можно разбить термометр, взять из него каплю ртути, поместить в манометр, затем через подключенный к водопроводному крану шланг откачать воздух до необходимой степени ее разжижения.
Но двойняшек подташнивало после съеденного за обедом салата. Их тошнило даже от запаха лосьона «Коппертоун», поэтому они отказались от купания и остались лежать на полотенцах, расстеленных на твердом, бугристом матраце из песка.