Перевод, сданный в качестве финального задания по валлийской поэзии, был сырой поделкой, которую я сляпала за два часа; значение многочисленных слов, которые я не знала, пришлось просто угадывать. Это задание не принесло мне никаких заклинаний, которые я могла использовать – во всяком случае, не рискуя получить дырку в черепе. Зато я получила «отлично» за то очаровательное заклинание, которым убила подушечного монстра, так что в итоге мои баллы по валлийскому, очевидно, перевалили за минимум.
Аадхья помогла мне с алгеброй, а я сделала за нее кучу переводов. У мастеров нет занятий по иностранному языку в выпускном классе – они просто получают проект на одном из этих языков. Проекты – отдельная прелесть, специально для мастеров. Ты получаешь набор характеристик для некоего артефакта, подробно описываешь этапы его создания, а затем школа производит сборку. В точности по твоим инструкциям. Ты должен испытать получившийся предмет и выяснить, на что он способен. Угадайте с трех раз, что происходит, если инструкции были неверными или недостаточно подробными.
Выполнение проекта на иностранном языке – это еще увлекательнее. Рабочие языки Аадхьи – бенгальский и хинди, и оба она прекрасно знает, однако школа извернулась и выдала ей проект на урду, что иногда случается, если Шоломанча в скверном настроении. Урду Аадхья знала так себе, и в любом случае легкая разница в значениях при подобных обстоятельствах может сыграть решающую роль. Нужно быть твердо уверенным, что, например, не мастеришь ружье, стреляющее в обратную сторону.
Аадхья, несомненно, предпочла бы артефакт, способный принести пользу во время выпуска, однако ей предложили на выбор сифон для маны, сверло для раковин и сажалку для растений. Сифон – штуковина в самый раз для малефицера; и он бы уж точно не понадобился человеку, вступившему в союз со мной. Сверло пригодилось бы против механических злыдней, однако, по условиям проекта, оно должно было предназначаться для раковин мирцеля. Мирцели – это мелкие самовоспроизводящиеся злыдни, длиной с большой палец. Раковины у них состоят из насыщенного маной металла, они нужны алхимикам… но сверло для мирцеля не применишь в драке.
– Продашь его кому-нибудь из анклава, – сказала я.
– Разве что после выпуска, – ответила Аадхья, строя подобающую случаю гримасу.
Она была права – никто в школе не станет покупать такой заурядный артефакт. Это совсем не то что заклинание фазового контроля; во внешнем мире оно ценится так высоко, что ребята готовы дорого за него заплатить – зато их семьи смогут воспользоваться им в будущем. Кроме того, вопрос заключался в том, каким образом Шоломанча заставит Аадхью испытать сверло. С вероятностью, школа великодушно предоставила бы ей целое гнездо живых мирцелей, чтобы попрактиковаться.
Последним вариантом было сочетание кварцевой лампы и сеялки с автополивом; с помощью этой штуки, используя минимум маны, можно устроить теплицу в каком-нибудь ограниченном пространстве без естественного освещения. В школе она бы очень пригодилось, поэтому, разумеется, проект предполагал агрегат пятиметровой длины – такая сажалка не влезла бы даже в комнату двойного размера. Закончив задание, я с огорчением поняла, что единственное место, где они работали бы идеально, – это маленькие золотые анклавы, которые я так энергично строила в мечтах. Возможно, именно по моей вине Аадхье достались эти странные артефакты. Если проводишь много времени со своими союзниками, их намерения порой начинают влиять на твою собственную работу.
– Извини, – мрачно сказала я и протянула листок Аадхье.
– Ух… сколько же времени нужно, чтобы сплавить халцедон с песком, – горестно произнесла та. – А я еще не закончила лютню.
С прошлого семестра она возилась с лютней каждую свободную минуту, и все время чего-то не хватало. У Аадхьи тяга к экзотическим материалам, особенно добытым у злыдней. Как вы догадываетесь, они высокоэффективны, но большинство мастеров не могут с ними справиться – получившиеся артефакты или не работают, или в большинстве случаев причиняют вред самым изысканным образом. Аадхье почти всегда удается укротить эти ингредиенты, но лютня была в десять раз сложнее любого из ее артефактов. Нога сиренопаука, которую я отдала Аадхье, превратилась в корпус лютни, зуб аргонета – в подставку для струн и порожки, а струны она сплела из волос Лю. Затем Аадхья покрыла инструмент знаками силы и инкрустировала их зачарованным сусальным золотом, которое принесла с собой при поступлении в школу. Собрать все детали воедино было непростой задачей даже для профессионального мастера с полным верстаком инструментов, и мы возлагали на эту лютню большие надежды.
В выпускном классе часть времени ты тратишь на то, чтобы выжить, часть – на уроки, а в оставшееся время работаешь над стратегией, которая поможет тебе выбраться из выпускного зала. Если уравнение не сойдется, ты труп. Большинство команд лезут из шкуры вон, пытаясь вычислить наилучший способ. Надо быстро бежать, виляя туда-сюда? Или лучше создать массивный щит и пробиваться прямо к дверям? Или уменьшиться до размеров комара и к кому-нибудь прицепиться?
У нашего союза стратегия была очевидной: остальные будут отгонять злыдней, не давая им мне помешать, а я буду истреблять тварей заклинаниями, расчищая дорогу к дверям. Все очень просто. Но нет. Большинство заклинаний действует не на сто процентов злыдней. Даже Рука Смерти убивает не всех; она безвредна для целой категории мороков, потому что они, для начала, не вполне реальны. Тем не менее они вполне могут убить человека.
И даже моей доли маны в нью-йоркском хранилище не хватит на целую череду серьезных заклинаний. В выпускном зале, не считая Хлои, окажутся еще шесть выпускников-ньюйоркцев, и всем им понадобится много маны для себя и своих команд; даже если они не перекроют мне доступ заблаговременно, то наверняка предпочтут точно отмерить количество энергии, которое я смогу истратить во время выпуска.
Поэтому основной вопрос звучал так: как добыть для меня достаточно маны, чтобы я могла безостановочно крошить злыдней по пути к воротам? Двумя элементами были лютня Аадхьи и фамильное заклинание Лю. Бабушка научила ее мощным чарам для усиления маны, пусть даже наложить их в одиночку Лю не могла – чтобы заклинание сработало, обычно требовались совместные усилиях двух-трех сильнейших волшебников. После долгих наставлений я наконец разобрала слова. Вот в чем заключалась наша стратегия: перед тем как спуститься в зал, Лю начнет играть на сиренопаучьей лютне, а я петь – и играть она будет, даже когда я закончу. Благодаря волшебному инструменту действие заклинания продлится, и вся наша команда получит выигрыш в виде усиленной маны. Поэтому Лю встанет посередке, чтобы поддерживать чары, Хлоя и Аадхья по бокам, прикрывая ее и меня, а я впереди.
Так, во всяком случае, это выглядело в теории. К сожалению, лютня не действовала по плану. Мы провели эксперимент пару недель назад, по-прежнему пытаясь устроить ловушку для злыдней. Лю написала заклинание гаммельнского крысолова в расчете на то, что однажды вечером мы проведем эксперимент где-нибудь в безлюдном коридоре, – она будет играть, а Орион колошматить выскакивающих злыдней.
Можете себе представить, как радовала меня перспектива бродить по коридорам, громко выкликая: «Кис-кис-кис!» Всю жизнь я старалась не привлекать внимания чудовищ. Но нужно было испробовать лютню, и Орион буквально умолял нас раздобыть ему парочку злыдней, поэтому, когда Аадхья покончила с инкрустацией, мы решили рискнуть.
Мы проглотили ужин и заспешили в свободную семинарскую аудиторию неподалеку от мастерских. Остальные еще сидели в столовой – мы очень надеялись обойтись без зрителей. Орион, полный надежды, маячил рядом. На сей раз мы из предосторожности закрыли все переноски с мышами. И правильно сделали, потому что они принялись громко пищать, как только Лю заиграла на лютне, а я запела.
Теперь-то я понимаю, что мыши просто пытались нас предупредить. Лю взяла первые несколько нот, я спела три слова – и злыдни полезли отовсюду. В основном детеныши. Из сточного отверстия показались личинки агглов, малютки-летуны посыпались с потолка, от стен отлепилось нечто напоминающее тонкие носовые платки – вероятно, будущие объедатели. Каплеобразные мимики размером с мизинец и сотни неопознанных пакостей высунулись из всех уголков и щелей и двинулись на нас медленной кошмарной волной.
– Ух ты, получилось! – в восторге воскликнул Орион.
Остальные, будучи нормальными людьми, дружно бросились к двери. Злыдни хрустели и хлюпали у нас под ногами и все продолжали прибывать – они выползали из крошечных щелок между металлическими панелями, выбирались из углов, падали с потолка, потоком вытекали из вентиляции и сточного отверстия. Орион едва успел выскочить, прежде чем мы захлопнули дверь и принялись отчаянно ее баррикадировать. Хлоя заделывала все щели при помощи шприца с защитным гелем, мы с Лю пустили заклинание в обратную сторону, а Аадхья ослабила струны лютни. Мы стояли как вкопанные, глядя на дверь и готовясь в любую секунду броситься прочь, пока не убедились, что она перестала выпячиваться. И тогда мы стали неистово трясти друг друга, обшаривать, обхлопывать, чтобы избавиться от личинок в волосах, на одежде и на теле; мы прыгали и топали, как ненормальные. В школе мы то и дело стряхиваем с себя личинок злыдней – всегда приятно уничтожить мелкого гада, пока есть возможность, – но есть ужасающая разница между одним крошечным объедателем, который тщетно пытается откусить миллиметр кожи, и целой тысячей, которые покрывают тебя плотным слоем.
Все это время Орион стоял у двери и жалобно ныл: «Ну давайте попробуем еще разок!» – пока мы, обернувшись, не велели ему заткнуться. И у него еще хватило наглости обозвать нас слабачками (правда, Орион сказал это вполголоса – он не до конца утратил чувство самосохранения).
Желающих повторить эксперимент не нашлось, и, в общем, я была благодарна судьбе за то, что мы перестали искать злыдней. Страдал один только Орион. Он даже принялся расспрашивать других, пытаясь что-нибудь разузнать про ловушки. За обедом он, с выражением глубокого отчаяния на лице, сидел в компании ребят из Сиэтла, а потом подошел к нам в библиотеке и заявил: