Не знаю, исправила бы я ситуацию, если бы сказала, что намерена спасти всех. Пожалуй, никто бы мне не поверил. Но я уже была готова рискнуть. Все смотрели на моих друзей – на Лю, на Аадхью, на ребят, которым выпал счастливый билет; они взирали снизу вверх на счастливцев, с той разницей, что пятнадцать минут назад они сами были счастливцами, теми, кого с меньшей вероятностью ждала смерть. Элфи, Лизель и ее прекрасная команда, Магнус и его волчья стая… им не вдалбливали год за годом простой урок – что у одних есть право на жизнь, а у других нет.
И на их лицах я читала, что если бы они могли заполучить меня, если бы я была артефактом, который можно отнять или украсть, они бы это сделали; они воспользовались бы всеми своими несправедливыми преимуществами и бросили вызов моим друзьям. В ту самую минуту, вероятно, большинство пыталось придумать какой-нибудь хитрый фокус, вроде того, что выкинул Магнус на Празднике.
– Сегодня многие хотят пробежать первыми, – произнес Элфи бодро. Таким же тоном, полагаю, он сказал бы: «Кажется, погода портится!» – во время проливного дождя, стоя под навесом с пятью людьми, у которых ножи наготове, и тихонько нащупывая в кармане пистолет.
Я обошлась без жизнеутверждающих заявлений типа: «Да перестань уже волноваться, мы с Орионом собираемся вытащить из школы вас всех, придурки». Я даже не стала обещать, что схожу в зал со всеми по очереди. Хлоя бросила взгляд в мою сторону, и я догадалась, что она собирается сказать нечто благоразумное вместо меня, изобразить миротворца; прежде чем она успела открыть рот, я произнесла:
– Больше никого ждать не будем.
Я подошла к дверям, распахнула их и вошла в зал. За спиной у меня началась суета, а потом все одновременно пришли к одному и тому же выводу – если они хотят пробежать полосу препятствий вместе со мной, нужно поторапливаться. В зал хлынула толпа народу.
Проходить полосу препятствий оравой в пятьдесят человек – скверная идея, потому что пройти-то пройдешь, но толком не потренируешься. Впрочем, школа явно решила не бросать нас на произвол судьбы: опасности хлынули со всех сторон. Впоследствии я поняла, что для меня это была прекрасная практика, максимум приближения к реальной ситуации в выпускном зале, где мы сразу окажемся в море злыдней. Но в ту минуту я не успевала ни о чем думать, только сражаться, отчаянно швыряя заклинания и предотвращая атаки, которые грозили пробить брешь в нашей обороне. Это было совсем как в тех жутко дерганых компьютерных играх, когда надо сделать семнадцать разных дел, и время истекает, и ты безумно мечешься от одного задания к другому и обязательно что-нибудь упускаешь. Правда, на сей раз время истекало у сорока семи человек, и если бы я пропустила хоть одно «задание», кто-нибудь бы погиб. Я испытала огромное облегчение, когда мы пережили финальную атаку и можно было бросить напоследок прекрасное, невероятно могучее заклинание, позволив остальным бежать к воротам, пока я удерживала ледяного великана.
Мы выбрались в коридор, более или менее целые, но страшно измученные. Даже я чувствовала себя опустошенной; мышцы ныли, сердце колотилось о ребра, как будто насмерть поругалось с легкими и теперь гневно било посуду об стенку, а легкие, в свою очередь, пытались вырваться наружу. Полагаю, это было неплохо, поскольку значило, что я как следует потренировалась, но в ту минуту я не думала о перспективах. Явились новые команды, они тоже ждали, но, когда я вывалилась из зала, они ушли, даже не попытавшись меня подкупить; очевидно, выглядела я отвратительно.
Мы не стали ничего обсуждать. Аадхья сказала: «Я хочу в душ», я отозвалась: «Ага», и все двадцать семь девушек вместе зашагали к душевой. Ориону скоро предстояло собрать урожай амфисбен для Лизель; молодняк примерно неделю назад перестал литься с водой из кранов, и теперь твари просто шипели и нетерпеливо стучались, как будто водопроводные трубы спятили. Однажды стена вокруг смесителя треснула, и сидевшая за ней амфисбена начала отчаянно извиваться, пытаясь вылезти, но девушка, которая в ту минуту мылась, даже не стала отвлекаться – она вынула из мешочка с ванными принадлежностями длинный зачарованный стилет и ткнула в дырку. Было бы неприятно, если бы мертвая амфисбена сгнила за стенкой, но, видимо, остальные сожрали ее, прежде чем это произошло.
Все молчали. Мы мылись по очереди почти в полной тишине, не считая отдельных реплик типа «меняю шампунь на зубную пасту». Потом мы оделись и побрели в библиотеку, на разбор полетов, и по-прежнему никто не говорил ни слова, пока я не села за стол. Но там нас ждали парни – и от них по-прежнему несло потом, что стало гораздо заметнее, после того как сами мы вымылись, – и, едва я успела устроить зад в кресле, Хамис безапелляционным тоном поинтересовался:
– В чем дело?
Как будто до моего появления он держал эти слова на тугом поводке и наконец дал им волю.
Я уставилась на него. Да, я постоянно жалуюсь на то, что все от меня шарахаются, но если он решил, что можно безнаказанно мне нахамить и не получить сдачи… и тут я вспыхнула от негодования, вспомнив, что Хамис месяц назад прикусывал язык точно так же, как я, в ожидании того момента, когда мы все окончательно утвердим и я уже не смогу выбросить его за борт, нарушив тем самым неписаные законы приличия.
– Что такое, Мвини? – огрызнулась я. – Посадил занозу сегодня?
– Что такое? – переспросил он. – Я тебе скажу, что такое. Шесть раз сегодня – шесть раз – Фарида упала.
Хамис ткнул пальцем в бедную Фариду, которая сидела за три стула от него. Она была мастером, подругой Нкойо, я ее едва знала, и Фарида уж точно не считала, что может безнаказанно на меня наехать. Она взглянула на нас и вжалась в спинку стула, изо всех сил намекая, что это иллюзия, и на самом деле ее тут нет.
– В понедельник она упала только раз. Что скажешь?
Я знаю одно очаровательное заклинание, которое заставляет внутренние органы жертвы иссохнуть внутри тела. Оригинал разработали давным-давно для вполне респектабельных целей, и он вышел из моды вместе с мумиями; версия, которая досталась мне, была создана в девятнадцатом веке, в Англии, знаменитым викторианским малефицером Птолемеем Понсонби, который перевел и модифицировал текст, обнаруженный в отцовской коллекции египетских редкостей. В ту минуту мне показалось, что кто-то наложил это заклинание на меня.
– Она ведь не осталась лежать, правда? – проговорил мой иссыхающий язык.
Хамис имел полное право беспокоиться о том, что Фарида терпит неудачу, поскольку в их команде она занимала позицию во главе. Весь осенний семестр она потратила на создание большого щита, что было бы неудачной стратегией для одиночки, – но это принесло ей место в союзе с членом анклава, пусть и крайне опасное.
– Нкойо поднимала ее три раза, Джеймс два. Я сам поднял Фариду один раз, – ответил Хамис. – А ты что делала? Сейчас скажу. Ты убила бритвокрыла, который напал на Магнуса Тибо. Я не вижу Магнуса за этим столом. Думаешь, мы будем тебя прикрывать, пока ты выручаешь своих нью-йоркских дружков?
Хлоя сидела рядом с Аадхьей и до сих пор пыталась, как Фарида, слиться с интерьером – почти все сидевшие за столом следовали ее примеру или изображали восковые чучела – но тут она издала сдавленный вскрик и немедленно отвела взгляд, когда остальные посмотрели на нее.
– Тибо попытался убить меня примерно семь месяцев назад, вон там, – сказала я, до смешного обрадовавшись тому, что Хамис сам дал мне опору. – Я не собираюсь вытасакивать его за ворота раньше других.
– А, то есть вы не друзья, – саркастически заметил Хамис. – Он тебе не нравится, и ты не хочешь, чтоб Нью-Йорк тебя принял.
– У Эль уже есть гарантированное место, – выпалила Хлоя, очевидно, решив, что она должна вмешаться, раз уж кто-то бросил вызов Нью-Йорку.
Сидевшие за столом инстинктивно дернулись: такую информацию можно выгодно продать. Но никто, казалось, особо не удивился.
– Которое я не приму, – отозвалась я сквозь зубы. – Мне не нравится Магнус, мы не друзья, и я не собираюсь в Нью-Йорк.
И тут все удивились, а Хлою явно покоробило. Но Хамис продолжал недоверчиво смотреть на меня, а потом вдруг разозлился. Похоже, он думал, что я вру, причем настолько глупо, что с моей стороны оскорбительно считать его таким идиотом. Хамис подался вперед и проговорил:
– Тогда я спрошу еще раз. В чем дело? Магнус Тибо тебе не нравится, вы не друзья, и ты не намерена вступать в нью-йоркский анклав – так почему ты помогаешь ему, в то время как должна помогать нам?
Злиться на меня бессмысленно, потому что в ответ я тоже злюсь. Я уперлась руками в стол и привстала; лампы в комнате замигали, кроме тех, что висели прямо над моей головой, воздух стал холоднее, и слова вырвались у меня изо рта вместе с облачком пара. Я проделала это не нарочно – такие вещи как-то сами собой получаются.
– Я помогла Магнусу, потому что он в этом нуждался. Я прикрыла тебя от каменного вихря, потому что ты в этом нуждался. Если бы Фарида упала и не смогла встать, я бы и ей помогла. И если ты не желаешь вместе с ней прикрывать всю команду, чтобы я тем временем успела спасти кого-нибудь еще, тогда тренируйся без меня, тупой туарег.
Хамис отодвинулся подальше – зеленоватый свет лампы бликами играл у него на лице и в глазах – но, в конце концов, деваться ему было некуда. Возможно, будь Хамис в самом деле трусом, он бы заткнулся, просто чтобы я успокоилась, но трусом он не был – увы нам обоим, – а я очевидно врала. Он глотнул холодного воздуха и тихонько произнес:
– Это бред. Что ты задумала? Спасти всех? Ты не справишься. Даже вместе с Лейком.
– Посмотрим, – сказала я, полная отчаяния и гнева, но даже сквозь пелену ярости мне стало понятно, что шестерни задвигались и крушение близко. Я с трудом протащила через полосу препятствий пятьдесят человек, даже меньше, а выпускников было больше тысячи – самый большой выпускной класс за всю историю Шоломанчи. Причиной тому послужил Орион, спасавший всех подряд. Тысяча часов отбивала обратный отсчет.