– Если он попытается открыть дверь, дай ему по башке стулом, – пробормотала я после третьей попытки.
– Я не собираюсь открывать дверь, – мрачно отозвался Орион.
– Заткнись, ненормальный, я тебя знаю, – сказала я. – А если бы стена на сей раз пошла с другой стороны?
– Я бы просто… вернулся обратно, – ответил Орион, как будто совсем не страшно оказаться меж двух стен смертоносного пламени, которые устремляются навстречу друг другу и гонят перед собой толпу перепуганных злыдней, а деваться совершенно некуда. Никто не откроет дверь во время очищения, даже если родная мать будет звать на помощь. Тот, кому хватает глупости это проделать, погибает в младшем классе, став жертвой охотников за маной.
– Я в любом случае никуда не собирался.
Я открыла глаза и грозно уставилась на него.
– Это значит, что у тебя не было запасного плана?
Он нахмурился, мрачно подошел к столу и притворился, будто что-то пишет в блокноте. Лизель тихо фыркнула и села на постель рядом со мной. Я покосилась на нее.
– Ну?
Она многозначительно на меня взглянула, но я ничего не понимала, пока она не сказала шепотом: «К тебе». И тут я сообразила: Лизель думала, что Орион на самом деле хотел прокрасться по коридору и провести время со мной. Я собиралась сказать, что Орион не такой псих, чтобы пробираться ко мне, рискуя сгореть, а потом сидеть в моей комнате и слушать, как я на него ору, на самом деле он гораздо больший псих… и тут я поняла, что Лизель отчасти права: если бы Ориона зажало между двумя стенами пламени, прежде чем он успел бы дойти до главной лестницы, он правда мог постучать ко мне, ища убежища. И да, я сдуру открыла бы, пусть и держа под рукой склянку с остатками гравировальной кислоты. Следовательно, у Ориона таки был запасной план – провести день со мной.
И я получила подтверждение. Орион сидел спиной к нам, но недавно по моему настоянию он подстригся – вы догадываетесь, в какое состояние пришли его волосы, – и я увидела, что уши у него так и горят.
– Лейк, если ты хоть на мгновение вообразил, что тебе дадут и что я соглашусь как-то поучаствовать в этом процессе, немедленно сотри эту мысль из своего так называемого мозга, – с полной искренностью произнесла я.
– Эль! – возмущенно завопил он и бросил полный муки взгляд на Лизель.
И поделом.
Короче говоря, день выдался веселый – я провела его в обществе Ориона и девушки, которая пыталась меня убить. Лизель на самом деле оказалась ничего себе. Мы в конце концов сели играть в карты; у нее была самодельная колода Таро, которую она повсюду носила с собой. Лизель научила меня играть в канасту, используя старшие арканы вместо джокеров. Она подозрительно хмурилась, когда мне в очередной раз доставались Башня и Смерть, но я же не виновата: Лизель сама насыщала карты прорицательской силой.
Орион сыграл пару партий с нами, но то и дело он отвлекался и подходил к двери, прислушиваясь к треску, с которым стена огня каталась туда-сюда по коридору. На Новый год это проделывают несколько раз, теоретически – чисто теоретически – компенсируя количеством качество. Мы несколько раз слышали предсмертные крики злыдней, а один раз в сточном отверстии послышался шорох. Орион, разбросав все карты, вскочил, но злыдень так и не показался, даже когда этот полоумный сдвинул со стока крышку и наклонился, чтобы заглянуть внутрь.
Лизель отодвинулась подальше – на лице у нее было нечто среднее между ужасом и отвращением. Я воспользовалась этим, чтобы сложить карты в кучку рубашкой вверх, пока она не заметила, что Башня и Смерть обе приземлились мне на колени. Там же лежала Восьмерка мечей. На этой карте была изображена женщина, которая сидела, скрестив ноги, с повязкой на глазах, в окружении восьми массивных серебряных шипов, направленных на нее. Какое приятное зрелище.
– Может, выставишь блюдечко молока? – язвительно поинтересовалась я.
Эта техника действительно работала в старину, когда было больше мелких злыдней, которые не нуждались в мане, и больше заурядов, которые искренне в них верили и, следовательно, были уязвимы. Если нарочно оставить миску молока для «малого народца», ну или произвести аналогичное действие, они придут и всосут капельку маны, которой сопровождалось твое намерение, а потом оставят твой дом в покое, чтобы гарантировать себе регулярное приношение. Но к нашему времени эти злыдни по большей части исчезли – их сожрали крупные гады, которые считают заурядов чем-то вроде открытого пакета, брошенного на обочине. Заглянешь внутрь – а там какие-то подозрительные пятна и два заплесневелых сухарика.
Орион ничуть не смутился. Он вздохнул, закрыл сточное отверстие и, за отсутствием других способов убить время, вернулся к игре, даже не заметив, что я на него не раздала. Мы с Лизель сыграли еще несколько партий, пока Башня не попалась мне в шестой раз; тогда Лизель схватила карту и замахала ею у меня перед носом.
– Ты мухлюешь!
– С какой стати? – огрызнулась я. – Просто убери ее из колоды, если она тебя так волнует.
– Я убрала! – ответила Лизель, взяла футляр и открыла его, продемонстрировав нам обоим пустоту внутри.
Потом она собрала все карты и сунула в карман, не сказав больше ни слова.
Настало неловкое молчание. Я отодвинула в сторонку грязное белье Ориона, чтобы освободить немного места на полу, и стала делать отжимания, приправленные слабой пульсирующей болью в голове. Я устала, проголодалась, затылок по-прежнему ныл, а потому упражнения принесли немало маны, но силы у меня закончились раньше, чем истекло время, и я снова плюхнулась на кровать Ориона, еще более усталая и голодная, чем раньше, а вдобавок еще и потная. Лизель сидела у Ориона за столом и что-то писала; я сообразила, что она делает за него уроки. Очевидно, догадавшись одновременно со мной, Орион неискренним тоном произнес:
– Слушай, ты не обязана…
– Мне сейчас больше нечем заняться, – перебила Лизель. – Потом можешь вернуть долг.
– Он охраняет комнату, – напомнила я.
Лизель пожала плечами.
– Он сам здесь находится, так что это не считается.
Я полагала, что считается, поскольку Ориону не хотелось сидеть в комнате, и он бы убежал, не будь нас, но, кроме меня, спорить никто не желал. Лизель добавила:
– Мне нужна чешуя амфисбены.
– Да, конечно, не вопрос, – с энтузиазмом ответил Орион.
Я нахмурилась, но мне совершенно не на что было опереться. Это разумная плата человеку, который делает тебе домашку, и даже если ты думаешь, что он, некоторым образом, обязан бесплатно поймать амфисбену (лично я так не думала), он все-таки имеет право получить нечто взамен за добычу чешуек.
И вообще, Орион, быть может, и не стал бы охотиться на амфисбену задаром; они лишь немногим опаснее агглов, которыми питаются. Основная проблема с ними заключается в том, что каждые несколько лет хищники, угрожающие амфисбенам, массово гибнут при очищении; тогда амфисбены откладывают огромное количество маленьких упругих яиц в теплых сырых уголках, например возле труб с горячей водой. Вскоре после Нового года детеныши вылупляются и так и сыплются из душей и кранов, шипя и кусаясь обеими пастями. Это, конечно, кошмар; впрочем, яд у них еще такой слабый, что просто щиплет. Он станет сильней, когда они вырастут и перестанут пролезать в кран. Когда моешься, слышно, как они там шипят; остается лишь надеяться, что внезапно не отвалится насадка душа.
Я подумала, что в этом году наверняка будет нашествие амфисбен. Нужно было предупредить остальных, а заодно посвятить часть времени, отведенного для рукоделия, изготовлению сеточек, которые можно будет прикрепить в душе. Лизель, вероятно, предвидела это некоторое время назад и придумала, как превратить нечто имевшееся под рукой в полезный ресурс. Вот умница. И еще умней с ее стороны было воспользоваться прекрасной возможностью отправить Ориона на охоту в уплату за выполненное задание, с которым она наверняка справилась бы за час-другой.
Я лежала на постели и совершенно неоправданно дулась, пока Лизель расправлялась с целой пачкой заданий; у нее уходило на это примерно столько же усилий, сколько у меня – на то, чтобы лежать. Она слегка притормаживала, только если попадалось неразборчивое слово, которое Орион заляпал едой и/или внутренностями злыдней; тогда она подзывала его, чтобы он помог разобраться. В целом я сильно недооценила Лизель: она потратила тридцать восемь минут, включая сортировку заданий по порядку срочности, раскладывание листков по папкам и приведение стола в порядок.
Я перестала злиться на нее и стала злиться на Ориона, который рассеянно отодвинул папки на край стола и сказал:
– Супер. Спасибо. Сколько тебе надо чешуек?
Этого было бы недостаточно и для меня, а уж тем более по нью-йоркским стандартам.
– Лейк хочет сказать – он безмерно благодарен за то, что ему не придется целых полгода увертываться от чанов с крепкой кислотой, поскольку он не удосужился сделать домашку, – сварливо сказала я.
Лизель пожала плечами с усталостью ветерана всех войн – вероятно, она с самого начала прокладывала себе путь, делая уроки за членов анклавов, – и обратилась к Ориону:
– Тридцать шкурок принесешь? И чтобы не младше двух недель.
– Конечно, – блаженно ответил Орион, и я не заскрипела зубами только потому, что это исключительно фигура речи.
Никакого оправдания у меня не было. Лизель заключила хорошую сделку, и Орион тоже, и даже я получила свою выгоду, потому что могла немного перевести дух. Больше не нужно было беспокоиться из-за того, что заброшенное задание вернется и напомнит о себе. Орион теперь имел полное право забыть об алхимии; в любом случае, насколько я понимала, он не имел к ней склонности. Зачем он вообще решил специализироваться на алхимии? Нью-йоркские лаборатории наверняка полны гениев; вряд ли он выбрал этот предмет, чтобы на всю жизнь сделаться посредственным алхимиком.
Меня это страшно раздражало, тем более что веских причин для раздражения не было. Я даже сказать ничего не могла. Если бы я попыталась облечь свои чувства в слова, вышло бы нечто неприятное, завистливое и жалобное, вроде: «С какой стати ты так легко заключаешь сделки, которые позволяют тебе отделаться от нелюбимых занятий?» После этого, впрочем, след